Последние слова были произнесены с такой болью, что все в зале невольно содрогнулись. А Флиг Балт, сидевший с низко опущенной головой, внезапно поднялся, как человек, который не может больше сдерживаться. Председатель спросил, не хочет ли он что-либо сказать суду.

— Ничего! — ответил боцман. И вновь сел, бросив быстрый взгляд на Мода.

Карл Кип продолжал:

— После смерти Гарри Джибсона командование было поручено боцману. Десятого декабря бриг отошел от островов архипелага. Первые дни плавания ветер дул попутный. В районе Луизиады я заметил, что судно отклоняется к востоку, вместо того чтобы идти прямо на юг. Это показалось мне странным. Я рассказал брату, и он посоветовал мне предупредить Хаукинса и Ната Джибсона, но мне настолько чуждо доносительство, что я долго не решался обратиться к мистеру Хаукинсу. Но, начиная с этого времени, я не переставал следить за курсом корабля, что немало раздражало боцмана, похоже, это нарушало какие-то его планы.

Последние слова Карл Кип произнес неуверенно, и председатель задал ему вопрос:

— Вы считаете, господин Кип, что Флиг Балт хотел изменить курс корабля? С какой целью он хотел бы это сделать?

— Не могу твердо ответить на ваш вопрос, но, несомненно, что Флиг Балт пытался направить бриг к востоку, в сторону архипелага, который пользуется дурной славой. А так как он впоследствии начал бунт, возможно, что его целью был захват корабля.

Подсудимый совершенно безразлично отнесся к этому прямому обвинению и лишь слегка пожал плечами.

— Как бы то ни было, — продолжал Карл Кип, буря, которая настигла нас при входе в Коралловое море, могла помочь этим планам, ибо несла корабль в открытое море. Я считал, что нужно развернуться носом на ветер и не менять курса. Мнение капитана Балта было иным. Он начал бегство в направлении Соломоновых островов. В тот момент, когда волны стали захлестывать корабль, потерявший управление, я понял, что, если немедленно не вмешаюсь, корабль погибнет. Я бросился к штурвалу. Экипаж уже не понимал приказания растерявшегося командира. Мистер Хаукинс понял меня и без колебаний вручил мне командование бригом. Матросы подчинились… Постепенно мне удалось выровнять судно, так мы выстояли до утра, пока не утихла буря.

Утром мистер Хаукинс предложил мне взять на себя обязанности капитана на время перехода до Хобарта. Боцман начал протестовать, но последнее слово было за мистером Хаукинсом, и боцман подчинился. И вот тридцатого декабря, когда мы были уже на траверзе Сиднея, на борту начался бунт. Боцман пытался завладеть оружием. Лэн Кэннон бросился на меня. Вскоре бунтовщики были схвачены и посажены в трюм. Вот что я хотел сказать, и не сказал ни слова неправды.

Дав показания, он вернулся к остальным свидетелям. Хаукинс и Нат Джибсон с чувством пожали ему руку.

— Обвиняемый, что вы можете сказать? — спросил вновь председатель суда.

— Ничего! — опять повторил Флиг Балт.

Показания остальных свидетелей обвинения полностью подтверждали слова Карла Кипа, и суд обратился к свидетелям обвинения.

Вэн Мод, как и следовало ожидать, признал действия капитана Балта во время бури совершенно правильными, подозревая Карла Кипа относительно его планов — необоснованными, а отстранение Флига Балта от командования кораблем — несправедливым. Когда он закончил, председатель вновь обратился к Флигу Балту:

— Вам известно, в чем вы обвиняетесь, Флиг Балт. Вы слышали показания свидетелей обвинения. Вы будете отвечать?

— Да! — сказал боцман тоном, который резко отличался от «ничего» его последних ответов.

В зале воцарилась тишина. Люди почувствовали, что сейчас что-то произойдет может быть признание, которое изменит весь ход процесса. Флиг Балт стоял, повернувшись к судьям, сжав губы и опустив глаза. Он ждал конкретного вопроса. Вопрос прозвучал:

— Флиг Балт, что вы можете сказать в свое оправдание после всех обвинений?

— Могу только обвинить! — ответил боцман.

