Из всех членов комиссии и научного совета я один приехал на Памир - и контролером и участником работы. База экспедиции находилась на ботанической станции Чечекты, где К.В.Станюкович был директором. Разреженный воздух, движения утомляют. Говорят, что Восточный Памир гол, как ладонь. Да, ни одного дерева. Но ладонь с огромными буграми, вздымающимися со всех сторон и напоминающими очертаниями верблюжьи горбы. Ни один пейзаж в мире (кроме, может, Тибета) не делает человека таким маленьким и затерянным, как безлесый, безмолвный, этими гигантскими горбами всхолмленный Восточный Памир.

Случайность ли, что в своей занимательной книжке "По следам удивительной загадки" (М., 1965) К.В.Станюкович перечислил имена всех участников экспедиции, кроме моего (хоть уплатил мне "полевые"): мы не ссорились, я был принят, как дорогой гость, но каждый миг моего присутствия был укором, и не всегда немым. Но К.В.Станюкович был единодержавен. Он не сверял своих решений ни с составленной нами инструкцией, ни с моим отчаянием. Он любил стихотворение о флибустьерах. Я был включен в самый сказочный по впечатлениям, по романтике маршрут - на малодоступное, заключенное в горах, как в цитадели, бирюзовое Сарезское озеро.

Подъемы и спуски верхом по нагромождениям каменных плит и обломков и по крутым осыпям мелкого камня. Рейды на моторке и моторизованном плоту по шестидесятикилометровой глади, никогда до того не носившей на себе человека. Ночев- ки в лагерях, притулившихся на немногих пологих уголках отвесных берегов. Незабываемое, прекрасное путешествие, - не имевшее, увы, серьезного соприкосновения с задачами нашей комиссии.

По возвращении в Чечекты я решил не тратить дальше времени на совершенно бесперспективные разъезды вслепую по горам и долинам и примкнул к единственной, сулившей прогресс, опросно-этнографической группе.

Мы были явно не готовы допрашивать природу, не расспро- сив как следует людей, многими поколениями сжившихся с ней. Двухнедельный объезд на предоставленном нашей четверке грузовике и редких пастушьих юрт Восточного Памира, и людных кишлаков в долинах буйных рек Западного Памира - Горного Бадахшана. Какой контраст, какая вакханалия самой яркой на свете зелени, самых сумасшедших кипящих рек! Опросы, опросы - много сведений, в разной мере подернутых стариной и легендами, и всего два очевидца - вполне почтенных человека, утверждающих, что при таких-то обстоятельствах видели гульбиявана своими глазами. В их показаниях, в самом деле, ничего фантастического или преувеличенного. После возвращения на базу мы с А.Л.Грюнбергом предприняли еще один добавочный маршрут в тот приграничный район Восточного Памира Чеш-Тюбе, куда отсылали многие рассказчики; но там мы услышали еще более определенные отсылки дальше на юго-восток, где обитает по наши дни дикий человек, - и это указание стрелки научного компаса, может быть, было самым реальным и даже единственным достижением памирской экспедиции 1958 года. Мы увезли серию достаточно свежих и биологически приемлимых описаний адам-джапайсы и его природной среды от киргизов, перекочевавших из юго-западного Синьцзяна. Стрелка указала туда, и дальнейшие исследования удостоверили, что точно.

В сентябре я оставил Памир. Вскоре разъехалась вся экспедиция. К.В.Станюкович с трагизмом описал последующие месяцы, когда в снегу и вьюге он один, в обществе местных охотников, ринулся в еще одну попытку найти среди окоченевших гор таинственного гульбиявана. Лишь после этого следует горькое: "Прощай, загадка!" Для этого этапа экспедиции не существует ни свидетелей, ни обязательного экспедиционного документа - полевых дневников.

