С богом! Начали работать коловоротами и осторожно зубилами и киянками. Отбитые куски бетона относили из тоннеля ведрами. В подкопе — не продохнуть. Надышали. Да и керосиновые лампы вносили свою весомую лепту. Под дном вероятного хранилища трудились, сменяя друг друга, калмыки, мокрые от пота. В тесноте прохода мог ударно работать только один человек.
Бетонная быль, садясь на потные тела, засыхала корочкой. Добрались до стали. Хранилище! Оно, родимое. Можно с охраной не связываться, да и не страшно уже шуметь стальной кувалдой, красноармейцы не заявятся, их это не касается.
Скоро бетон был сбит на большой площади, как бы не в квадратную сажень, и теперь между нами и вожделенной добычей оставалось всего полдюйма, но эти полдюйма составляла особо прочная сталь, выложенная здесь немецкой фирмой «Арнгейм». Применим термитные шашки. Калмык в брезентовой робе с клещами осторожно примеривался, где лучше сделать лаз. Зажигаем! Искрит, но работает! Прожигает сталь не хуже автогена. Недаром же, для пробы, мы прожгли насквозь толстую печную дверцу. Трех термитных шашек нам хватило, чтобы проделать необходимый лаз. Вырезанный кусок металла со звоном «отворился», будто дверца, держась на честном слове, но тут же обломился и рухнул вниз. Уже утро, но спать сегодня нам не придется. Используем выходные по полной.
Заходим, первым делом вскрываем оставшейся термитной шашкой большой внутренний сейф. Золото! Это мы хорошо зашли. Не стесняемся, все вокруг — народное, все вокруг — мое. Принесли мешки для строительного мусора и упаковываем свои трофеи. Шашек у нас больше нет, но есть кувалды, ломы и зубила. А так же напильники и ножовка по металлу. Этого вполне хватит, чтобы поработать над малыми сейфами. Трудились, сменяя друг друга, весь день и всю ночь. К утру все просто падали от усталости.
Но трудились мы не зря. Может малых сейфов с бриллиантами, мы вскрыли меньше, чем поляки, но мы и золотом не брезгуем. И даже серебром и даже бумагой. Тяжелые, но на вид полупустые грязные мешки, килограмм по 40 каждый, набиты ювелиркой и золотыми изделиями. Бриллианты и прочие камни не выковыривали, все там. Итого 8 мешков! Кроме того, взяли пять мешков (более 200 килограмм) золотой монеты. Калмыки даже прихватили мешок с серебряными рублями, а я пару мешков с бумажными николаевками, крупных номиналов. Пусть будет. Всего почти 700 килограмм веса на нас семерых. Все. Вроде бы с главной проблемой пока справился.
Понедельник, 5 утра, через три часа откроется банк. Пора рвать когти. Над входом в хранилище приспосабливаю свою бутылку с детонирующим составом. Пусть "товарищи" порадуются! Вывозим парой рейсов, под видом строительного мусора, наши трофеи, используя для этого нашу коляску, куда мы запрягли сразу трех лошадей. Своих коней мы от соседей забрали заблаговременно.
За час до открытия банковского учреждения перебираемся на свою базу в Богатяновке, оставляя на произвол судьбы гостеприимный дом и его еврейского хозяина. У того теперь возникнет массу проблем и не только с продолжением брошенного нами ремонта, который фактически так и не начался. А вот большевики никаких объяснений слушать не будут, что он не сном и не духом. Шлепнут, как пить дать!
В Богатяновке нас уже ждут арендованные подводы. Чего световой день даром терять! Нельзя медлить не секунды! Быстро переодеваемся, калмыки волшебным образом из разнорабочих — гастарбайтеров превращаются в монгольских купцов, и грузим подводы. Я остаюсь в костюме рабочего, более того у меня припасена красная повязка на рукав. Надо ли говорить, что это пальто я отдавал на переделку, чтобы мне перешили правый карман? Теперь главное — тихо скрыться из города. Через Дон по льду нам на тяжелогруженых подводах не уйти, а деревянные настилы красноармейцы жестко контролируют, продолжая отлавливать скрывающихся в городе офицеров и партизан. Ну, и пограбить население возможности не упускают.
