Я проснулся с чувством облегчения. Краски комнаты предстали во всем великолепии, за окном листва ходила волнами и блестела на солнце. Когда дремота чуть отступила, я вдруг подумал, не отсутствие ли Хэзел вызвало во мне чувство легкости.

Спустившись вниз, я не пошел к ней. Я поплелся в темную гостиную и плюхнулся на маленький диванчик. Я принялся раздумывать, не испытываю ли я страха перед Хэзел… Разумеется, я не мог заговорить с ней о прошлой ночи. Глаза мои начали закрываться, а комната продолжала погружаться в темноту. По стенам снова поползли тени — казалось, вот-вот обои начнут отслаиваться или рваться под чьими-то когтями. Появилась полоска света — это вошла Хэзел с завтраком. Она заулыбалась, когда я вскочил; но я не поздоровался с ней. Гостиная, как и раньше, когда я вошел, была залита солнечным светом. Я понял, кого я мог видеть. В конце концов, дом находился под его ответственностью.

— Как ты? — спросил я, уставившись в кофе, и только лишь потом заглянул в лицо Хэзел.

— Прекрасно, дорогой. Не беспокойся обо мне. На твоем месте я бы сегодня хорошенько отдохнула.

Я не знал, произносила ли эти слова тень; но, как бы то ни было, намек на то, что я недееспособен, вызвал во мне приступ негодования.

— Я собираюсь отдохнуть пару часов с утра, — сказал я. — Если ты захочешь выйти из дома на некоторое время…

— Глупый, — ответила она. — Ты бы сам был недоволен, если бы обед не был готов.

Мои подозрения оправдались. Я не мог поверить в то, что она не воспользовалась бы возможностью убежать из дома. Я обрадовался, что не сказал, куда собираюсь. Мне удалось ее поцеловать, но при этом я забыл обратить внимание на то, не изменился ли вкус ее поцелуя. Затем почти бегом ринулся к машине. Чувствовалась приближавшаяся гроза. На секунду я пожалел, что оставил Хэзел одну, но я боялся возвращаться в дом. К тому же, вероятно, она уже была неизлечимо больна, и ее нельзя уже было спасти. Не глядя по сторонам, я добрался до окружной дороги и через полчаса уже был в агентстве по продаже недвижимости.

Я совсем забыл, что офис еще был закрыт. В кафе напротив я успел выпить чашечку кофе и выкурить пару сигарет, когда прибыл агент по продаже недвижимости. До этого я уже отрепетировал улыбку и приготовил свой рассказ. От него исходил какой-то терпкий запах, он подергивал свои седые усы чаще, чем он это делал при нашей первой встрече. Я уверял его, что всего лишь проезжал мимо, но все же он быстро снял кольца с руки и быстро спрятал их за конторку. Под конец я упомянул о шумной и словоохотливой паре, которая выходила из офиса, когда я входил, и постепенно перевел беседу на них.

— Да, отвратительно, — согласился он. — Должно быть, я не люблю людей. Уже давно я решил жить с кошками. Людьми и собаками можно управлять, но только не кошками. Вы никогда не сможете научить кошку исходить слюной от радости, выполнять ваши капризы.

— В нашем доме живут кошки? — спросил я.

— Вам что-то почудилось? — ответил он.

— Просто такие ощущения.

— Знаете, для меня нет ничего более страшного и ужасного, чем убить кошку, — сказал он. — Люди несимпатичны, хотя Освенцим и нельзя простить. Видно, нет ничего хуже, чем уничтожающий красоту человек.

— Что произошло? — небрежным тоном спросил я.

— Не буду вдаваться в подробности, — произнес он. — Ваши предшественники носились с навязчивой идеей о вредных животных. Одна-единственная мышь, — а они были убеждены, что дом ими наводнен. Естественно, в доме вообще нет мышей. У людей и кошек есть общая черта: внутренние побуждения могут завести их столь далеко, что они вовсе забывают о морали или теряют чувство реального.

— Продолжайте, — попросил я.

— И эти люди на время отпуска оставили пять кошек без еды. Идея заключается в том, чтобы, заморив кошек голодом, заставить их охотиться на мышей. Вот так глупо и жестоко. Каким-то образом дверь на чердак захлопнулась, и кошки оказались в западне. Когда по возвращении наши друзья открыли дверь, одна кошка выскочила из дома и исчезла навсегда. Остальные были найдены на чердаке разорванными на куски. Каннибализм.

