Или же я получала краткое: “Отлично, ма, очень смешно! Я просто не знаю, о ком ты пишешь, вот и все. Это точно не про нашу семью”.

— О нет! — закричала Лулу как-то раз. — Предполагается, что я — Пушкин и тупица? А София, значит, Коко, умница и всему быстро учится?

Я отметила, что Коко не была умницей и вообще ничему не научилась. Я заверила девочек, что не стремилась превратить собак в метафоры.

— Так каким тогда целям они служат? — очень даже резонно спросила София. — Зачем они нужны в книге?

— Пока не знаю, — призналась я. — Но я знаю, что  они важны. Есть что-то по сути своей странное в китайской матери, воспитывающей собак.

В другой раз Лулу пожаловалась: “Думаю, ты преувеличиваешь разницу между мной и Софией, чтобы сделать книгу интереснее. Ты показываешь меня типичным бунтующим американским подростком, тогда как я даже рядом с ним не стояла”. София тем временем сказала только: “Ты чересчур смягчила Лулу. Она теперь похожа на ангела”.

Естественно, девочки сочли, что книга не показывает их равными. “Тебе следует посвятить её Лулу, — однажды сказала София великодушно. — Совершенно точно главная героиня — она. Я скучная и не понравлюсь читателям, зато она очень живая и выпендрёжная”. А вот что заявила Лулу: “Может, тебе стоит назвать книгу “Идеальный ребёнок и плотоядный дьявол”? Или “Почему старшие дети всегда лучше младших”? Она же об этом, не так ли?”

Лето шло, а девочки не прекращали ныть: “И чем же закончится книга, мама? Там будет хеппи-энд?”

Я всегда отвечала что-то вроде: “Все зависит от вас. Но, думаю, это будет трагедия”. Пролетали месяцы, но я просто не могла понять, каким будет финал. Однажды я вбежала к девочкам: “Нашла! Я знаю, как закончить!”

Девочки были в восторге. “И как же? — спросила София. — На чем ты закончишь?”

— Я решила одобрить гибридный подход, — сказала я. — Взять лучшее из двух миров. Пока ребёнку не исполнилось восемнадцать, китайский способ работает, развивая уверенность и значимость опыта, а после начинается западный. Каждый человек должен найти собственный путь, — добавила я тактично.

— Стой, до восемнадцати? — спросила София. — Это не гибридный подход. Это китайское воспитание на протяжение всего детства.

— Думаю, ты слишком дотошна, София.

И все же я вернулась к работе. Я извела тонны бумаги, произведя на свет немыслимое количество черновиков. Наконец однажды — на самом деле вчера — я спросила девочек, чем, как они думают, должна закончиться книга.

— Ну, — сказала София, — ты в этой книге пытаешься рассказать правду или просто интересную историю?

— Правду, — ответила я.

— Это будет нелегко, поскольку правда то и дело меняется.

— Это не так. У меня прекрасная память.

— Тогда почему ты все время пересматриваешь финал? — спросила София.

— Потому что она не знает, что хочет сказать, — предположила Лулу.

— Ты не сможешь писать только правду, — сказала София. — Ты выбросила так много фактов. И это значит, что никто не сможет понять, что было на самом деле. Например, каждый будет думать, что я подчинялась китайскому воспитанию, хотя это не так. Оно сопровождало меня, но по моему собственному выбору.

— Только не тогда, когда ты была маленькой, — заметила Лулу. — Мама вообще не давала нам выбора, когда мы были детьми. Вместо этого было: “Вы хотите заниматься музыкой шесть часов или пять?”

— Выбор... Любопытно, что всё сводится именно к этому, — сказала я. — Западники верят в выбор, китайцы — нет. Я высмеивала Попо за то, что она предоставила вашему папе выбор насчёт уроков скрипки. Конечно же, он выбрал не заниматься. Но сейчас, Лулу, мне интересно, что произошло бы, не заставь я тебя пройти прослушивание в Джуллиарде или репетировать так много часов в день. Кто знает? Может быть, ты до сих пор любила бы скрипку. А если я бы предоставила тебе самой выбрать инструмент? Или вообще не выбирать музыку? В конце концов, у твоего папы все сложилось не так уж и плохо.

— Не смеши меня, — сказала Лулу. — Конечно, я рада, что ты заставила меня играть на скрипке.

