Они обменялись shake hands'oм[26]. Тогда и мы, трое мужчин, последовали примеру нашей дамы. «Существо» говорило по-английски и между нами тотчас же завязался на этом языке разговор.

— Где я?

— На островах.

— Островах? каких островах?

— Петербургских.

— А что такое Петербург?

— Столица России.

— А что такое Россия?

— Mais c'est un idiot![27] — не удержалась Clairette, слыша наивные вопросы «существа».

Получив объяснение, что такое Россия и Европа, «существо» произнесло:

— Это все Англия.

— Как Англия? — изумился Зюйде, говоривший от лица всех нас. — И каким образом вы знаете, что существует Англия, когда вам незнакома Россия и даже Европа? Да, наконец, откуда вы сами взялись?

— Я родом из города Swinstown королевства Kikimorland.

— Что такое? да вы не из сумасшедшего ли дома?

«Существо» обиделось при таком вопросе и предложило барону бокс. Мы поторопились успокоить его и разговор продолжался.

— Мы, вероятно, с разных планет? это какая планета?

— Земля.

— Ну так и есть, так и есть! All right! а моя планета — как вы, земные обитатели, называете ее — Марс.

— Обитатель планеты Марс! — изумленно повторили мы хором. — Да как вы сюда попали?

— Очень просто: не помню сколько времени тому назад — я потерял сознание о времени — я заболел, и болезнь моя кончилась тем, что я впал в летаргический сон. У нас на Марсе существуют особенные люди, которых называют докторами. Когда человек заболевает, то к нему приглашается такой доктор. То же было и со мной: ко мне призвали доктора, он осмотрел меня и решил, что я умер… у вас на Земле, надеюсь, нет докторов?

— О, и сколько еще!

— И они у вас тоже хоронят заживо?

— Сколько угодно!

— Это нехорошо! Ну, так вот: когда доктор сказал, что я умер, меня положили в гроб — вот этот металлический цилиндр, из которого вы меня вынули — и похоронили. Так я пролежал два дня приблизительно; на третий день я почувствовал, что куда-то лечу вместе с моей могилой… Вот и все. Затем я очутился на Земле, у вас.

— Понял, понял все! — вскричал Зюйде. — Вероятно, вас похоронили в таком куске почвы, которому предстояло, отделившись от вашей планеты, стать аэролитом и прилететь таким образом на Землю.

— Yes, yes! — обрадовался «марсовец» и, став вдруг снова серьезным, отвесил нам поклон и торжественно провозгласил:

— Му name is Criks[28].

Тогда мы, в свою очередь, поспешили ему отрекомендоваться, а покончив с официальным представлением, полюбопытствовали узнать, откуда господин Крикс набрался сведений по английскому языку.

— О, это целая история! — ответил он. — Английский язык у нас считается интернациональным. Узнали же мы, обитатели Марса, его таким образом. Много, много лет тому назад к нам на планету свалился с неба странный предмет — воздушный шар, как мы потом узнали: в нижней части этого предмета находилась большая корзина, а в этой корзине лежал в бессознательном состоянии — «почти человек». Вы понимаете, что для нас, обитателей; Марса, вы, обитатели Земли, кажетесь только «почти» людьми. Привели мы этого человека в чувство, и, вообразите, как только он очнулся, то вытащил из своей корзины длинную жердь с прикрепленным на ней четырехугольным куском красной материи, воткнул эту жердь в почву и важно заявил: «Эта страна объявляется английской колонией. Hip, hip, hurrah!» Затем он поселился у нас и обучил нас английскому языку, боксу, крокету, а также пить виски и есть кровавое мясо. Политической роли у нас он не играл, хотя и страстно добивался оной: мы не решались доверить наши государственные интересы человеку, у которого нос был на месте рта, а рот на месте носа.

— То есть, как это — рот на месте? — изумился Уржумский.

— Ну, да! так, как у вас! строение вашего лица несогласно с принципами нашей анатомии, — пояснил г-н Крикс. — Однако, мне холодно.

