Из этого второго сна, который, казалось, обманным путем перенес чудовище в его реальный мир, спасения уже не было. Две пучины — одна черная и холодная, а другая пурпурная и теплая — внезапно нахлынули на него, словно вступив между собой в безмолвную и бесполезную тяжбу. Он осознал — правда, уже слишком поздно — что именно уселось ему на грудь, но знание это пришло вместе с окончательным воцарением торжества темноты, ввергнувшей его в ночь, конца которой не было и никогда не будет.

Обнаружили его в то же самое утро. На груди его, аккуратно вобрав когти и мягко урча, покоился большой персидский кот Белшазар, который мирно дремал в теплых лучах солнца, освещавшего перекосившееся от невыносимой боли лицо его хозяина.

Врач поставил диагноз — тромбоз сердечной мышцы. Это действительно означало смерть.

Есть знаменитая история о белой кошке, которую каждому из нас поведали в раннем детстве. Я собираюсь рассказать здесь историю белой кошки, которая совершенно не похожа на любезную очаровательную принцессу, на время принявшую кошачье обличье. Та белая кошка, о которой буду говорить я, была куда более зловещим животным.

Когда путешественник, направляющийся из Лимерика в Дублин, оставляет слева холмы Киллалоу, а прямо перед собой видит гору Киипер, то справа он оказывается охваченным множеством холмов пониже. Волнистая равнина, плавно спускающаяся по обе стороны дороги, с разбросанными тут и там группами деревьев придает всему окружающему несколько диковатый и одновременно меланхолический оттенок.

Среди немногих человеческих жилищ на этой одинокой равнине, посылавших к небу струйки дыма, находилось небрежно крытое соломой строение из обожженной глины, дом «крепкого фермера», как называли в Мюнстере наиболее процветающих представителей класса арендаторов. Дом этот расположился посреди группы деревьев на берегу извилистого ручейка, примерно посередине между горами и дорогой на Дублин. Дом уже в течение нескольких поколений населяли Донованы.

Оказавшись в этой отдаленной местности и желая изучить некоторые древнеирландские рукописи, попавшие ко мне в руки, я искал учителя, который мог мне помочь в древнеирландском. Мне рекомендовали мистера Донована, человека глубоких знаний, мечтательного и безобидного.

Я узнал, что он окончил колледж Святой Троицы в Дублине и теперь зарабатывал на жизнь учительством. Особое направление моих исследований отвечало его национальным пристрастиям, и потому он охотно пользовался возможностью изложить свои давно выношенные суждения и долго хранившиеся сведения о своей стране и начальных периодах ее развития. Именно он и поведал мне нижеследующую историю, которую я и хочу воспроизвести здесь так, как услышал от него.

Мне довелось самому видеть старый деревенский дом с фруктовым садом, где стволы гигантских яблонь поросли мхом. Я осмотрел причудливый ландшафт, окружавший дом; лишенную крыши и поросшую плющом башню, которая лет двести назад давала изгнанникам защиту от нападений и насилия; заросший кустарником холм, расположившийся примерно в ста пятидесяти шагах, напоминал о трудах ушедших поколений; темные очертания старого Киипера в отдалении; одинокая цепь покрытых вереском холмов, образовавших ближний барьер; множество серых камней и кучки карликовых дубов и берез. Непреходящая атмосфера одиночества делала этот пейзаж вполне достойным фоном для фантастического, дикого и загадочного происшествия. И я вполне мог себе представить, как серым зимним утром, когда все вокруг покрыто снегом, или в холодном великолепии лунной ночи, этот вид мог настроить романтичный ум простодушного Дэна Донована на мистический лад и побудить воображение к порождению иллюзий. Справедливости ради, стоит, однако, сказать, что я не встречал еще человека более прямодушного и надежного, на честность которого вполне мог рассчитывать.

Когда я был еще ребенком, — начал он свой рассказ, — и жил у себя в Драмганьоле, то любил, захватив с собой «Римскую Историю» Голдсмита, отправиться к своему излюбленному месту — плоскому камню, укрытому ветвями боярышника, рядом с небольшим, но глубоким озерцом, которое, как я слышал, называют «каровым озером». Оно лежало в плавном углублении поля, простиравшегося к северу до старого фруктового сада. Это пустынное место как нельзя более подходило для моих занятий.

Как-то раз, утомившись от чтения, я стал осматривать окрестности, размышляя при этом о героических сценах, про которые только что узнал из книги. Я был в полном сознании, как и сейчас, и вдруг увидел женщину, появившуюся в углу сада и шедшую вниз по склону. На ней было длинное легкое серое платье, такое длинное, что казалось — оно скользит за ней по траве. Внешность ее настолько отличалась от привычной для этих краев, где облик женщины строго зафиксирован традициями, что я не мог отвести от нее глаз. Путь ее лежал по диагонали из одного угла обширного поля в другой, и она двигалась прямо, никуда не отклоняясь.

Когда она подошла ближе, я смог заметить, что ноги ее босы, а взгляд сосредоточен на каком-то отдаленном предмете, дающем ей направление. Путь ее непременно прошел бы рядом со мной, десятью-двенадцатью ярдами ниже места, где я сидел, если бы озерцо нас не разделяло. Но вместо того, чтобы изменить свой курс у края водоема, она пошла дальше так, как будто никакого озера не было, и я увидел так явственно, как сейчас вижу вас, что она идет по поверхности воды.

От ужаса, охватившего меня, я был близок к обмороку. Хотя тогда мне было всего тринадцать лет, я помню каждую мелочь, как будто все это происходит прямо сейчас.

Фигура прошла через просвет в дальнем углу поля и, наконец, исчезла из вида. У меня едва хватило сил добраться домой, я был так взволнован, что практически заболел, и три недели мне не разрешали выходить из дому, ни на минуту не оставляя одного. Я никогда больше не появлялся на этом месте, — таким ужасом было окутано с тех пор для меня все, что там находилось. Даже теперь, по прошествии всех этих лет, я не хотел бы пройти через него.

Виденное я связал с одним таинственным событием, или, если сказать точнее, — со странным обстоятельством, которое на протяжении восьмидесяти лет отличало наше семейство, а вернее — лежало на нем темным пятном. Это не выдумка. Все, кто живет здесь, об этом знают. И все связывали виденное мною именно с этим обстоятельством.