Но это только показалось. Все это было на самом деле.

– Тише, тише. Все прошло, – меня гладили по голове и спине. Гладил Влад.

И не просто гладил, а еще вжимал в себя с такой силой, что еще чуть-чуть и раздавит.

Надо взять себя в руки.

Я стала глубоко дышать, пытаясь успокоиться.

Последнее осознанное воспоминание – болит живот.

Отодвигаюсь от Холодова. Почему-то его присутствие неприятно. Руки сами ложатся на живот в защитном жесте, прикрывая ребенка от этого мира.

Но мужчина – единственный, кто есть в палате, поэтому пересиливаю себя и спрашиваю:

– Ребенок?

– Все в порядке, Олесь, – он снова пытается меня обнять.

Не хочу.

– Не трогай меня, пожалуйста. В каком смысле – в порядке? Для тебя порядок, если его не будет...

Злые слова… Но разве это не правда? Он ему не нужен. Он был бы рад, если бы его не стало...

Моей крошечной рыбки...

– Зачем ты так? С малышом все хорошо, он по-прежнему в твоем животе.

Выражение лица – озадаченное. Не понимает, что со мной творится.

Меня пытались убить, облив серной кислотой. Мужчина, который клялся любить, беречь и защищать. И не выполнил ни одну свою клятву.

Этот – такой же. Им бы только в трусы залезть. Получить то, что они хотят. А что будет с тобой дальше, им все равно. Будешь ли ты загинаться на трех работах, поднимая их детей, будешь ли ждать их вечерами, пока они шляются неизвестно где, будешь ли хотеть от ваших отношений чего-то для себя. Для них не имеет значения.

– Я хочу, чтобы ты ушел! Отойди от меня! – голос повышается.

На лице Влада – недоумение. Но он продолжает сидеть на моей больничной кровати. Второй раз из-за него я попала в больницу.

Отталкиваю его.

– Уйди, слышишь? Убирайся! – сама удивляюсь тому, как громко кричу.

Что со мной?

В палату, привлеченные шумом забегают мужчины и женщины в белых халатах.

И Матвей. Тоже в халате.

Смотрю на сына:

– Пусть он уйдет! – а голос тише не становится.

Холодова оттесняют от моей койки. Что-то ему втолковывают.

Мне снова делают укол. И темнота привычно принимает мое измученное сознание.

События развиваются с начала боя Матвея.

Влад

С вип-зоны наблюдаю за боем. Попутно стараюсь поддерживать обязательную беседу с Сабой Алиевым, который вместе со старшим сыном Нодаром изъявил желание посмотреть соревнования. Артем в числе участников. Иначе тоже бы здесь присутствовал.

Несколько раз пропускаю то, что мне говорит Алиев. Тот даже позволяет себе недовольный взгляд в мою сторону. Но быстро маскирует его дружелюбной улыбкой. Это объяснимо – я нужен ему больше, чем он мне. Вот и улыбается, держит в узде свой темперамент.

Я же смотрю за отточенными движениями Матвея и думаю о его матери. Я еще не до конца поверил в случившееся – она мне отказала! Вот так, у нее – ни кола, ни двора, но я, видите ли, недостаточно хорош, чтобы воплотить ее мечты о принце на белом коне в жизнь! Этот странный факт не укладывается в мою голову. Он просто там не помещается. Я не помню, когда понравившаяся женщина меня отвергала. Да и вообще... Было ли когда-либо подобное. Мать Артема не в счет. Ее всегда привлекали, в первую очередь, деньги. И когда их не стало, все остальное перестало иметь для нее значение.

Здесь же...

Хотя может, это ход такой? И она просто ждет, когда я буду бегать за ней, как верный пес?

– Э-э-э! Да что он творит! – вскрикивает Саба, когда Матвей пропускает удар.

Но он справляется, проводит контратаку и противнику не удается нанести ему какой-либо ощутимый урон. Да, он действительно уникален. Это чувствуется в каждом его движении. Артем вряд ли сможет с ним сравниться. Пусть мне бы этого и хотелось.

Первый раунд заканчивается. И... Начинается какая-то хрень. К рингу подбегает блондинка модельной внешности. По-моему, его девчонка. Через пару минут он отшвыривает перчатки и выпрыгивает с ринга, срывается в сторону раздевалки.

