Капитан Джибсон не намеревался заходить на Новую Гвинею — ни в гавань Дори, ни в залив Мак-Клюэр, ни в бухты Гелвинк, Гумбольдт или Тритон, где обосновались голландцы. Бригу следовало лишь обогнуть мыс Родней с востока и выйти в открытое море, обходя подводные скалы. Это произошло днем пятнадцатого ноября. С корабля была хорошо видна горная цепь Астролябия и ее вершины Симпсон и Сукинг, когда бриг направился в море, которое пенилось между архипелагом Соломоновых островов и юго-восточным выступом Папуа. В продолжение всего дня на горизонте не показался ни один корабль, ни одна пирога.

Ночью никто не покинул палубы, все с напряжением вглядывались в ночное море. За мысом Родней светилось множество огней — они шли вдоль папуасского побережья и острова Д'Антркасто, отделенного от мыса несколькими милями. Было очень темно, на небе, покрытом облаками, ни звездочки. Через час после захода солнца серп луны тоже спрятался за тучами. Около полуночи, в той стороне, где находился остров, вахтенному матросу почудились силуэты пирог… Но туземцы так и не появились, и ночь прошла спокойно.

На следующий день ветер, поднявшийся было на рассвете, внезапно прекратился. Наступала жара. Корабль находился в десяти градусах южнее экватора, а в Южном полушарии ноябрь соответствует маю северных широт.[96] Около полудня на траверзе архипелага Д'Антркасто Карл Кип заметил пирогу. Мистер Джибсон с сыном и Питер Кип тотчас поспешили к нему.

Пирога шла в направлении корабля — небольшая долбленка без балансира[97] двигалась не спеша, аккуратно обходя рифы юго-восточной оконечности острова.

Мистер Джибсон, посмотрев в подзорную трубу, заметил:

— Там только двое.

— Двое? — переспросил подошедший Хаукинс. — Ну что ж, если они хотят подняться на борт, не вижу причин отказывать им.

— Да и небезынтересно посмотреть поближе на типичных папуасов, — добавил Нат Джибсон.

— Пусть подойдут, — сказал капитан, — через десять минут они будут здесь и мы узнаем, чего хотят эти туземцы.

— Наверняка чего-нибудь продать, — заметил Хаукинс.

— Других пирог не видно? — спросил Питер Кип.

— Ни одной, — ответил Джибсон, — внимательно осмотрев море до самого горизонта.

Лодка быстро приближалась, туземцы ритмично гребли двумя парами весел. В полусотне футов от брига один из гребцов выпрямился и крикнул:

— Эбура… Эбура…

— Это слово значит «птица» на языке жителей Новой Ирландии, — сказал капитан.

Мистер Джибсон не ошибся: дикарь держал в правой руке птицу, которая, без сомнения, была достойна занять почетное место в орнитологической[98] коллекции. Вскоре все могли рассмотреть королевскую райскую птицу с красным и бархатисто-коричневым оперением, оранжевой головкой и черным пятнышком в уголке глаза. По ее зобу проходили две полоски — одна коричневая, другая зеленоватая с металлическим отливом, туловище было ослепительно белым. Такие птицы гнездятся лишь в этих местах, но туземцам никогда не удавалось найти их гнезда.

— Черт возьми, — воскликнул Хаукинс, — я вовсе не возражал бы против райской птицы, о которых так часто рассказывал мне Джибсон!

— Это очень просто, — сказал Питер Кип, — наверняка туземец хочет обменять ее на что-нибудь.

— Пусть поднимется, — сказал капитан.

Матрос спустил веревочный трап, пирога причалила, и дикарь ловко вспрыгнул на палубу, повторяя: «Эбура… Эбура». Его товарищ остался в лодке и внимательно смотрел на бриг, не отвечая на знаки, которые подавали ему матросы.

Абориген, поднявшийся на палубу, оказался типичным представителем племени папуасов, живущих на побережье: среднего роста, приземистый, крепкий, широконосый, толстогубый, с грубыми чертами лица и грязно-желтым цветом кожи; на жестковатом лице можно было заметить следы ума и хитрости. По мнению капитана, на их судно пожаловал сам вождь племени. Перед ними стоял человек лет пятидесяти, в кожаной набедренной повязке и накинутом на плечи плаще из древесной коры.

