– Я… я должен был вмешаться, – начинает он. – Должен был взять на себя ответственность, потому что…

– Должен? – Я картинно приподнимаю брови. – Что и кому ты был должен, Лоркан?

– Ты не понимаешь, – мямлит он. – Фирма оказалась на грани банкротства, дела были ужасно запущены… ну и…

– А тебе-то что было за дело? – не отступаю я. – Мало ли фирм разоряется каждую неделю, каждый день… Неужели их все нужно спасать во что бы то ни стало? – Я перевожу дыхание и одновременно подыскиваю слова, которые как можно точнее передадут мою мысль. – В том-то и фокус, Лоркан, что ты мог не вмешиваться, но ты вмешался. И это было исключительно твое решение. Можно даже сказать – ты сам этого захотел. Что же тебя подтолкнуло? Мне кажется, я знаю ответ. Ты недавно развелся, а мы все хорошо знаем, как чувствует себя человек, когда рушится его личная жизнь, когда обрываются отношения с кем-то очень близким. Ты был зол, подавлен, ты был близок к отчаянию… – Мне тяжело продолжать, но останавливаться я не собираюсь. – В каком-то смысле, Лоркан, ты повел себя точно так же, как Лотти. И как я. Нам всем нужно было как-то унять боль своего разбитого сердца, и ты решил, что лучший способ сделать это – спасти для Бена его компанию. К несчастью, ты ошибся… – Я смотрю ему в глаза и добавляю мягко: – Это был твой Неудачный Выбор…

Лоркан тяжело дышит. Его крупные руки непроизвольно сжимаются в кулаки, словно он изо всех сил старается выстоять, не поддаться чему-то. На его лице проступает печать неподдельной муки, и я отчасти жалею, что причинила ему такую сильную боль, но только отчасти. Почему-то мне кажется, что после того, как я высказала ему в лицо правду, которую он столько времени не осмеливался признать, ему обязательно станет легче.

– Увидимся позже. Я сам тебя найду, – внезапно бросает Лоркан и, круто развернувшись, торопливо шагает прочь. Все происходит так быстро, что я не успеваю ничего ему ответить. Впрочем, говорить особо нечего; главное уже сказано, и я рада, что сумела сделать хотя бы это.

Потом я тепло улыбаюсь Ною, который все это время терпеливо ждал, пока мы закончим наши скучные взрослые разговоры.

– Ну, можно уже купаться? – спрашивает он. – Можно, а?..

Я вспоминаю, что плавки сына остались в чемодане, а чемодан – в отеле. Возвращаться в «Амбу», разыскивать чемодан и рыться в белье – такая морока, к тому же еще час или два – и солнце опустится слишком низко…

– Ты собираешься купаться в трусиках? – спрашиваю я, слегка поднимая брови. – Опять?!!

– В трусиках, ура! – радостно кричит Ной. – Купаться!

– Флисс!.. – Я поднимаю взгляд и вижу Нико, который идет ко мне по песку. Его сорочка, как всегда, накрахмалена, а туфли из патентованной кожи начищены до зеркального блеска. – Где твоя сестра? Мне нужно уточнить с ней кое-какие детали торжественного вечера. Она и ее муж стали Самой счастливой парой недели.

Я замечаю, что мы снова на «ты», и мне становится немного легче на душе.

– Боюсь, Лотти сейчас там… – Я жестом указываю на супер-пупер-яхту русского олигарха. – Попробуй с ней связаться, только, боюсь, из этого ничего не выйдет. В любом случае желаю удачи.

– А ты не могла бы сама ей позвонить? Тебе-то она наверняка ответит. У нас, видишь ли, была запланирована репетиция церемонии вручения призов, но миссис Парр так внезапно исчезла, что…

– Можно я искупаюсь, мам, ну, можно?.. – канючит Ной, который успел раздеться. Одежду он, естественно, побросал на песок там, где стоял, хотя рядом хватало свободных лежаков и шезлонгов.

– Можно, мам?

Я смотрю на его умоляющее маленькое личико и чувствую, как мое сердце сжимается от нежности. В одно мгновение я вдруг понимаю, что? в жизни самое главное. Любые торжественные церемонии, первые брачные ночи, необходимость спасти сестру и, конечно, Дэниел – все это пустяки. Самое главное здесь, передо мной.

