Сначала это показалось невероятно глупым, но Суит не мог встать с сиденья. Он пытался оторваться от него и вверх, и в сторону, и ползком, но все попытки были тщетными. Сила тяжести прижимала его к сиденью так, что он оказался неспособным преодолеть свой вес. На голову тоже давила какая-то тяжесть, из-за которой у него образовалось два подбородка, и он почувствовал тошноту. Кровь из головы оттянуло вниз, и у него потемнело в глазах. Какая нелепость! У него так много всего, для чего надо бы жить: он здоров и красив, у него медаль, две любимые девушки, небольшой личный доход, повышение в чине в августе, много хороших друзей среди сослуживцев. Почему он не может подняться со своего сиденья? Суит стал еще хуже видеть, так как возрастающая от вращения сила тяжести почти полностью приостановила мозговое кровообращение.

Когда «ланкастер» Суита рухнул на ферму фрау Кврстен, в почве образовалась яма тридцати футов шириной и восьми футов глубиной. Лучше всего сохранилась его хвостовая секция, которая упала в двухстах ярдах в стороне. Хвостовой стрелок, убитый во время первой атаки, так и остался в своей турели, которая отскочила перед ударом о землю. Носовая часть фюзеляжа врезалась в боковую стену фермы и разрушила весь дом. Кастрюли смешались с высотомерами, кровати с топливопроводами, а останки фрау Керстен и французского солдата — ее любовника перемешались с останками капитана Суита. На ферме поднялось зловоние от сгоревшего масла и горящего углерода, а раскаленные докрасна кусочки металла звенели, как бубенчики на упряжи.

Рейтер и его грузовик с солдатами инженерных войск прибыли на ферму фрау Керстен через пятнадцать минут после падения самолета. Рейтер тотчас же организовал поиск, чтобы убедиться, не упали ли какие-нибудь записные книжки, бортжурналы или радиоприборы в стороне от места падения самолета. Один солдат обнаружил застрявшего в ветвях дерева английского летчика всего в ста пятидесяти ярдах от разбившегося самолета. Это был плотного телосложения человек. Когда его о чем-то спросили, он лишь нервно улыбнулся. Два солдата убили его лопатами.

Освещенной стеклянной картой пользовались уже в течение часа. От накалившихся электрических лампочек, разогретого лака и окрашенного металла исходил запах, который смешивался с запахами натертого пола и вспотевших людей. Август Бах почувствовал ноющую головную боль. Она всегда появлялась у него в подобной обстановке.

В крайней восточной зоне его сектора красная отметка цели медленно повернула и стала перемещаться в направлении на Утрехт. Август дал поправку в курс истребителя.

— Он уходит, — сказал Вилли Рейнеке, который следил за светящимися точками своим восковым карандашом.

— Да, ему теперь не догнать его, — согласился Август тоном долго ждавшего человека.

Вилли Рейнеке уже давно снял френч и галстук и теперь вытянул и несколько раз покрутил руки над головой, чтобы размять затекшие суставы.

— Ну как, все в порядке, Вилли?

Вилли кивнул в знак согласия, но Август чувствовал: что-то происходит не так, как ожидали. «Что же именно?» — задался он вопросом и с беспокойством еще раз взглянул на стол и висевшую над ним карту высот. Неужели он осрамился перед всеми? Может быть, он дал этому последнему истребителю неверную высоту, а потом обвинит его в неумении обнаруживать противника? Однако ничего неверного в своих действиях Август не нашел.

— Не притворяйтесь, Рейнеке, в чем дело? — холодно спросил Август. Он понимал: что-то происходит не так, как надо, и он не позволит подчиненному обмануть себя, даже если этот подчиненный — его заместитель.

Вилли сжал пальцы, а затем громко щелкнул ими.

— Это цель, — сказал он наконец.

— Какая цель?

— Англичане производят прицельную бомбардировку Альтгартена, герр обер-лейтенант.

— Не может быть!

— Какая-нибудь ошибка… Неправильно учли ветер… Может, сбиты самолеты обозначения цели… Может, неисправны приборы…

— Альтгартен? Все соединение-на Альтгартен?!

