Эдик, буфетчица и водитель не слушали меня. Они с ужасом смотрели на дом, вернее, на то, что от него осталось.

– Что же теперь будет? – упавшим голосом пробормотал Эдик.

– Я не знаю, – ответил я. – Такара больше нет. И дома тоже. Да и нужен ли вам этот дом?

– Но там наши могилы... Это НАШ дом, нас в нем убили, мы бы так и жили в нем дальше, если бы не умерли... Такара нет... Кто теперь поможет нам умереть? – Эдик ронял обрывки фраз и чуть не плакал.

– Я не знаю, – повторил я. – Но я спас книгу.

– Ну и что? Нам-то с этого какая польза! – закричала буфетчица. – Господи... все пропало, все пропало... Мы вечно будем полумертвыми... Ведь, кроме Такара, никто не знает, как умерщвлять мертвых... А жить и все время вспоминать, как мы лежали могилах, у нас больше нет сил...

– А что мне оставалось делать? Позволять Такару читать книгу задом наперед и завоевывать мир? Да? – вскипел я. – Вы и так мертвые, а в мире много живых людей, которые не погибли благодаря смерти Такара. На кону была или ваша окончательная смерть, или смерть всего человечества. Выбор оказался не в вашу пользу.

Эдик и его родители опустили головы. Обнялись.

Стало светать. Дом догорал, а мы вшестером смотрели на пламя и думали каждый о своем. В мире часто бывает несправедливость. Но это смотря как взглянуть. Для одних несправедливость – самая что ни на есть справедливость, а для других – отчаяние и потеря последней надежды. Так случилось и этой ночью. Если бы Такар остался в живых, то погибло бы много людей, но Эдик с родителями получили бы вечный покой. Зато он убил бы меня и моих маму с мамой, в этом я уверен.

Судьба распорядилась по-иному, выбрала свой финал. Финал, выгодный для большинства.

Оставаться в этом городе мы не могли – в школу я даже не решался идти, да и жить нам теперь было негде. Перед тем как уехать из Залесенска, мы зашли на могилу Валентины, положили цветы. И вдруг ни с того ни с сего подул ветер, заскрипела оградка, и на могиле появился образ моей прапрабабушки.

– Я все знаю, Ваня, – прошептала она. – Ты одолел Такара, спас книгу. Теперь в твоих руках огромная власть.

– Бабушка, власть огромная, а умертвить Эдика и его семью эта книга не помогает! – воскликнул я, и ком застрял в горле. Мне было очень жалко Эдика, жалко всех школьников, подорванных бомбой.

– Все в твоих руках, – произнесла Валентина. – Расти, набирайся опыта, и, возможно, ты поможешь им. Но подумай хорошенько – нужно ли это делать? Нужно ли дарить жизнь людям, умершим больше полувека назад?

– А что, так все и оставлять? Школу, в которой учатся мертвые дети, семью из трех человек, которая не может ни умереть, ни жить? Каким же кретином был Такар! Стольких людей сделал несчастными!

– Зло становится сильней за счет людских страданий. Да, мальчик мой, это несправедливо, очень несправедливо. Но так было всегда.

– Зачем тогда вообще жить, колдовать, если нельзя помочь людям?

– Помочь людям можно, но нельзя помочь всем. Должно быть равновесие.

И с этими словами Валентина исчезла.

Я чуть не разрыдался. Какой смысл убивать Такара, бороться против зла, если близким людям мы не можем помочь? Если приходится смотреть на их страдания и, опустив руки, проходить мимо – мол, ничего нельзя сделать? А что тогда можно? Где справедливость? Теперь я Эдика понимаю очень хорошо.

С такими мыслями я ехал в машине прочь из этого города.

Издалека я видел наш сгоревший дом, дым все еще поднимался над ним. Или мне показалось, или я вправду увидел возле дома три фигурки, стоящие возле целого и невредимого дерева. Это были Эдик и его родители. Мы проехали мимо школы. Я услышал, как прозвенел звонок, и дети с воплями выбежали из здания. Бедные ребята. Живут в школе уже больше полувека. Я увидел бредущую из школы девчонку, которая рассказала мне историю про спасенного Валентиной отца-рыбака. Значит, девочка живая, раз ходит вне пределов школы. И я подумал, что Валентина оказалась права насчет того, что нельзя помочь всем. Вон, все-таки отцу девочки помогла избежать смерти, сохранила одну жизнь. Хм... Но могла бы сохранить жизни всем тем, кто собирался на рыбалку. Снова мне пища для размышлений...

Нам повезло, что Валентина завещала нам приличную сумму денег, за которую можно было купить жилье. Также повезло в том, что деньги все еще находились в банке, а не в доме, а то сгорели бы вместе со всем имуществом.

Мы ехали к маминой двоюродной сестре Алиске, той, которой Валентина завещала «Ауди-100». Решили погостить у нее некоторое время, пока не определимся, где теперь будем жить.

Возле дома Алиски стояло много машин. Не знаю почему, но сердце у меня неприятно сжалось.

Мы припарковали свою машину возле большого тополя и отправились к дому. Нажали на звонок. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге предстала перед нами заплаканная Алиска во всем черном.

– Марина-а-а, – проревела она. – Я звонила вам домой, но трубку никто не брал. У нас такое! Такое! Вам уже кто-то сообщил, да?

– Нет, мы не поэтому приехали... Да что случилось, говори... – разволновалась мама, оперевшись на дверной косяк.

Алиска элегантно вытерла нос и глаза платком и сообщила:

– Позавчера умерла наша бабушка Галя, а сегодня похороны, вот, скоро уже. Заходите в дом, там стоит гроб.

В полном молчании мы прошли в дом. Там было много людей, посередине комнаты стоял гроб, обложенный цветами, а в гробу лежала прабабушка Галя со сложенными на груди руками. К ее лбу была прикреплена какая-то лента.

– Кто бы мог подумать, что она умрет! Надо же, всего-то восемьдесят лет! Разве это возраст для нашей семьи, где все долгожители! – причитала Алиска. – И главное, умерла так же, как прабабушка Валентина – в кресле-качалке, с чашкой кофе в руке. Бывают же в жизни совпадения!

– Правильнее будет сказать, в смерти, а не в жизни. Какой кошмар... – покачала головой мама. – Даже не верится... Выглядела вполне здоровой...

Алиска помолчала немного, затем указала пальцем на мужчину в черном костюме. Это был Виктор Сергеевич. Алиска всхлипнула и оповестила:

– Нотариус тоже пришел на похороны. Он предупредил, что через неделю состоится оглашение завещания. Сказал присутствовать всем родным...

Она схватила меня за руку своими цепкими узловатыми пальцами и, кряхтя, прошамкала:

– Вокруг тебя ходит смерть. Не пройдет и дня, как она объявится. И нет от нее спасения. Нет!.. Кто-нибудь из вас станет ее союзником. Смерть размножится. Вырастет, окрепнет – и через некоторое время она будет везде. Может, это будет происходить медленно, десятки лет, столетия, а может, и тысячи лет, но нет от нее спасения. Гибель неминуема. Она неминуема! Неминуема-а-а-а!

Гипнотическое звучание ее голоса завораживало. Я уже не вслушивался в смысл фраз, а просто плыл по волнам ее голоса и чувствовал, что начинаю отключаться от реальности. Перед глазами запрыгали мушки, а вскоре они разрослись, и передо мной разливалась одна сплошная чернота. Сознание медленно погружалось в эту черноту, и оставался только обволакивающий голос старухи, уносящий в небытие...

– Она ходит рядом! Совсем рядом! – Эти слова прозвучали так резко, что я вздрогнул и словно очнулся ото сна.

Цыганка держала меня за руку, явно не собираясь отпускать, и упоенно смеялась с закрытыми глазами.

Только я собрался отшатнуться, как старуха замолкла, широко распахнув слегка раскосые глаза. Я замер. Остолбенел. У меня перехватило дыхание.

Она была слепая. Ее зрачки были белые-белые. С большим трудом можно было рассмотреть очертания радужной оболочки. Белая радужка. Абсолютно белая.