— Ну, разумеется. Привет, доктор Джекилл. А где же мистер Хайд?

— Нет, я серьёзно, — сказала Лулу. — Я всегда буду любить скрипку. Я даже рада, что ты заставляла меня зубрить дроби. И учить китайский по два часа в день.

— Правда? — спросила я.

— Ага, — кивнула Лулу.

— Здорово! — сказала я. — Поскольку, полагаю, мы сделали отличный выбор, несмотря на то что все кругом думали, будто для вашей с Софией психики это было крайне вредно. И знаете, чем больше я думаю об этом, тем больше бешусь. Западные родители со своей политической линией насчёт того, что для детей хорошо, а что плохо... не уверена, что они вообще делают выбор. Они просто занимаются тем же, чем и все остальные. Они не сомневаются ни в чем из того, что “западники” считают полезным. Они просто повторяют что-то вроде: “Вы должны предоставить детям свободу следовать за своей страстью”, когда очевидно, что страсть — это сидеть в “Фейсбуке” по десять часов в день (что является жуткой тратой времени) и поглощать фастфуд. Говорю вам, эта страна катится под откос! Неудивительно, что западные родители отправляются прямиком в дома престарелых, когда становятся старыми! Вам лучше не отсылать меня туда. И я также не хочу, чтобы меня отключали от систем жизнеобеспечения.

— Упокойся, мамуля, — улыбнулась Лулу.

— Когда их дети в чем-то терпят неудачу, вместо того чтобы требовать от них более тяжёлого труда, западные родители подают в суд!

— О ком ты говоришь? — спросила София. —

Я не знаю ни одного западного родителя, который бы по такому поводу обратился в суд.

— Я отказываюсь прогибаться под политкорректные западные общественные нормы, они же совершенно идиотские. И никак не связаны с историей. Откуда берутся корни детских праздников? Думаете, отцы-основатели ходили на вечеринки с ночёвкой? Я вообще думаю, что у американских отцов-основателей были китайские ценности.

— Ненавижу перебивать тебя, мама, но...

— Бен Франклин говорил: “Любишь жизнь? Тогда не теряй времени”. Томас Джефферсон говорил:

“Я твердо верю в удачу. И я заметил: чем больше я работаю, тем я удачливее”. Александр Гамильтон говорил: “Не будьте нытиками”. Это совершенно китайское мышление.

— Мамочка, если так думали отцы-основатели, то в таком случае это американский способ мышления, — сказала София. — Кроме того, мне кажется, что ты не совсем правильно процитировала.

— Процитируй лучше, — подначила я её.

Моя сестра Кэтрин поправляется. Жить ей определённо нелегко, и опасности пока ещё подстерегают её, но она герой и достойно несёт свой крест, круглосуточно занимаясь исследованиями, публикуя статью за статьёй и стараясь как можно больше общаться с детьми.

Я часто думаю, какой урок преподала её болезнь. Учитывая, что жизнь так коротка и хрупка, любой из нас должен стараться выжать как можно больше из каждого вдоха, из каждого мгновения. Но что это значит — жить полной жизнью?

Мы все умрём. Но как это произойдёт? В любом случае я только что сказала Джеду, что хочу ещё одну собаку.

Мне нужно поблагодарить так много людей.

Моих маму с папой — никто не верил в меня сильнее, чем они, и я глубоко признательна и благодарна им.

Софию и Лулу — мой величайший источник счастья, гордость и радость всей моей жизни.

Моих потрясающих сестёр — Мишель, Кэтрин и Синди.

И больше всего — моего мужа Джеда Рубенфельда,  который двадцать пять лет подряд читал каждое написанное мною слово. Я невероятно удачлива в том, что стала адресатом его доброты и таланта.

Моего зятя Ора Гозани, племянников и племянниц Амалию, Димитрия, Диану, Джейка и Эллу.

Моих дорогих друзей за вдохновляющие комментарии, страстные споры и неоценимую поддержку: Алексис Контант и Джордана Смоллера, Сильвию и Уолтера Астереров, Сюзан и Пола Фидлеров, Марину Сантилли, Энн Дейли, Дженнифер Браун (за "смирение"!), Нэнси Гринберг, Энн Тоффлмайер, Сару Билстон и Дэниела Марковитца и Кэтрин Браун-Дорато и Алекса Дорато.