Между тем Луиза снова углубилась в чтение.

— А вот еще как интересно. Здесь говорится, что Лист обожал все произведения Шопена, кроме одного — скерцо си бемоль минор. Пожалуй, ой даже ненавидел эту вещь, поскольку назвал ее «Скерцо для горничных», и всячески подчеркивал, что она словно специально создана для людей этой профессии.

— Ну и что из этого?

— А вот что. Знаешь, что я сейчас сделаю? Я прямо сейчас сыграю это произведение, и тогда посмотрим, что произойдет. Ты сам все увидишь и во всем убедишься.

— Надеюсь, после этого ты наконец-то снизойдешь до того, чтобы покормить меня ужином, — раздраженно буркнул муж.

Луиза встала и сняла с полки массивную папку с произведениями Шопена.

— Вот, нашла. Впрочем, я его и так хорошо помню. И в самом деле, ужасная вещь. Приготовься слушать, точнее говоря — смотреть. Понаблюдай за тем, как она себя ведет.

Женщина поставила ноты на пианино и присела на стульчик. Муж стоял на том же месте, где и стоял. Руки его были глубоко засунуты в карман, изо рта торчала сигарета, а взгляд поневоле вперился в кошку, которая безмятежно подремывала на диване. Едва Луиза прикоснулась пальцами к клавишам, как наступило нечто совершенно неожиданное. Кошка прямо-таки подскочила на месте, как ужаленная, на мгновение застыла на месте, уши стремительно взметнулись вверх, все ее тело задрожало. После этого она принялась нервно прохаживаться по дивану, пока, наконец, не соскочила на пол и, задрав хвост и морду кверху, грациозной поступью вышла из комнаты.

— Видел! — торжествующе воскликнула Луиза и кинулась следом за кошкой. — Вот оно твое доказательство! — Через секунду она вернулась с кошкой и водрузила ее на прежнее место на диване. Лицо женщины сияло от возбуждения, пальцы были стиснуты настолько, что побелели все суставы, хвостик на затылке развязался, отчего вся прическа чуть завалилась набок.

— Ну, что ты на это скажешь? — нервно хохотнув, произнесла женщина. — Чем теперь ты мне возразишь?

— Что и говорить, действительно довольно забавно.

— Забавно?! Эдвард, милый, да это самая невероятная вещь, которую мне когда-либо приходилось наблюдать. О, Бог ты мой! — в очередной раз воскликнула она и стиснула кошку, прижимая ее к груди. — Как же приятно осознавать, что в гостях у тебя находится сам великий Ференц Лист!

— Ну, ты только поспокойнее, Луиза, не надо так…

— Нет, у меня просто нет сил. Я просто не в состоянии сдержать себя. Ты только вообрази, что он навсегда поселится в нашем доме.

— Прости, я что-то не понял.

— О, Эдвард! Волнение даже мешает мне нормально говорить. Знаешь, что я теперь сделаю? Ведь теперь каждый музыкант на свете захочет порасспросить его о тех великих композиторах, с которыми он был знаком, — о Бетховене, Шопене, Шуберте…

— Он что, и говорить тоже может? — спросил Эдвард.

— Ну, разумеется. Впрочем, они захотят просто посмотреть на него, — в сознании Луизы, похоже, все окончательно перемешалось, и она сама толком сейчас не понимала, о ком конкретно говорит, о кошке или о Листе, — погладить, сыграть что-нибудь из своих новых работ, с которыми он еще незнаком.

— Так уж ли он велик на самом деле? Вот если бы это был Бах или, скажем, Бетховен.

— Пожалуйста, не надо меня перебивать. В общем, я собираюсь сообщить об этом всем знаменитым музыкантам — всем на земле. Я просто обязана это сделать. Я сообщу им и скажу, что Лист гостит у меня и приглашает их посетить его. Знаешь, что будет? Они слетятся сюда со всех концов света.

— Чтобы только поглазеть на серую кошку?

— Дорогой, это одно и то же. Он, это он, и никого не волнует, на кого он сейчас похож. О, Эдвард, это будет самая великая вещь на свете!

— А мне кажется, что они посчитают тебя сумасшедшей.

— Это мы еще увидим. — Луиза продолжала держать кошку на руках, поглаживая ее и изредка поглядывая на мужа, который подошел к окну и задумчиво уставился в сад. Сгущался вечер, и лужайка за окном медленно таяла во мгле, хотя вдалеке еще был хорошо виден столб белого дыма, поднимающегося над костром.