Потом я вспоминаю, что на мне простое черное белье без кружев и прочих архитектурных излишеств. Вполне может сойти за купальник.

– Извини, – с улыбкой говорю я Нико и начинаю раздеваться, – но сейчас мне некогда. Я давно обещала сыну искупаться.

Примерно полчаса мы с Ноем барахтаемся и плещемся в бирюзовых волнах Эгейского моря. Наконец мы возвращаемся на мелководье, и я – о, чудо! – снова чувствую себя в нормальных отношениях с окружающим миром и с собой. Низкое солнце приятно согревает мои мокрые после купания плечи, на губах ощущается горько-соленый привкус морской воды, а ребра слегка ноют от радостного смеха и непривычных плавательных движений.

– Я акула, мама! – кричит Ной. Он лежит на животе у самого берега и, упираясь руками в дно, изо всех сил молотит ногами по воде, поднимая тучу брызг. – Я страшная кусачая акула-брызгуля!

Он снова окатывает меня с головы до ног, я отвечаю тем же, и мы оба садимся, словно в ванну, на мягкий и ровный песок морского дна. «С ним все будет хорошо, – думаю я, обнимая маленькое, податливое тельце сына. – С нами обоими все будет просто отлично. Пусть Дэниел отправляется в свой Лос-Анджелес, если ему хочется. Пожалуй, в Америке ему будет даже лучше, они там очень любят «примитивных конформистов» – людей, чье поведение полностью определяется социальными правилами и биологической природой человека. Нет, никогда я не верила, что человек произошел от обезьяны, но, глядя на Дэниела, ничего другого в голову просто не приходит. В конце концов, и обезьяны, и люди, точнее – обезьяны и Дэниел – общественные животные.

И я улыбаюсь Ною, который слегка покачивается на волнах рядом со мной:

– Здорово, правда?

– Здорово, – соглашается сын и тут же спрашивает: – А где тетя Лотти? Ты говорила, мы едем ее навестить.

– Она сейчас занята, но позже мы непременно увидимся, – объясняю я, непроизвольно бросая взгляд в сторону белоснежной яхты. Хотела бы я знать, что там сейчас происходит. Впрочем, никакого особого волнения или любопытства я не испытываю. Странно, но когда я была в Англии, дела сестры казались мне ужасно важными (во всяком случае, я принимала ее проблемы очень близко к сердцу), но сейчас мне практически наплевать.

Нет, не в том смысле, что Лотти вдруг стала мне безразлична и мне все равно, что ней станет. Просто я поняла, что у каждого своя жизнь: у нее – своя, у меня – своя, поэтому стараться решать что-то за Лотти бессмысленно.

Как это ни печально, но единственный способ чему-то научиться в жизни – набить побольше собственных шишек и синяков.

Мне вдруг кажется, что меня кто-то зовет. Я оборачиваюсь и вижу, что у самой кромки прибоя стоит Лоркан. Откровенно говоря, его строгий деловой костюм и галстук выглядят на пляже довольно нелепо, и я невольно улыбаюсь.

– Мне нужно кое-что тебе сказать! – кричит Лоркан, поскольку мы хоть и сидим на мелководье, до нас довольно далеко.

– Не слышу! – кричу я в ответ, не двигаясь, однако, с места.

Я больше не буду торопиться, спешить, делать что-либо сгоряча. Клянусь, чем хотите, я и пальцем не пошевельну, даже если Лоркан намерен рассказать мне, будто Лотти только что родила двойню от Бена, который оказался беглым нацистским преступником. Какой бы срочной и занимательной ни была его новость, мир не перевернется, если я выслушаю ее через полчаса.

– Флисс! – снова кричит он.

– Ты что, не видишь? Я купаюсь!

Лицо Лоркана выражает целую гамму эмоций. Кажется, он даже бормочет нечто непечатное. В следующее мгновение он швыряет на песок свой кейс и – прямо в ботинках и в костюме – шагает к нам по мелководью. Через несколько секунд он уже рядом с нами. Вода достает ему почти до колен, но Лоркан этого, кажется, даже не замечает. Я в свою очередь настолько потрясена, что на время лишаюсь дара речи. И только Ной, который негромко ахнул, когда Лоркан шагнул в воду, заливается веселым смехом.

– Ты и вправду никогда не слышал о том, что существует такая вещь, как плавки? – спрашиваю я, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия.