– Нет, благодарю вас… – начинаю я, но Лоркан меня перебивает:

– Большое спасибо, мэм, я очень вам признателен.

Минуту спустя Лоркан уже сидит в кресле слева. Пока он застегивает ремень безопасности, я пристально смотрю прямо перед собой, но от его близости моя кожа покрывается мурашками. Я ощущаю его тепло, чувствую запах его одеколона и начинаю – совершенно в прустовском духе – вспоминать самые яркие фрагменты позапрошлой ночи, что оказывается совершенно некстати.

– Ну… – говорю я, когда Лоркан наконец устраивается. Это очень короткое слово, но оно – вкупе с интонацией – довольно успешно передает все, что я хотела бы ему сказать.

«Ты абсолютно не прав и в вопросе по поводу того, кто виноват в браке Бена и Лотти, и в своей интерпретации того, что? я говорила тем утром у тебя в квартире, – не говоря уже о твоих неправильно выстроенных приоритетах».

Вот примерно, что? я имею в виду.

– Да, – отвечает Лоркан с самодовольным кивком, причем у меня складывается впечатление, что на самом деле он и не думает со мной соглашаться – что? бы я себе ни думала. После этого мне остается только неопределенно пожать плечами и демонстративно вернуться к отложенному журналу. Пусть видит, что я твердо решила не обращать на него внимания до конца полета.

Увы, это очень трудно – практически невозможно – не поглядывать одним глазком на экран ноутбука, который Лоркан пристроил у себя на коленях, и не читать появляющихся на нем слов и фраз. Ричард и Ной вместе слушают айпод и совершают набеги на запас принесенных стюардессой карамелек, поэтому мне совершенно не с кем поговорить. Приходится обращаться к соседу слева, пусть даже он – самодовольный умник, который к тому же играет за чужую команду.

– Ну, как дела? – спрашиваю я, старательно делая вид, будто меня это нисколько не интересует.

– Мы затеяли в нашей компании большую перестройку, – не сразу отвечает Лоркан. – Расширяем одни отделы, сокращаем другие, вкладываем дополнительные средства в одни направления деятельности и сворачиваем другие. Подобная рационализация в наши дни – вещь абсолютно необходимая. Современная целлюлозно-бумажная промышленность…

– Кошмар! – соглашаюсь я, прежде чем он успевает полностью развить свою мысль. – К тому же бумага постоянно дорожает, а нас это тоже касается.

– Ах да! – Лоркан кивает. – Я и забыл – ты же работаешь в журнале. В таком случае ты меня понимаешь.

Похоже, мы с Лорканом снова «законтачили». Не люблю это слово, но другого мне на ум не приходит. Не знаю, быть может, я совершаю ошибку, однако ничего с собой поделать не могу. Оказывается, это может быть чертовски приятно – просто поговорить с совершенно посторонним человеком, который не является твоим начальником, коллегой, адвокатом, сыном, бывшим мужем или чокнутой младшей сестрой. Главное, Лоркану ничего от меня не нужно, и это все меняет. Он кажется таким спокойным и собранным, словно ничто из того, что происходит вокруг, его не касается – не может коснуться. Иметь дело с таким человеком… приятно, особенно когда ты сама взвинчена донельзя и не знаешь, на кого опереться.

– Я читала на сайте, что это ты изобрел открытки «Пейпермейкер», – говорю я. – Это действительно был ты?

– Идея моя, верно. – Он слегка пожимает плечами. – Ну а разработка, дизайн – над этим трудились люди гораздо более талантливые, чем я.

– Мне нравятся ваши открытки, – говорю я осторожно. – Они очень красивые. Хотя и дорогие.

– Но ты тем не менее продолжаешь их покупать. – Лоркан чуть заметно улыбается.

– Пока покупаю, – признаю?сь я и сразу же наношу ответный удар: – Но как только появится другой, более дешевый бренд…

– Туше?[40]. – Он слегка морщится, и я спохватываюсь, что, возможно, я допустила бестактность.