— Нет, — проговорил он, не оборачиваясь. — Этому не бывать. В своем доме я этого не потерплю. Выставить себя на всеобщее посмешище…

— Эдвард, что у тебя на уме?

— Только то, что я сказал. Я просто не позволю тебе поднять шум на весь мир, и все из-за какой-то дурацкой выдумки. Тебе просто попалась дрессированная кошка. Ладно, если хочешь, — держи ее, забавляйся с ней. Но только и всего. Ты меня хорошо поняла?

— И что еще?

— А еще я не намерен выслушивать твои дурацкие бредни. Ты что, совсем спятила, да?

Луиза неторопливо опустила кошку на диван, потом распрямилась во весь свой незначительный росток и шагнула вперед.

— Черт бы тебя побрал, Эдвард! — она решительно топнула ногой. — В кои-то веки в нашей жизни произошло выдающееся событие, а ты вдруг испугался, что станешь всеобщим посмешищем. Я правильно выразилась? Или у тебя есть, что возразить?

— Луиза, послушай, — взмолился муж. — Немедленно возьми себя в руки. — Он прошел к столику, взял из коробки очередную сигарету и прикурил от той же лакированной зажигалки. Жена молча наблюдала за ним, но в уголках ее глаз набухли крупные слезинки, которые вскоре двумя ручейками устремились вниз по покрытым пудрой щекам.

— В последнее время у нас и так было немало ссор по всяким поводам. Нет-нет, Луиза, не перебивай меня. Я, конечно, понимаю, что сейчас ты переживаешь довольно трудный период своей жизни, но…

— О, Бог ты мой! Ну разве можно быть таким болваном?! Ты что, не видишь никакой разницы? Ведь это просто чудо, чудо, это ты можешь понять?

Эдвард стремительно шагнул навстречу жене и крепко взял ее за плечи. С его губ свисала только что зажженная сигарета, и она видела, как в отдельных местах на его подбородке пот уже начал подсыхать.

— Слушай, — проговорил он как можно спокойнее, — давай, наконец, сядем за стол. Я есть хочу. Я сегодня неплохо поиграл в гольф, потом в саду долго работал, в общем, я устал и очень проголодался. Да и ты, наверное, тоже. Иди-ка на кухню и приготовь чего-нибудь.

Луиза сделала шаг назад и нервно поднесла обе ладони ко рту.

— Бог ты мой! — воскликнула она. — Я и вправду обо всем забыла. Ну конечно же, он очень проголодался. Ведь, кроме молока, у него маковой росинки во рту не было.

— Ты это о ком?

— О ком же, кроме него? Надо пойти и приготовить ему что-нибудь особенное. И я, кажется, знаю, что ему понравится. Как ты на это смотришь, Эдвард?

— Черт бы тебя побрал, Луиза!

— Ну, ладно, Эдвард, если ты не хочешь, я сама что-нибудь придумаю. А ты, — она повернулась к кошке и ласково погладила ее по спине, — побудь пока здесь. Я ненадолго.

Луиза прошла на кухню и задумалась, какое же блюдо приготовить неожиданному гостю. Может, суфле? Да, великолепное суфле с сыром. Вот уж, действительно, получится необычное блюдо. Эдвард, правда, его терпеть не может, но тут уж ничего не попишешь.

Приготовление пищи никогда не было особой ее страстью, но на сей раз она решила постараться на совесть: до нужной температуры прогрела духовку, все как следует подготовила. Когда блюдо было готово, она снова задумалась: с чем бы таким его подать, но потом решила, что Лист, наверное, никогда в жизни не пробовал ни авокадо, ни грейпфрутов, а потому остановилась на мысли, что именно из них приготовит для него салат. Интересно будет понаблюдать за его реакцией — а что, и в самом деле любопытно.

Покончив со всеми приготовлениями, она уставила блюдами большой поднос и двинулась в направлении гостиной. Едва войдя, она увидела мужа, возвращавшегося через веранду в комнату.

— Ужин готов, — сказала она, опуская поднос на стол и поворачиваясь к дивану. — А где он?

— Кто?

— Ты сам знаешь, кто.

— А, ты о нем! Откуда я знаю. — Он наклонился над столом, чтобы взять зажигалку, но, прикуривая, поднял взгляд на жену — та неотрывно смотрела на него, скользя глазами по свитеру, защитного цвета брюкам и тяжелым ботинкам, все еще сырым от ходьбы по росистой траве. — Я лично ходил посмотреть, как горит костер.