— Боюсь, что именно так, герр обер-лейтенант. Август попытался представить себе картину подвергшегося бомбардировке Альтгартена и около минуты стоял молча.

— Встаньте к столу, Рейнеке! — попросил он наконец.

— Герр?..

— Попросите телефонную станцию соединить мой служебный телефон вот с этим номером, — приказал Август, передавая бумажку связисту Тшолю.

Тшоль взял клочок бумаги и некоторое время стоял неподвижно, прежде чем выполнить распоряжение. Таким образом он предоставил Августу достаточное время, чтобы тот изменил свое решение о телефонном звонке по личным вопросам. Это строго запрещалось инструкциями.

— Ваш служебный телефон? — спросил наконец связист.

— Да, — ответил Август. — И пусть они попробуют другие номера, если не ответит первый.

Когда в подвале раздался телефонный звонок, АннаЛуиза полудремала, ибо вентиляторы остановились и в убежище стало тепло и душно.

— Говорит Крефельд. Служебный телефонный вызов по линии департамента связи люфтваффе, из Роттердама. Ответьте на вызов.

Еще до того как Анна-Луиза смогла ответить и несмотря на треск в поврежденных телефонных линиях, она узнала голос Августа:

— Анна-Луиза? У тебя все в порядке?

— Все в полном порядке, герр обер-лейтенант, — ответила Анна-Луиза. Теперь она окончательно проснулась и догадывалась, что Август пошел да большой риск, позвонив ей по телефону. — Я… то есть Ганс и я находимся в бомбоубежище герра Фосса. Работа идет, как обычно, — добавила она, чтобы придать разговору более официальную окраску. — Все в порядке, — сказала она еще раз. — Все обстоит точно так, как я обещала. Сегодня во второй половине дня…

— Да, все будет так, так мы решили, — сказал Август, также стремясь придать разговору официальный характер.

Гул от самолета Суита, летевшего в это время над городом чуть повыше крыш, был достаточно громким, чтобы Анна-Луиза услышала его даже в глубине подвала в доме Фосса. Когда самолет рухнул на землю, раздался оглушительный грохот.

— Я не слышу вас, герр обер-лейтенант, — сказала Анна-Луиза.

— Что-то очень скрипит, а ваш голос еле слышно…

— Я люблю тебя, — сказал Август и с отчаянием положил трубку. — Слава богу, — сказал он себе вполголоса и вернулся к столу «Зеебург».

— У нас уже появился другой, — доложил Вилли. Август принял от него микрофон. На «скрипучей двери» Кошер Коэн подался вперед и прислонил повалившуюся косоглазую куколку Фланаган к лобовому стеклу фонаря кабины.

— Не переношу, когда Флан валяется, — сказал он.

Куклу подарили Ламберту накануне самого первого боевого вылета, и с тех пор он брал ее с собой в каждый рейд. Он заметил, что каждый член экипажа во время полета улучал момент, чтобы прикоснуться к потрепанной кукле, хотя Коэн и Джимми Гримм всегда бы нашли подходящее оправдание своим действиям и ни за что бы не признались, что они суеверны. Жена Джимми даже заштопала в прошлом месяце растрепавшуюся ногу Фланаган.

Кошер возвратился к своему штурманскому столику, а Ламберт медленно направил нос самолета к гряде облаков. Во второй раз за эту ночь «скрипучей двери» предстояло пересечь прокладочный стол на радиолокационной станции «Горностай».

Герд Белль был экспертом в совершенно новом искусстве — искусстве распознавать тип разрушений, причиненных бомбами. Он знал, что разрушения можно подразделить на три основных типа. Бывают такие здания, которые, разрушаясь, превращаются в груды камней, образующих сплошную пирамиду из обломков. Бывают здания, которые рушатся на одну сторону, так что полы всех этажей с этой стороны сползают на землю. С больницей произошло именно это. Бывает также и третий вид руин, самый трудный и предательский. В этом случае полы этажей проваливаются в центре здания и образуют несколько громоздящихся друг на друга У-образных фигур, готовых в любой момент осесть еще ниже и придавить собой неосторожных спасателей.