— Вы пытались обнять его жену до или после того, как столкнули его с лестницы? — рявкнул полицейский. Он шагнул к Тедди, одновременно потянувшись к висящим на поясе наручникам. — Мне придется арестовать вас, сэр.

— Вы не сделаете ничего подобного. — Элизабет не могла стоять без посторонней помощи, но у неё внезапно прорезался голос. — Вы больше ни шагу не сделаете в его сторону.

Полицейский вздернул бровь и с презрением обратился к молодой вдове:

— Он убийца, миссис Кэрнс. Возможно, вы не считаете, что таких, как вы, могут упечь в тюрьму, но уверяю вас, это именно тот случай.

— Мой муж упал по неосторожности, — продолжила Элизабет спокойным ровным тоном, невзирая на бешеное сердцебиение. — Полиции не следует этим заниматься. Это печальный факт и ничего более. Вы никому ни слова не скажете об увиденном здесь, иначе я буду вынуждена сообщить вашему начальству, что вы шантажировали моего мужа. И прослежу, чтобы ваша служба в полиции закончилась. Но на этом не остановлюсь, потому что вы совершили намного более тяжелое преступление, которому я, к своему несчастью, также стала свидетелем. — Она понизила голос и почувствовала необходимость закрыть глаза. — Помните парня, которого вы застрелили на Центральном вокзале? Ради собственной выгоды? Если вы ещё хоть раз потревожите меня, мистера Каттинга или наши семьи, я сделаю все, чтобы вас судили за убийство Уильяма Келлера. — Сердце колотилось в груди Элизабет так бешено, что она была уверена, что его стук слышно в пяти кварталах от дома. Изящество черт ее лица всегда восхищало людей из высшего общества, но в эту минуту Элизабет знала, что сейчас оно выражает свирепость и страдание, заключенные в ней с того самого разрушившего её мечты Нового года. — Я любила убитого вами парня, и если вы считаете, что я слишком забочусь о приличиях, чтобы повторить это со свидетельской трибуны и рассказать всем, кем он был для меня и что вы с ним сделали, то вы глубоко заблуждаетесь.

На жутком лице полицейского не промелькнуло ни тени сожаления или раскаяния. Хотя Элизабет видела, что её слова не пришлись ему по душе, он ещё минуту сверлил её глазами, прежде чем кивнуть напарнику и в вызывающем молчании выйти из комнаты. Элизабет знала, что это не последнее решение, которое ей предстоит принять, и не последний бой, и поэтому — по-прежнему цепляясь за Тедди — повернулась к миссис Шмидт.

— Сейчас я еду домой. К моему возвращению, или когда я отправлю сюда гонца, вас здесь быть не должно. Ясно?

Тяжелая жизнь сделала облик миссис Шмидт настолько невозмутимым, что она не выказала ни страха, ни угрозы. Но кивнула, и Элизабет поняла, что домоправительница понимает, в чем её вина, и больше не причинит беспокойства. Затем Элизабет в ожидании повернула голову к Тедди, словно её мужем был он, а не человек, лежащий в паре метров от них.

— Ты отвезешь меня домой? — спросила она.

Его четкие аристократические скулы немного дрогнули в ответ на дружеский тон её слов. Глаза Тедди лучились заботой.

— Да, Лиззи, я отвезу тебя домой, — кивнул он.

Элизабет шагнула вперед, все так же не отходя от Тедди, но поняла, что исчерпала весь запас сил. Её ноги задрожали, и она обмякла, держась за друга.

— Не надо, — почти прошептал Тедди. Он наклонился и подхватил её на руки, унося подальше от места омерзительного происшествия в занимавшийся новый день.

