Однако, уже через пять минут она была, как и прежде, совершенно спокойна и счастлива, словно не случилось ничего такого, что могло бы потревожить или смутить ее, так что вскоре они оба забыли про этот досадный случай.

Потом они любовались зрелищем развалин крепостной стены, вслушиваясь в звуки причудливого городского оркестра, который он слышал в день своего приезда. Как и прежде, он испытал трепетное волнение, что, возможно, отчасти помогло ему мобилизовать свой неуклюжий французский язык. Стоя рядом с ним, девушка также чуть подалась вперед. Здесь они были совершенно одни. Движимый безотчетным, не знающим раскаяния импульсом, он принялся что-то лепетать, толком не понимая, что именно — о его странном восхищении ею. Уже при первых его словах она легонько спрыгнула со стены, приблизилась к нему и с улыбкой на губах остановилась, едва не касаясь его коленей. Шляпку она никогда не носила и теперь солнце слегка ласкало ее волосы, щеку и краешек шеи.

— О, я так рада! — воскликнула она, мягко хлопнув в ладоши перед его лицом. — Так рада! Ведь раз вам понравилась я, то вам не может не понравиться то, что я делаю, и то, чему я принадлежу.

Он уже начал сожалеть о том, что столь неожиданно утратил контроль над собой. Что-то в ее словах вызвало у него очередной приступ безотчетного страха, как у моряка, пускающегося в плавание по неизведанному и опасному морю.

— Я хочу сказать, что и вы поучаствуете в нашей настоящей жизни, — мягко добавила она, словно заметив его смятение и желая теперь задобрить своего спутника. — Вы вернетесь к нам.

Невинное дитя давно уже целиком подчинило его себе; он чувствовал, как его все больше захлестывают волны ее власти; от нее исходило нечто такое, что попросту лишало его способности что-либо воспринимать и вселяло глубокое осознание силы ее личности. Он не сомневался в том, что вся эта изящная грация таила в себе внушительную, величавую, неизведанную им доселе мощь.

Он снова увидел ее, словно идущую сквозь дым и пламя, в окружении разбушевавшейся, неукротимой стихии, и вновь рядом с ней была ее ужасная мать. Все это едва уловимо проскользнуло в ее улыбке, во всем облике чарующей невинности.

— Я знаю, что так оно и будет, — повторила она, удерживая его магией своих глаз.

Кроме них на старинном крепостном валу не было ни души, и осознание того, что она подчиняет его себе, наполнило его кровь сладостным, чувственным упоением.

Сдержанная небрежность и простота ее манер вызвали в нем новый взрыв безудержного очарования, и все, что еще оставалось от былого мужского естества, резко восстало наперекор этому жутковатому слиянию, заставив вспомнить о себе со всей яростью давно забытой юности. И все же в груди продолжало зреть жгучее желание взмолиться перед ней, молить ее забрать все то, что еще оставалось от его ничтожной личности и продолжало отчаянно биться за спасение собственного «я».

Девушка снова остановилась и, встав рядом с ним, облокотилась о край стены; она глядела на темнеющую вдали равнину, застывшая недвижимо, словно каменная статуя. Он же обеими руками цеплялся за остатки собственной смелости.

— Скажите, Ильза, — произнес Везин, бессознательно подражая мурлыкающей мягкости ее голоса, хотя и понимая, что говорит вполне искренне, — в чем состоит смысл этого города, — и что это за настоящая жизнь, о которой вы тогда сказали? И почему люди день и ночь подсматривают за мной? Скажите, что все это значит? Объясните, наконец, — добавил он чуть более поспешно, с некоторой страстностью в голосе, — что вы на самом деле такое — вы сами?

Она повернула голову и посмотрела на него из-под полуопущенных век; слабый румянец, тенью скользнувший по ее лицу, выдавал нараставшее напряжение.

— Мне кажется… — пробормотал он, смущенно заикаясь под ее пристальным взглядом, — что у меня есть право знать это…

Внезапно она широко раскрыла глаза.

— Значит, вы меня любите? — мягко спросила девушка.