Алиев переводит на меня вопросительный взгляд:

– В чем дело, Владислав Сергеевич?

Почти сразу же Матвей, одетый, появляется в зале и вместе с девушкой убегает в сторону выхода.

Откуда я знаю, в чем?

К нам подходит директор школы.

– Что произошло? – рявкаю так, что он сереет лицом.

– Ннне зннаю, – блеет неуверенно, – Сейчас Антонов все объяснит.

Но я не собираюсь ждать Антонова. Иду вместе с директором в сторону раздевалок. На полпути встречаем тренера.

– Уволю, – шипит директор.

– А меня-то за что? Я ж вам сразу сказал, парень неуправляемый.

Дурное предчувствие, погнавшее меня ему навстречу, заставляет прекратить поток препирательств и четко спросить;

– Куда он?

Антонов разводит руками и выдает:

– Сказал, что у него мать кислотой облили.

Мне перестает хватать воздуха. Я ослабляю галстук на шее и замечаю, что к нам присоединился Саркисян. Который явно слышал слова тренера.

– Поехали, Владислав Сергеевич, – хорошо хоть ему растолковывать ничего не надо.

Садимся в одну машину.

Вот так вот, Владик, пока ты нянчился с раненой гордостью, жизнь решила вопрос кардинально. Ты, видно, запамятовал, упиваясь сытостью – она это умеет делать очень хорошо.

Только бы все обошлось. Сейчас неважными, даже нелепыми выглядят мои разборки с Олесей по поводу ребенка. Хоть десятерых пускай рожает. Лишь бы жива осталась. Лишь бы не пострадала.

Кто это мог сделать, я не сомневаюсь. Перед глазами у меня – взбешеное лицо ее бывшего мужа. А я-то о чем думал? Почему не предположил, что он вернется? Почему не оставил там людей?

Или Олеся права была, и она для меня не важна? Это просто желание что-то доказать...

Тогда почему сердце так болит? И вдохнуть невозможно?

– Тимур, у тебя телефон Матвея есть? Звони ему.

Нужно узнать, что именно случилось.

Саркисян пробует дозвониться, но безрезультатно.

– Чей отдел полиции? Звони туда.

Связавшись с нужными людьми, начбез выясняет, что Белов пытался облить Олесю серной кислотой, но вмешались прохожие. И он облился сам. Олесю на скорой повезли в больницу. Вроде бы на нее не попал.

– Тимур...

– Да, понял я уже... – останавливает меня и договаривается, чтобы ее отвезли в частную клинику.

Мы меняем маршрут, приезжаем в больницу практически одновременно со скорой.

Оказывается, что кислота на Олесю и правда не попала, но у нее сильнейший шок и угроза прерывания беременности.

– Ну вот он – твой шанс избавиться от нежеланного наследника. Пока суть да дело, несговорчивой мадаме сделают чистку, – роняет Саркисян.

– Дурак, что ли? – отвечаю я, не понимая, зачем он это говорит.

А еще руки чешутся дать ему в морду.

– Я это к тому, дорогой Владислав Баринович, что нужно ценить и беречь то, что судьба дает. Она не всегда такая добрая. Я думал, что ты в курсе.

Ругаться не хочется. Вся ситуация будто последние силы высосала.

– Тимур! Давай ты обойдешься без нотаций.

Ему перезванивает Матвей, Саркисян сообшает адрес клиники.

– Приедет? – спрашиваю, чтобы что-то сказать.

Понятно же, что приедет.

– Да.

К нам выходит врач и отчитывается – кровотечения нет, спазмолитики ввели, успокоительное будет дейстаовать пять-шесть часов. Говорит, что пока нельзя беспокоить. Становится легче. С ней все в порядке и через семь месяцев она мне родит здорового карапуза. И ко мне переедет. Куда теперь денется? Разве я ее отпущу?

– Хочешь, домой езжай, – предлагаю начбезу.

– Нет, с тобой посижу. Пока опять что-нибудь не случилось, – и через паузу добавляет, – С чего бывшего мужа понесло?

Во мне вновь скребется осознание собственной глупости.

– Он результаты узи увидел. И ему это сильно не понравилось. Я его немного помял у них во дворе. Но насколько сильно не понравилось, извини, не сообразил.

– Стареешь, – заметил собеседник, – Хорошо, что обошлось. А то сам бы себя сожрал потом.