— Надеюсь, это вас не затруднит, — с нехарактерным раскаянием сказала миссис Генри Шунмейкер. Она окинула взглядом величественный вход в особняк Шунмейкеров, возможно, в последний раз, и кривовато улыбнулась алыми губами. Затруднение, о котором она говорила, представляло собой перегородившие весь холл восемь или девять сундуков с её лучшими нарядами и драгоценностями. Только ранним утром этого дня она наконец покинула постель принца Баварии и использовала эту возможность, чтобы вновь прихорошиться для него. Пенелопа выкупалась и переоделась с помощью горничной, и теперь стояла на пороге особняка, чистая, свежая и высокая в приталенном жакете цвета слоновой кости и того же цвета юбке. Длинную шею Пенелопы обвивали нежно-голубые кружева, а собранные в высокую прическу темные волосы скрывала широкополая соломенная шляпа, украшенная декоративными воробушками. — Я поручила забрать их мистеру Ратмиллу, дворецкому нашей семьи.

Дворецкий Шунмейкеров холодно кивнул.

— Тогда до свидания, — заключила Пенелопа, натягивая перчатки. Она старалась вести себя мило, потому что хотя они с Генри и желали быстрого расторжения брака, никогда не известно, как поведут себя в подобной ситуации их семьи, и вдобавок здесь осталось ещё несколько сотен предметов, которые Пенелопе в случае чего хотелось бы видеть в особняке Хейзов. Но день продолжался, и запас ее доброжелательности исчерпался. Пенелопа вышла через парадную дверь и, не оглядываясь, спустилась по белокаменным ступеням.

Девушкам её класса не полагалось ездить в наемных экипажах, но Пенелопа сейчас оказалась в неудобном положении, когда пользоваться конюшней супруга ей уже не позволялось, а брать коляску любовника ещё не пришло время. В любом случае она не дебютантка, а замужняя женщина, соблазнившая принца. И он совершенно точно уже станет её мужем ко времени Рождества в Альпах. Она махнула рукой извозчику прямо на Пятой авеню, на виду у проносящихся мимо экипажей, полных любопытных глаз и болтливых языков. Заняв свое место, приказала отвезти её в отель «Новая Голландия».

Войдя в вестибюль отеля с его натертым до блеска мозаичным полом, запахом цветов и чая и снующими туда-сюда коридорными в синей униформе, Пенелопа не смогла удержаться от мысли, что однажды вернется в Нью-Йорк и остановится здесь. Тогда она будет уже взрослее, гораздо более холеной и обладать парой новых титулов, и на неё нахлынут воспоминания о первом имеющем значение любовном приключении. Потому что сейчас, глядя на все свысока, она понимала, что Генри был лишь первым блином.

— Мадам, чем могу вам помочь?

На неё смотрел мистер Каллен, щуплый консьерж. Он сцепил руки в замок за спиной, и Пенелопе показалось странным, что он подошел к ней посреди обычной гостиничной суматохи, хотя совершенно точно знал, что предыдущие две ночи она провела здесь. Разве что хотел соблюсти правила приличия.

Но вся странность улетучилась, когда Пенелопа улыбнулась и произнесла:

— Я пришла к принцу Баварии.

Секунду на это не последовало никакого ответа, поэтому она решила уточнить:

— Фредерику.

Мистер Каллен набрал в грудь воздуха:

— Принц больше не постоялец отеля, мадам.

— Должно быть, вы ошибаетесь, — с налетом уверенности и легкого раздражения ответила Пенелопа.

— Совершенно точно, мадам, но его лакей сейчас вон там…

Пенелопа резко оглянулась и в дальнем конце холла рядом с рощей пальм в кадках заметила слугу принца, руководящего погрузкой груды багажа. Не обращая более внимания на консьержа, она поспешила туда.

— Где Фредерик? — потребовала ответа она, подойдя к груде кожаных чемоданов и упакованных сундуков.

— А… миссис Шунмейкер. — Слуга поднял глаза от сложенного большого листа бумаги. В его чопорном британском акценте Пенелопа отчетливо услышала все ассоциации, навеянные лакею её фамилией. — Боюсь, он уже отбыл.

— Что вы имеете в виду, говоря «отбыл»? — Плечи Пенелопы застыли под жакетом. — Отбыл куда? В другой отель? Неужели его обслужили не как подобает? Моя семья часто устраивает приемы в «Новой Голландии», и если требуется, чтобы мой отец поговорил с управляющим…