Хаукинс, Нат Джибсон и братья Кип переглянулись, не столько обеспокоенные, сколько удивленные. Никто не мог предположить, куда клонит Флиг Балт и против кого направит свое обвинение. И тогда он сказал:

— Я командовал кораблем на законных основаниях. Я должен был привести бриг в Хобарт, и я бы его туда привел, что бы тут ни говорили, как вдруг был назначен новый капитан. И кто? Иностранец!.. Голландец!.. Так вот, англичане на борту английского корабля не захотели идти под командованием иностранца. Вот почему мы пошли на бунт против Карла Кипа.

— Против вашего капитана, — заметил председатель, — которому вы обязаны были подчиняться.

— Пускай, — ответил еще более решительно Флиг Балт. — Я признаю, что тут есть наша вина… Но вот что я хочу сказать: если Карл Кип обвиняет меня, без всяких доказательств, в том, что я хотел отклониться от курса и завладеть кораблем, то я обвиняю его в преступлении, в котором ему не оправдаться никогда!

При таком заявлении Карл и Питер Кип встали, чтобы подойти к скамье подсудимых… Хаукинс и Нат Джибсон еле удержали их от приступа страшного гнева. Питер Кип первым овладел собой и взял за руку брата. Затем срывающимся от волнения голосом произнес:

— В чем же обвиняет нас этот человек?

— В убийстве! — ответил Балт.

— В убийстве?! Нас?! — закричал Карл Кип.

— Да, вас, убийцы капитана Джибсона!

Невозможно описать, что началось в зале. Всех охватил ужас. Питер и Карл Кип, казалось, были парализованы этим страшным обвинением. Когда они пришли в себя настолько, чтобы ответить, председатель опередил их:

— Флиг Балт, ваша наглость переходит все границы, и суд должен будет…

— Я говорю правду!

— Так почему же вы не сказали ее сразу?

— Меня арестовали сразу по прибытии «Джеймса Кука» в порт, и я ждал процесса, чтобы публично обвинить своих преследователей!

Карл Кип был вне себя и голосом капитана, привыкшего перекрывать рев моря, крикнул:

— Мерзавец! Подобные обвинения требуют доказательств!

— Я готов их представить! Представители правосудия могут получить их в любую минуту, — ответил Флиг Балт.

— И каковы же они?

— Пусть посмотрят сундук братьев Кип, который они нашли на затонувшей «Вильгельмине». Бумаги и деньги капитана Джибсона там!

Впечатление, произведенное этим последним заявлением, описать невозможно. В зале поднялся шум, который председатель с трудом прекратил. Все взгляды устремились к Карлу и Питеру Кип. Удивление братьев могло сравниться лишь с ужасом, охватившим их. Старший, более темпераментный, жестами грозил боцману. Младший, сильно побледнев и сложив на груди руки, только пожимал плечами в знак полного презрения к обвинителю. Наконец оба, по распоряжению председателя суда, встали со своих мест и в сопровождении полицейских направились к скамье подсудимых.

Хаукинс, Хоббс, Виклей и юнга Джим после первых выражений протеста замолчали, а Сэкстон, Брайс и Коа тихо перешептывались. Нат Джибсон, опустив голову с выражением муки на лице, дрожащими руками вцепился в скамью. Когда он поднял глаза на братьев Кип, в них блеснула ненависть, как будто их вина уже была доказана. Вэн Мод спокойно ждал результатов обвинения, выдвинутого боцманом против братьев Кип.

Когда публика немного успокоилась, председатель вновь дал слово Балту. И тот стал говорить.

Двадцать пятого декабря вечером, когда бригом уже командовал Карл Кип, боцман находился в рубке. Высокая волна подняла корабль — и дверь в каюту капитана распахнулась.

Деревянный сундук покатился к двери — это был тот самый сундук, что был найден на затонувшей «Вильгельмине». Новая волна так саданула в борт, что сундук сильно ударился о косяк и раскрылся. Оттуда высыпалось несколько монет. Боцман, знавший о том, что при кораблекрушении братья потеряли все свои сбережения, был немало удивлен. Он подобрал монеты и хотел положить их обратно, но когда открыл крышку сундука, обнаружил там такое количество денег, что страшное подозрение невольно закралось ему в голову.