Так что мы, как все нормальные герои, всегда идем в обход. Пойдем на северо-восток и через второстепенные переулочки попытаемся выбраться из города. Возницы подвод сами из этих мест, хорошо знают все стёжки-дорожки, порой и такие, о которых большевики не ведают. Путь мы наметили. Попытка проникнуть сквозь красноармейские заслоны была очень рискованной, но другого выхода не было. И так как всегда есть огромный риск нарваться на патруль, то наша коляска теперь уже полупустая и запряженная парой лошадей пойдет чуть впереди. Чтобы всем нам не попадаться.
Выбравшись из города, постараемся добраться до станицы Аксайской и перейти Дон уже там. В казачьих станицах большевики пока опасаются проявлять свое истинное лицо, не лютуют, так что там нам легче будет перебраться через реку. А если какой патруль на переправе и будет, то пусть начинает молиться. Мы не овечки, чтобы безропотно идти под нож. Так что не получится у нас долгого разговора.
Спешили. Цокали по камням копыта наших коней. Узнав об ограблении банка, большевики придут в бешенство. Они на это золото тоже рассчитывают. Общественные сортиры для рабочих и крестьян делать. Как Ленин шутил. Утро рабочей недели, но народу встречается не особо много. Хотя мы быстро движемся по второстепенным улочкам. Но все же не повезло. Мой внутренний «радар» отказывает начисто, он меня никак не предупредил, и это пугает больше всего. Ближе к концу города, мы натыкаемся на патруль. Опа, а это кто у нас?
Целых восемь человек. Во главе с щегольски одетым комиссаром, в лихо замятой фуражке с редкой еще сейчас красной звёздой, в ладных сапогах, с клоками намасленных волос, выпущенными из-под «фураньки». Кошмар чистейший. Красноармейцы по мордам судя, «чиста пацаны», вооруженные гопники.
Где поворот, где? Нигде, придется драться. Всегда надо действовать на опережение, и всегда же не так, как от тебя могут ждать. Предсказуемость губит. Аюка останавливает коляску за пару десятков метров до патруля, я торопливо слезаю с нее и с деланной радостью приближаюсь к "товарищам". Улыбаюсь, будто встретил старых друзей после долгой разлуки. При этом сердце то ли в желудок провалилось, то ли к горлу подскочило. "Товарищи" видя мое рабочее одеяние с красной повязкой на рукаве, тоже расслабились. Они без броников, это понятно, так что почти всех успею, тем более «пустоголовые». Все цели удобно расположены. Детский сад, короче. Подойдя ближе, я громко восклицаю:
— Товарищи, родные, как я рад Вас видеть!
После чего сразу начинаю стрелять из кармана пальто в эти наглые опухшие от пьянства рожи, с ощеренными от внезапного ужаса ртами. Комиссар схватился за грудь, ноги подломились. Рядом солдат с трехлинейкой, молодой совсем, как я успел заметить, дернулся, даже попытался прицелиться. Поздно. Руки у них кривые. Шесть выстрелов и ухожу кувырком в сторону, падая на снег. Револьвер пуст. Я знаю наверняка, что попал, что не промахнулся. Аюка, занимающий место возницы, помогает мне. Ружье с глушителем рявкает тихо, но смертоносно. Тут же звучит выстрел из обычной армейской винтовки и сразу же еще один. Пуля рикошетит от булыжника щербатой мостовой рядом с моей головой, и маленький камушек царапает ухо. Капает кровь. Куда пуля пошла — понятия не имею. Но, спасибо, что не в меня.
Тем временем Аюка уже сумел пристрелить прыткого красноармейца из резервного кавалерийского карабина. Привстаю, зажимая ухо ладонью. Словно невидимые пальцы пробежались по картотеке, и в опустошенном мозгу неожиданно возникает здравая мысль: «Надо сваливать». Некоторые красноармейцы еще активно шевелятся. Звучит: «С-у-у-у-ука, с-у-у-ука, попал в меня, с-у-у-у-ка!» — на одной ноте, дурниной. К нам быстро скачет подмога — Джа-Батыр с парой калмыков в качестве конного конвоя, как и оговорено нами, сразу поспешил нам на помощь, услышав мои выстрелы. Сверкают клинки и скоро все "большевистские прихвостни" отправляются на "поля вечной охоты". Несколько темных туш застыли на дороге, так что все, этих вальнули наглухо, они уже безопасны. Что же, это профессиональные болезни у большевиков — типа пули в башку. Судьба распределяет: "каждому — свое"! А для подлых пособников Советской власти — клинок и пуля.