– А что, дела в вашей компании действительно обстоят не лучшим образом? – спрашиваю я и тотчас понимаю, что этот вопрос еще хуже – хотя бы потому, что он лишен смысла, и это еще очень мягко сказано. Экономическая ситуация в стране и в мире оставляет желать много лучшего, и я не знаю компаний, которые не испытывали бы трудностей. – То есть, – поправляюсь я, – все действительно плохо или примерно так же, как у других?

– Мы, если так можно выразиться, стоим на распутье, – говорит Лоркан и негромко вздыхает. – Отец Бена умер внезапно, и теперь мы вынуждены действовать предельно осторожно. К сожалению, экономическая обстановка не благоприятствует долгим раздумьям: в самое ближайшее время нам придется принять несколько непростых решений. Я бы сказал – смелых решений. Ну и, конечно… – Он слегка колеблется. – Было бы неплохо, если бы эти решения в итоге оказались правильными.

– Ага… – Я некоторое время раздумываю над услышанным. – То есть ты хочешь сказать – это Бен должен принять непростые, но правильные решения?

– Верно. Ты быстро соображаешь.

Я не знаю, комплимент это или насмешка, но сейчас меня занимает другое.

– А он… способен их принять? – спрашиваю я осторожно. – Мне ты можешь сказать, дальше меня это не пойдет. Компания Бена… стоит на грани разорения? – еще один бестактный вопрос, но мне плевать.

– Вовсе нет! – Лоркан реагирует так живо и горячо, что мне сразу становится ясно: своим вопросом я попала в больное место. – Банкротство нам не грозит. Компания остается стабильной, несмотря ни на что, она приносит прибыль, а может приносить еще больше… Для этого у нас есть все: ресурсы, преданные работники, несколько популярных торговых марок, которыми мы владеем… – Он говорит это так, словно пытается убедить в своей правоте каких-то воображаемых слушателей. – И все же нам приходится нелегко. В прошлом году компанию уже пытались купить, мы с трудом отбились…

– Но, быть может, продажа хотя бы части акций – это и есть решение?

Лоркан качает головой:

– Если мы сделаем что-то подобное, отец Бена перевернется в гробу. Компанию хотел купить Юрий Жернаков.

– Ух ты!.. – Я действительно поражена. Юрий Жернаков – один из тех русских парней, о которых каждый день пишут в газетах с приставкой «олигарх» и «миллиардер» перед фамилией.

– Зачем ему понадобились ваши бумажные фабрики? – спрашиваю я.

– Не фабрики, – сухо объясняет Лоркан. – Жена Жернакова увидела по телевизору усадьбу, и она ей очень понравилась. Теперь они хотят купить дом, чтобы каждый год проводить несколько недель «на природе».

– Но ведь в этом, наверное, нет ничего плохого, – говорю я неуверенно. – Наверное, есть смысл продать дом, пока за него предлагают солидный куш.

Лоркан долго не отвечает. На меня он не смотрит – взгляд его устремлен на экран ноутбука, на котором появился скринсейвер – прыгающий по экрану товарный знак «Пейпермейкера», который хорошо мне знаком.

– Может, Бен и продаст усадьбу, – произносит он наконец. – Но только не Жернакову.

– Почему нет? – со смехом возражаю я. – Что не так с этим русским? Или вы снобы, которые не одобряют русских нуворишей?

– Нет, я не сноб, – резко возражает Лоркан. – Однако мне небезразлична судьба компании. Такие парни, как Жернаков, не потерпят, чтобы какая-то паршивая бумажная фабрика портила им вид из окна. Он закроет половину бизнеса, а другую переведет в другое место, возможно – за границу, в Китай или в Юго-Восточную Азию, и это будет означать конец сообщества, которое успело сложиться вокруг усадьбы и вокруг фабрик. Если бы Бен чаще бывал дома, он бы понял… Да и условия сделки нам не подходят, – говорит он, коротко вздохнув.

– А что думает по этому поводу Бен?

– Бен?.. – Лоркан делает глоток минеральной воды из поданного стюардессой бокала. – К сожалению, он слишком наивен и доверчив. У него нет отцовского делового чутья, хотя сам-то он считает себя достаточно хватким бизнесменом. А это довольно… опасно.

Я бросаю короткий взгляд на кейс Лоркана, который он не положил на полку, а продолжает держать на коленях, в качестве подставки для ноутбука.