Моя пространная разоблачающая реляция в президиум Академии наук погрузилась в пыль "записок, не имеющих научного значения", а отчет начальника экспедиции удержался на поверхности. Мы встретились, как Ленский с Онегиным, на многолюдном заседании президиума Академии наук в январе 1959 г. Я докладывал теоретические аспекты проблемы, но все собрались не за этим , а на похороны. С.В.Обручев зачитал написанный для него К.В.Станюковичем отчет и итог. Какие странные вещи мы услышали! Оказываеися, главный результат экспедиции - обнаружение археологами на Памире памятников палеолита, из чего якобы следует, что "дикий человек" здесь не мог обитать уже десятки тысяч лет в силу биологического закона несовместимости родственных видов на одной территории. Логика требовала бы признать, что уж тем более он не может наблюдаться горцами в Непале. Оказалось далее, что лишь в результате обширных трудов экспедиции на Памире установлен фундаментальный факт: "Экологические условия этой горной страны неблагоприятны для существования здесь крупного примата". Но экологические условия, т.е. природная среда Памира, в том числе обследованных районов, были изучены и описаны задолго до экспедиции, известны ее организаторам, и она не внесла уловимых изменений в прежние познания.

Что же случилось на самом деле? Однажды я сказал С.В.Обручеву: "Я бы не стал заниматься снежным человеком, если бы думал, что это обезьяна". Он ответил: "Я бы не стал заниматься снежным человеком, если бы думал, что это неандерталец, - это неведомая двуногая обезьяна". По преданию, если две грозовые тучи сходятся - грянет гром, засверкают молнии, хлынет ливень. Две совершенно разные и противоположные традиции воплотились в нас двоих и встретились в общем деле. Разрушительная гроза была неизбежна. На авансцене разыгрался фарс, но в глубине сцены - трагедия. Побежденным надо считать того, кто сам предложил ликвидировать и распустить свою собственую комиссию.

Большущая вузовская аудитория, полная необычайно молодых лиц. Очередной "вторник" юных натуралистов Москвы всех выводков. "Сегодня мы послушаем об одном из величайших открытий в истории биологии". Из поросли, воспитанной председателем, многие ныне - далеко пошедшие зоологи. Живой осколок былой русской интеллигенции, вышедшей в естествознание вслед за Базаровым из бунтарства и за мудростью, Петр Петрович Смолин презрел и степени, и список печатных трудов. Взамен избрал поглощение сочинений чужих, открытую лабораторию природы и прямую раздачу любви к ней и знания ее - словно меда обратно из улья по чашечкам цветов - юным головенкам. Проницательный истолкователь дарвинизма. Зоологическая энциклопедия.

"...Об одном из величайших открытий в истории биологии". Петр Петрович знал ответственность таких слов. Он привел меня к своей пастве после того, как изучил первые два худеньких и несовершенных выпуска "Информационных материалов комиссии по изучению вопроса о снежном человеке" и озарением, подготовленным жизнью, ощутил реальность.

П.П.Смолин надолго стал моим университетом на дому. Он возникал, этот коренастый подвижный человек, иногда прямо с экскурсионным рюкзаком за плечами, но набитом книгами, всегда с новыми биогеографическими обобщениями в милой седой голове, периодически то безбородой, то украшенной серебряной бородой гнома. Снежный человек вываривался в тигле наших бесед и выходил из него всякий раз более понятным.

Когда вальяжная комиссия при президиуме Академии наук пала, мы решили сберечь ее останки, ее имя, которое отныне было несмотря ни на что неотторжимо от отечественной науки. Комиссия стала скромным добровольным кружком, нашедшим на первый год приют при Обществе содействия охране природы. Ученым секретарем остался А.А.Шмаков. Мы с ним, благодаря помощи Общества, опубликовали еще два сборника "Информационных материалов". В нескладной заставленной комнате шли важные заседания - слушали Хахлова и Дементьева, дебатировали зоогеографические и анатомические узлы возникающей небывалой конструкции.

Потом нашлись гонители и в Обществе содействия охране природы. Комиссия стала совсем неустроенной и бесприютной. Почти бестелесной. Следующие три выпуска "Информационных материалов" печатались уже просто на пишущей машинке, но упрямым символом стоят на титуле слова: "Комиссия по изучению вопроса о снежном человеке".