Профессор опять изящно перегнул стан и выразил на своем лице все, что бы и слепые поняли, какую цену он придает этим «скромным трудам».

Министр, процедив сквозь зубы какую-то любезность, по-прежнему сидел неподвижно и лишь правой рукой мерно отбивал такт по ручке кресла.

— Но это, ваше превосходительство, одна сторона дела, — продолжал профессор. — Бесспорно, человечество внесет меня в список маленьких, маленьких тружеников на великом поприще науки. Можно теперь сказать: холера не страшна. Зараженные ею умирать уже не будут, — я им этого не дам. Мы работаем на благо человечества, как умеем. (Профессор слащаво улыбнулся и победоносно посмотрел из- под своих очков на министра.) Но я пошел дальше, ваше превосходительство. Microspirula Sturmweltii — в этом ее достоинство — чрезвычайно поддается культуре. Способность ее усиливаться в своих действиях на животный организм, по-видимому, безгранична. Она меняется в виде, в цвете, в величине. Если вы возьмете III окуляр Зейберта, девятую систему иммерзион, окрасите же Microspirula Sturmweltii везувином или хозином…

— Гм! — кашлянул министр. — Что вы говорите?

Профессор опять сделал любезную гримасу и продолжал:

— О, я не буду утруждать ваше превосходительство технической стороной вопроса. Мы, люди науки, слишком преданы своему делу, чтобы подчас не увлечься. Так вот, за известной границей культур Microspirula Sturmweltii делается смертоносной. Животное, которому привита в кровь Microspirula Sturmweltii (профессор особенно выразительно произносил эти слова) теряет сознание, падает в судорогах, у него происходит паралич мышц лица, языка, глотки, неба, глаза выступают из орбит, легкие расширяются, животное дышит с трудом и так и остается с расширенными легкими. Затем полиурия, мелитурия — и через двадцать минут смерть. Очевидно, в данном случае, дело не обходится без поражения мозга.

— Какие мучения! — заметил министр, закуривая сигару.

— Так, — сказал профессор таким тоном, которым отвечают на вопросы, не идущие к делу и, не останавливаясь на этой стороне дела, пошел дальше. — Я не могу еще объяснить себе, чем обусловливается болезнетворное действие Microspirula Sturmweltii на организм: вероятно, она выделяет какой-либо птомаин, как доказал доктор Ру для дифтерита. Но это все равно. Исследование Microspirula Sturmweltii показало, что это за сильное орудие. Так, мой служитель едва не поплатился при этом. Случайно он царапнул моим ланцетом свою руку. И у него проявились все признаки отравы: он упал без чувств и в судорогах — это раз; у него стал наблюдаться паралич мышц языка, лица, глотки, — это два; глаза выступили из орбит — три; наконец, легкие расширились, и он стал задыхаться — четыре. Очевидно, действие усиленной Microspirula Sturmweltii одинаково (если только не сильнее) и на человека. Мой слуга несомненно умер бы, если бы мне не пришла в то мгновение счастливая мысль впрыснуть ему под кожу значительную дозу холерной культуры. И действительно, припадки стали ослабевать, и через месяц он был почти здоров, остались одни следы паралича.

Министру уже начинало казаться, что господин председатель медицинского совета и постоянной комиссии слишком многоречив. Зачем так долго останавливаться на таких неприятных подробностях, как человек с расширенными легкими и выкатившимися глазами?

— Итак, — сказал он и быстрее забил такт по ручке кресла.

— Итак, — продолжал профессор, — я открыл ряд чрезвычайно интересных фактов, богатых выводами. И что удивительно, ни запятая доктора Коха, ни Microspirula Sturmweltii уже не действуют на таких людей, которым впрыснута под кожу смесь их, которая сама по себе безвредна. Это раз. Затем, Microspirula Sturmweltii на известной степени культуры способна заражать человека не только при вспрыскивании ее под кожу, но и попадая в легкие, в пищевой канал и т. д. Я определил эту степень культуры. У меня есть некоторый запас этой удивительной бактерии. И извольте видеть, ваше превосходительство, — она действует не больше, как через час после прививки, а через полтора часа человек уже не может ни ходить, ни стоять.