Мы сейчас же укутали нашего нового знакомого в плед, усадили в тройку и повезли в город. На пути мы решили, что г. Крикс поселится у меня, так как никто из остальных участников нашей поездки не мог этого сделать: Уржумский — по семейным обстоятельствам, а Зюнде — по служебным. Впрочем, мне пришлось немного побороться с Clairette из-за моего квартиранта. Коварная женщина хотела его приютить у себя, мотивируя свое желание тем, что ей надоела «земная любовь».

В конце концов г-н Крикс был доставлен ко мне на квартиру, где я ему и отвел особую комнату. Он моментально завалился спать, утомленный, вероятно, своим оригинальным путешествием и заявив мне предварительно, что у них на Марсе сутки продолжаются тридцать семь с половиной часов и что, мол, сих ради причин, он менее двенадцати часов никогда не спить.

Ввиду такого заявления я оставил его в покое и даже собственноручно изгнал семнадцать репортеров и прочих ученых, явившихся ко мне за подтверждением потрясшего город известия о пребывании у меня на дому обитателя планеты Марс.

Под вечер и я отдался в объятия Морфея, лелея сладкие мечты о том, как я буду экзибировать моего жильца и как, тем самым, прославлю самого себя…

Увы и ах! мечтам моим не суждено было сбыться!

Когда я проснулся на следующее утро и вошел на цыпочках, боясь встревожить драгоценный сон, в комнату г. Крикса, я усмотрел — пустоту, или, вернее, взамен «марсовца» я узрел исписанный и пришпиленный к подушке клочок бумаги. Можете себе представить, с каким лихорадочным нетерпением я набросился на эту записку.

— «Жалкая земная тварь! — значилось в оной на чистейшем английском языке. — Мне с первого же дня ваша планета показалась на столько ничтожной, что я поспешил уехать восвояси. Какой путь я избрал — не скажу, дабы вы, дураки (так-таки и было написано «дураки» — fools) не повадились шататься к нам. Но, дабы вознаградить тебя за представленное мне на эту ночь гостеприимство, я обещаю тебе ежемесячно писать письма с описанием нашего житья- бытья. Каким образом эти письма будут тебе доставляться — этого я тебе тоже не скажу, иначе еще, пожалуй, ты вздумаешь мне отвечать, а глупостей твоих читать я не намерен. Итак, прощай. Жди от меня на днях письма. Ущипни за меня единственную земную женщину, с которой я успел познакомиться. Сморкаюсь в твой платок (так принято у нас на Марсе заканчивать письма).

Твой Крикс».

Прочтя это выразительное послание, я снова взыгрался духом: у меня будет корреспондент на Марсе! ого-го-го!! До этого еще ни одна, даже американская газета, не доходила.

Если Крикс не надует, обещаю, господа, печатать переводы его писем в нашем журнале.

— Нет, это положительно невозможно! — воскликнула очень юная девушка, прелестно одетая, подходя к другой, тоже прекрасно одетой молодой девушке, сидящей за отдельным столом, в то время как прислуга ставила на этот стол какое-то мясное кушанье. — Представьте себе, машер! Подхожу я к кассе брать билеты; впереди меня идет вон тот господин, — причем она круто повернулась и указала своей собеседнице глазами на господина средних лет, скромно, но прилично одетого, сидевшего около лампы за другим столом, самым большим. — Он подает кассиру бумажку в 25 р., кассир его спрашивает: «До Петербурга?», он слегка кивает головой. Ему дают билет II класса и сдачу; а он, не дотрагиваясь до сдачи, уходит! Кассир положил передо мной его деньги; звал его, звал — не слышит, просил меня передать их ему. Я принесла ему деньги, положила перед его носом и очень громко сказала: «Вот ваша сдача»! Он вытаращил глаза на меня, но до денег не дотронулся и даже «мерси» не сказал. Как это его родные пускают его одного? Он или глухонемой, или сумасшедший!

Взволнованная девушка говорила это так громко на московском Николаевском вокзале, что все, бывшие в зале, пассажиры обратили особое внимание на господина, сидящего перед лампой. Электрическое освещение падало сверху на погруженного в свои мысли господина; казалось, он внимательно рассматривает стоящую перед ним незажженную лампу; перед ним на скатерти лежала наделавшая шума сдача: золотой в 5 р. и 6 или 7 монет серебра; билет II класса до Петербурга он держал в руках.