Так как Хаукинс не мог скрыть своего восхищения при виде птицы, туземец в первую очередь обратился к нему. Он вертел ею над головой, показывая свою добычу со всех сторон. А мистер Хаукинс, который уже решил приобрести этот прекрасный экземпляр, думал, что бы предложить ему взамен. Папуас, размышлял он, скорее всего останется равнодушным к деньгам, назначения которых наверняка не знает. Но тот быстро вывел коммерсанта из затруднения, широко раскрыв рот и повторяя: «Вобба… Вобба!» Джибсон перевел это слово как «Пить! Пить!» и велел принести с камбуза бутылку виски.

Вождь взял бутылку, убедился, что она наполнена белесой жидкостью, которую он отлично знал, и, не откупоривая, сунул ее под мышку. Потом прошелся по палубе, внимательно оглядывая не столько корабль, сколько матросов, пассажиров и капитана. Казалось, он считает, сколько человек на борту. Это сразу заметил Карл Кип и поделился наблюдением с братом. Тем временем Нату Джибсону пришло на ум сфотографировать туземца для своей коллекции, куда он хотел поместить настоящего папуаса.

— Хорошая мысль, — одобрил Хаукинс, — но как заставить этого дьявола не шевелиться?

— Попробуем, — ответил Нат.

Он взял туземца за руку и повел его на корму, но тот, не понимая, чего от него хотят, стал сопротивляться.

— Ассаи, — сказал Нат, что означало «идти» на языке папуасов, и вождь пошел к рубке.

Потом Нат принес аппарат, установил его на треножнике и стал наводить фокус, но вождь, очевидно, желая показать себя во всем блеске, начал так мотать головой и руками, что фотографировать было невозможно. К счастью, когда он увидел, что Нат скрылся под черным покрывалом, то настолько удивился, что мгновенно замер. Этого мгновения оказалось достаточно для фотографии, и скоро вождь, зажав бутылку под мышкой, отправился к веревочному трапу.

Однако, проходя мимо рубки, дверь которой была открыта, он вошел в нее и внимательно осмотрел. Когда туземец вновь появился на палубе, взгляд его остановился на пушке, назначение которой, как видно, ему было известно, ибо он закричал:

— Мера… Мера! — что значит на языке папуасов «молния», «огонь».

В этот момент взгляд его сверкнул, но тут же погас, и лицо его вновь приняло то бесстрастное выражение, которое так свойственно представителям этой расы. Затем вождь подошел к веревочному трапу, перемахнул через борт, спустился в пирогу и, кинув последний взгляд на бриг, схватился за весла. Его товарищ взял вторую пару весел, и лодка, ловко маневрируя, вскоре скрылась за поворотом острова Д'Антркасто.

— Заметили ли вы, как внимательно он осматривал корабль? — спросил Карл Кип.

— Это меня очень удивило, — ответил Хаукинс.

— Очевидно, ему было небезразлично, какими силами располагает бриг, — высказал предположение капитан.

Между тем на море установился полный штиль, и последние морщинки исчезли с его поверхности. Капитан Джибсон принял решение зачалить бриг цепью в пятьдесят сажень у острова и ждать, когда поднимется юго-западный ветер. Флиг Балт одобрил идею капитана, и не случайно. «Ночь будет дождливой и безветренной, — накануне говорил ему Мод, — если судно причалит к берегу, возможно, Хаукинс, голландцы и Нат Джибсон пойдут спать в каюты. Тогда на палубе останутся только капитан и вахтенные. Может быть, это последняя возможность избавиться от Джибсона…»

Но в дело вмешался Карл Кип:

— Я на вашем месте не делал бы этого, капитан, места здесь опасные, можно в любой момент ожидать нападения туземцев… В этом случае лучше не тратить время на снятие якоря и поднятие парусов, а сразу уходить, воспользовавшись хоть самым малым ветерком.

Капитан согласился и, к неудовольствию Флига Балта, приказал не убирать на ночь паруса; бриг остался на расстоянии двух-трех миль от острова Д'Антркасто.

Дождь, который начался в пять часов вечера, оказался недолгим. Глухие раскаты грома и вспышки молнии предвещали грозу. Температура поднялась до девяноста градусов по Фаренгейту,[99] и никто не ушел в каюты. Даже матросы, свободные от вахты, расположились на палубе.