Министр опять усилил такт, а по его лицу пробежала какая-то тень и исчезла за занавеской, как мышь, выскочившая из норы и юркнувшая под диван. Министр уже не понимал, к чему ведет речь ученый профессор. В его душе поднималось неприятное чувство.

— Итак, — сказал он, похлопывая по креслу и показывая два желтых зуба, — вы обогатили мир новой болезнью?

Профессор широко улыбнулся, блеснув щеками и глазами и, оскалившись, сказал:

— Нет, ваше превосходительство, совсем не так. Я обогатил мир новым орудием добра. Это-то орудие я и осмеливаюсь предложить нашему великому государству для дальнейшей его славы и процветания. Долгом считаю предложить мое изобретение прежде всего моей родине, которая меня уже наградила столькими отличиями.

Он опять перегнулся, сделал умильное лицо, мельком взглянул на ордена, украшавшие его грудь, и поклонился министру с таким видом, как будто бы перед ним сидела в кресле его воплощенная родина.

Министр, в голове которого только что неизвестно по какой ассоциации возник вопрос: «Неужели мой Генрих опять у той?» — верный признак рассеянности, — министр насторожил уши. Какое такое добро можно ожидать от людей с выкатившимися глазами и расширенными легкими?

Профессор, прыгающей походкой, ступая на носочки, подошел к изящному столику эбенового дерева, грациозно положил на него портфель, развернул и достал из него два шарика из толстого стекла, дюйма три в поперечнике. Внутри шариков можно было видеть какое-то коричневое, порошкообразное, похожее на сухие дрожжи вещество. В од- ом месте шарика укреплена была трубочка, совершенно такая, как у разрывных гранат, металлическая.

Профессор взял каждый шарик двумя пальцами и с видом беса, соблазняющего Еву, подал их министру.

Тот взял шарик, прищурил глаза и, отодвинув сигару в угол рта, стал его рассматривать.

Профессор стоял пред ним, разглаживая рыжие бакенбарды и с самодовольным видом играл коленом правой ноги.

— Что это такое? — спросил, наконец, министр.

— Ваше превосходительство, — произнес профессор торжественным голосом, — имею честь предложить через ваше посредство нашему могучему государству приобресть у меня бомбу моего изобретения. Вам известны, разумеется, лучше, чем мне, разрушительные силы динамита, робурита, мелинита и т. д. Осмелюсь думать, что моя бомба сделает войну положительно невозможной, даже немыслимой и даст в руки вашего превосходительства могучее орудие устрашения врагов нашей родины.

Министр раскрыл глаза, и в них что-то отразилось. Он усиленно запыхал своею сигарой и еще внимательнее стал рассматривать шарики. Ему представилась в это время ненавистная фигура главы социал-демократов, который горячо возражает по пунктам на все уверения его, канцлера, что «законопроект не идет дальше абсолютно необходимого для защиты и неприкосновенности страны». В это время профессор стоял и с рассеянным видом осматривал роскошный кабинет министра. Сколько здесь драгоценных вещей! Сколько удобства и изящества! Бесспорно, и у него будет все это, если государство купит его изобретение. Вот он владелец такого же поместья где-нибудь в Вестфалии; у него прекрасная лаборатория; к нему, как к Вольтеру или Эдисону, съезжаются на поклон светила всего мира. Его жена, его маленькие Мальхен и Фриц… Ах, сколько будущих благ заключены в этих стеклянных шариках!..

— Что это такое? — повторил опять министр, вдруг взглянув на профессора.

— Этот стеклянный шар с трубочкой — бомба, наполненная культивированными до известной степени силы бактериями Microspirula Sturmweltii. Именно, культура этой бактерии доведена до той степени, что, попав в организм, она производит, правда, не смерть, но тяжелую, продолжительную болезнь. Этим она удовлетворяет требованиям человеколюбия, которые в наш век несомненно предъявляются ко всем орудиям войны. Эту бомбу можно положить в пушку, бросать ею в лагерь неприятелей; падая, она будет разрываться и осыпать их бактериями. Таким способом можно остановить в каких-нибудь два-три часа целую армию врагов, так как зараза распространяется чрезвычайно быстро. Но бомба не единственный способ распространять бактерии…