— И, несомненно, — продолжил я, — в случае, если кто-то по натуре чувствительный поселится в доме… Или же в том случае, если кто-нибудь оставит невыключенной чувствительную электронную аппаратуру…

— Я не хочу показаться всезнающим, — в его глазах появилось выражение отчаяния. — Призраки кошек? Вот что я вам скажу. Люди недооценивают умственных способностей кошек только потому, что те отказываются обучаться всяким там трюкам. Я считаю, что привидения кошек могут немного и поиграть со своими жертвами в качестве мести. Иногда я думаю: что я делаю здесь, в этом агентстве? Вы же видите, меня эта работа вовсе не интересует…

Домой я ехал медленно, погруженный в размышления об услышанном. Было время обеда — поток людей и машин втянул меня в свой водоворот; вскоре небо над моей головой осветилось всполохами молний; хлынул дождь и прогнал людей с улиц. Дождь хлестал в ветровое стекло. «Поиграть со своими жертвами…» Существовало нечто, к чему эти слова были ключом. Если верить в привидения, каким бы абсурдным это и ни казалось при мелькании светофоров, то можно было бы принять это за идею одержимости. Играл ли дом с нами, как охотник играет со своей жертвой? Пойманный в клетку струями дождя, я чувствовал себя свободнее, чем прежде: свободным от влияния дома.

Внезапно мне захотелось быть рядом с Хэзел. Если вдруг придется, я вытащу ее из этого дома, что бы ни происходило с ней, как бы опасно это ни было. Вернувшись, я смогу позвонить в свое агентство. Я свернул за угол, и машина понеслась по лужам, покрывшим город.

За городом деревья вдоль проезжей части выглядели забрызганными грязью и словно поломанными. Время от времени попадались разбитые машины, испускающие пар там, где их занесло в грязь. Меня нисколько не удивило то, что, приближаясь к дому, я увидел порванный и свисающий между крышей и деревьями в саду телефонный провод. Когда я ехал по окружной дороге, в голову мне пришла мысль, что если Хэзел была жертвой, то теперь она должна была оказаться в ловушке. Ей придется признать, что она так же уязвима, как и я сам. Никогда более мне не придется страдать в одиночку от бремени дурных предчувствий.

Полагаю, что не раньше, чем я вышел из машины, я осознал, о чем думал прежде. Я оцепенел от ужаса, глядя на себя. Я любил ощущать ее ладони на своей спине, и все-таки в какое-то мгновение они превратились для меня в когти. Все это время Хэзел выглядела напуганной, но старалась скрывать свой страх от меня. Это и было на самом деле выражением сомнения в ее глазах. В долю секунды я понял, что ослепляло меня, что стремилось уничтожить ее. Дождь уменьшился, выглянуло и засияло солнце; над дорогой зависла радуга. Я промчался через сад. Мокрые ветки хлестали меня. Я потянул на себя дверь.

В доме было темно — темнее, чем должно быть теперь, когда вновь засияло солнце. На дом, объятый тишиной, опустились сумерки. Хэзел не было слышно. Я стремглав пронесся по первому этажу, спотыкаясь, поднялся наверх и поискал Хэзел в спальнях — дом казался пустым. Я взглянул вниз с лестничной площадки и заметил, что входная дверь все еще была открыта. Я собрался было выбежать из дома и подождать Хэзел в саду, но я не мог избавиться от ощущения, что лестница стала длинней и круче. Стараясь перебороть свой страх, я отправился вниз. Я находился уже посередине лестницы, когда какая-то тень крадучись пересекла гостиную.

Сначала я подумал, что это была тень Хэзел. Однако ее контуры были совершенно не похожи на Хэзел, и по своим размерам она говорила о чем-то совершенно ином. Я встал на край лестницы. Если я побегу сейчас, то существо, находившееся в сумрачной комнате, может неправильно оценить мои действия. Я перескочил через ступени и неуклюже спрыгнул в холл. В эту минуту зазвонил телефон.

Охваченный ужасом, я обрадовался телефонному звонку, как союзнику. Опираясь спиной на лестницу, я протянул руку и взял трубку. Пробормотав что-то невнятное, я услышал голос Хэзел.