Милорд!

Прежде чем Вы отбудете из этих мест, прошу дать мне аудиенцию. Я хотел бы с Вами посоветоваться по весьма деликатному вопросу. Речь идет о проблеме, которую мужчина не может обсуждать со своими сестрами.

Если Вы не уведомите меня об обратном, буду ждать Вас в охотничьем домике лорда Дэнбери сегодня в восемь вечера.

Искренне Ваш, сэр Лукас Хочкис.

Элизабет с трудом подавила нервный смешок.

— Почерк Лукаса, но слова, безусловно, Сьюзен.

Джеймс улыбнулся:

— Недаром мне показалось, что стиль чересчур взрослый.

— Он, конечно, очень смышленый…

— Конечно.

— …но не представляю себе, чтобы он использовал такие обороты, как «весьма деликатный вопрос».

— Не говоря уж о том, — добавил Джеймс, — что трудно себе представить, чтобы деликатные вопросы волновали восьмилетнего ребенка.

Элизабет кивнула:

— Ах да! Вас наверняка заинтересует это. — Она вручила ему письмо, полученное от леди Дэнбери. Прочитав его, он сказал:

— Я ничуть не удивлен. Я пришел сюда чуть раньше вас и вот что нашел. — Он протянул ей два конверта. На одном было написано: «Прочитать немедленно», а на другом значилось: «Прочитать после примирения».

Элизабет прыснула, смутившись.

— В точности моя реакция, — вкрадчиво произнес Джеймс, — хотя вряд ли у меня получилось так мило.

Ее глаза метнулись к его лицу. Он смотрел на нее с таким накалом чувств, что у нее перехватило дыхание. Не сводя с нее взгляда, он спросил:

— Так что, вскроем их?

Элизабет потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем он говорит.

— А, конверты… Да-да! — Она облизнула внезапно пересохшие губы. — Оба сразу?

Он взял тот, что был помечен словами «Прочитать после примирения», и помахал им в воздухе.

— С этим можно не спешить, если вы считаете, что у нас будут основания прочитать его в ближайшее время.

Элизабет судорожно сглотнула и ушла от ответа, предложив:

— Почему бы нам не вскрыть другой и не посмотреть, что в нем?

— Хорошо. — Он любезно кивнул и, приоткрыв конверт, извлек из него карточку. Склонившись над ней, они прочитали:

Вам обоим.

Постарайтесь, если сможете, не быть законченными идиотами.

Записка была без подписи, но они нисколько не сомневались в том, кто ее написал. Узкий изящный почерк был знаком им обоим, но именно выбор слов однозначно свидетельствовал об авторстве леди Дэнбери. Никто не мог быть таким восхитительно грубым.

Джеймс склонил голову набок.

— Узнаю свою любящую тетушку.

— Не могу поверить, что она так подшутила надо мной, — проворчала Элизабет.

— Не можете? — усомнился Джеймс.

— Ну конечно же, я этому верю. Просто меня удивляет, что она использовала историю с шантажом в качестве приманки. Я ужасно за нее боялась.

— Ах да, шантаж. — Джеймс посмотрел на конверт, помеченный словами «Прочитать после примирения». — У меня есть чудовищное подозрение относительно содержания этого конверта.

Элизабет ахнула:

— Вы же не думаете, что она все выдумала?

— Во всяком случае, мне показалась, что ее не слишком волнует отсутствие прогресса в расследовании этого преступления.

— Откройте его, — велела Элизабет. — Сию минуту.

Джеймс потянулся к конверту, но остановился и покачал головой.

— Хотя нет, — лениво протянул он. — Думаю, лучше подождать.

— Вы хотите подождать?

Он улыбнулся, медленно и чувственно.

— Но мы же еще не примирились?

— Джеймс! — предостерегающе произнесла она, но в ее голосе сквозила тоска.

— Вы же знаете меня, — сказал он. — Вы знаете меня лучше, чем кто-либо на свете, возможно, даже лучше, чем я сам. А что касается моего имени… что ж, вам известны причины, по которым я не открылся вам с самого начала. У меня были обязательства перед теткой, а я должен ей больше, чем когда-либо смогу отплатить. — Он помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил:

— Вы знаете меня, — повторил он, — и не можете не понимать, что я никогда не сделаю ничего, что оскорбило бы или унизило вас. — Он положил ладони ей на плечи, борясь с желанием удерживать ее до тех пор, пока она не согласится. — Иначе нам не на что надеяться.