— Клянусь вам, — порывисто воскликнул он, одновременно чувствуя, что его тело вздымается силой невидимого прилива, — что я никогда прежде не испытывал… я никогда не встречал девушку, которая бы…

— В таком случае, у вас действительно есть право знать, — спокойно прервала она его сбивчивое признание, — ибо любовь объединяет все секреты.

Она сделала паузу и Везин почувствовал, будто его пронзило обжигающее потрясение. Слова девушки словно приподняли его над землей, он испытал прилив лучезарного счастья, за которым сразу же, как по некоему чудовищному контрасту, пришла мысль о смерти. Он знал, что она в упор смотрит на него, и тут же услышал ее голос.

— Настоящая жизнь, о которой я говорю, — прошептала она, — это старая, очень старая жизнь наших душ, жизнь, которая протекала давным-давно и к которой вы также принадлежите, как принадлежали до сих пор.

В глубине его сознания колыхнулась слабая волна воспоминания. Слыша ее слова, он инстинктивно осознавал, что она говорит сущую правду, хотя пока и не вполне улавливал ее истинный смысл. Он слушал ее и его нынешняя жизнь словно утекала куда-то вдаль, оставляя ему ту личность, которая была намного старше и громаднее его, нынешнего. Именно это ощущение потери, безнадежной утраты его сегодняшнего «я», наводило на мысли о смерти.

— Вы прибыли сюда, — продолжала девушка, — с целью отыскать ее, и люди почувствовали ваше присутствие. Они ждут, каким же будет ваше решение — покинете вы их, так и не найдя ее, или же…

Она неотрывно смотрела ему в глаза, хотя лицо ее начало постепенно меняться, словно увеличиваясь в размере и темнея от числа прожитых лет.

— Их мысли постоянно бередят вашу душу, отчего вам кажется, что они наблюдают за вами, хотя глаза их здесь абсолютно ни при чем. Намерения и устремления их внутренней жизни взывают к вам, домогаются вас. Когда-то, давным-давно, вы тоже были частью единой с ними жизни, и сейчас они хотят, чтобы вы снова вернулись к ним.

Везин слушал эти слова и его робкое сердце захлестывали волны накатывающегося страха; но глаза девушки удерживали его в тенетах радостного упоения, а потому он не испытывал ни малейшего желания спасаться бегством. Она завораживала его, причем воздействие ее почти не затрагивало его нынешнего естества.

— В одиночку эти люди, разумеется, не смогли бы поймать и удержать вас, — продолжала девушка. — Движущий мотив недостаточно силен — минувшие годы заметно ослабили его. Но я, — она на мгновение умолкла и устремила на него доверчивый взгляд своих восхитительных глаз, — я обладаю магией, которая способна покорить и задержать вас. Чарами своей любви. Я могу вернуть вас в прошлое и сделать так, что вы станете жить со мной в былой жизни, ибо сила древних уз, если я вознамерюсь воспользоваться ею, неодолима. И я воспользуюсь ею. Я по-прежнему хочу вас. И вы, столь бесценная душа моего смутного, далекого прошлого, — она прижалась к нему, так, что теперь ее дыхание касалось его глаз, а голос обратился в сладостное пение, — будете моим, поскольку любите меня и целиком находитесь в моей власти.

Везин слышал и одновременно не понимал сказанных ею слов; его охватил безумный восторг. Весь мир распростерся у его ног, сотканный из музыки и цветов, а он летал где-то высоко над ним, пронзая своим телом солнечное сияние чистого, неизведанного ранее наслаждения. Он не находил в себе сил, чтобы сделать хотя бы один-единственный вдох, от ее чудесных слов отчаянно кружилась голова. Они опьяняли его.

И все же где-то вдали, за чертой всех этих сладостных ощущений продолжал существовать страх, витали ужасающие мысли о смерти. Сквозь голос девушки наружу прорывались языки пламени и клубы черного дыма, лизавшие и обжигавшие его душу.

У него было такое ощущение, будто они общаются друг с другом телепатически, поскольку его французский никогда не смог бы ухватить всего ею сказанного. И все же она прекрасно понимала его, а то, что говорила сама, походило на многократное повторение давно забытых стихов. И эта смесь сладости и боли, долетавшая до него вместе со звуками ее голоса, была слишком велика, чтобы вместиться в его малую душу.