Губы ее удивленно приоткрылись, кончик языка соблазнительно мелькнул между ними. И Джеймс, глядя в лицо, которое преследовало его последние недели, вдруг совершенно точно понял, что ему делать.

Прежде чем Элизабет успела отреагировать, он протянул руку и завладел ее ладонью.

— Чувствуете? — шепнул он, прижав ее к своему сердцу. — Оно бьется для вас. — Чувствуете? — повторил он, поднеся ее руку к своим губам. — Я дышу ради вас. — Ради вас я смотрю. Хожу, говорю. Мои руки…

— Перестаньте, — сдавленно выговорила Элизабет. — Прошу вас…

— Мои руки… — произнес он хриплым от переполнявших его эмоций голосом. — Они жаждут обнять вас.

Она шагнула вперед — всего лишь на дюйм или два, — но Джеймс понял, что ее сердце готово принять неизбежное.

— Я люблю вас, — прошептал он. — Я люблю вас! Я вижу ваше лицо, когда просыпаюсь по утрам, вы присутствуете в моих снах ночью. Все, чем я являюсь, и все, чем хочу быть…

Элизабет бросилась в его объятия, зарывшись лицом в его грудь.

— Вы этого не говорили, — выдавила она сквозь рыдания, которые сдерживала так долго. — Вы не говорили этого раньше!

— Не знаю почему, — произнес он ей в волосы. — Я собирался, но ждал подходящего момента, а он никак не наступал…

Она прижала палец к его губам.

— Ш-ш-ш. Просто поцелуйте меня.

На секунду он замер, не в состоянии пошевелить ни единым мускулом от затопившего его немыслимого облегчения. Затем, охваченный беспричинным страхом, что она может вдруг исчезнуть, прижал ее к себе и прильнул к ее губам со смешанным чувством любви и томления.

— Постойте, — вымолвил он, слегка отстранившись. И когда она подняла на него смущенный взгляд, потянулся к ее волосам и вытащил шпильку. — Я еще не видел их распущенными, — сказал он. — Я видел их взлохмаченными, растрепанными, но не свободно струящимися по вашим плечам.

Он вытащил все шпильки, освобождая один за другим длинные бледно-золотистые локоны. Наконец, когда они рассыпались по ее спине, он отстранил ее на расстояние вытянутой руки и медленно повернул из стороны в сторону.

— Вы самое прекрасное из всего, что мне приходилось видеть, — выдохнул он. Элизабет зарделась.

— Не говорите глупостей, — пролепетала она. — Я…

— Самое прекрасное, — повторил Джеймс. Притянув ее к себе, он взял в руки благоухающий локон и провел им по своим губам. — Чистый шелк, — вымолвил он. — Я хотел бы касаться их, ложась в постель.

Элизабет, и без того смущенную, от этих слов бросило в жар. Щеки ее загорелись, и она охотно прикрыла бы их волосами, если бы Джеймс не взял ее за подбородок и не запрокинул назад ее голову, заглядывая в глаза.

Склонившись к ней, он поцеловал ее в уголок рта.

— Скоро вы перестанете краснеть. — Он поцеловал другой уголок. — Впрочем, может, мне настолько повезет, что я заставлю вас краснеть каждую ночь.

— Я люблю вас, — вымолвила вдруг она, не совсем понимая, почему говорит это сейчас, но чувствуя, что должна сказать.

Улыбка его стала шире, в глазах вспыхнула гордость. Однако вместо того чтобы ответить, он обхватил ладонями ее лицо и притянул его к себе, завладев ее губами в поцелуе, более глубоком и интимном, чем все предыдущие.

Элизабет словно бы таяла, тепло его тела перетекало в нее, зажигая неподвластный ей огонь. Она изнывала от возбуждения и желания и, когда он подхватил ее на руки и понес в спальню, не издала ни звука протеста.

Они упали на кровать. Элизабет чувствовала, как предметы одежды один за другим соскальзывают с нее, пока она не осталась в тоненькой сорочке из хлопка. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было их прерывистое дыхание, пока Джеймс не прохрипел:

— Элизабет… Я не могу…

Она подняла на него глаза, в которых светился молчаливый вопрос.