«О Господи! Что это?! — легат не хотел верить своим глазам, но что ему оставалось делать?! Тому, что он увидел у себя на груди, у него не было никакого объяснения, но в том, что с ним произошло что-то очень и очень страшное — сомнений у него уже не было. Судорожно запахнув плащ и удостоверившись в том, что ни главный королевский советник, ни сопровождающий его знаменосец ничего не заметили, монсеньор Бамо поднял руку в благословении. Он уже открыл было рот, чтобы произнести его, но привычные для него слова застряли в его ставшем жёстким как грубый наждак точильщика горле: «Нет!.. Нет!.. только не это!..»

Пауза неприлично долго затягивалась. Она уже становилась опасной, и папский легат, сотворив перед склонившими головами всадниками крёстное знамение, с трудом, будто вырывая из своей груди каждое новое слово, выговорил:

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Верхний Дунай, малонаселённая лесистая местность в западных землях бывшего герцогства Швабия, Священная Римская империя, начало ноября 1307 года от Рождества Христова.

Шли, а точнее ещё только начинались седьмые сутки с того момента, как благополучно избежав гибели, отряд тамплиеров под руководством Бернара де Торнье, после двухнедельного перехода через графство Шампань, герцогство Лотарингию и земли неспокойной Швабии, достиг верховьев Дуная и погрузился на борт трёх принадлежащих ордену мореходных шнеккеров.

До всех тех печальных событий, что были связаны с началом беспрецедентных в истории Европы гонений на орден Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова, эти корабли перевозили паломников по великой европейской реке — древнему голубому Дунаю и дальше, по Понтийскому морю — вплоть до самого Константинополя. К осени 1307 года те времена безвозвратно канули в лету, однако судьбе было угодно, чтобы добротно сработанные на верфях тамплиеров шнеккеры в последний раз послужили своим строителям и хозяевам…

Часы только-только перевалили за полночь, и омывающая гладкие борта шнеккеров чёрная вода была немногим темнее окружавшего их мрачного ночного сумрака. Но форкастле головного корабля, устало привалившись к ограждающим площадку для арбалетчиков поручням, одиноко стоял вперёдсмотрящий воин. На вёслах сидело всего лишь шесть гребцов ночной смены, по трое с каждого борта — большего, для движения ночью и не требовалось. Они, через примерно равные промежутки времени, поднимали и опускали в воду гребные вёсла, в меру своих сил помогая попутному течению толкать корабль вперёд.

Бьорн Бардайл неторопливо поднялся на поднятый над общей палубой кормовой настил, взялся за большое рулевое весло, пошире расставил ноги, прочно уперев их в набитые на палубу деревянные бруски, затем попробовал — как слушается его рук весло. Только после этого он утвердительно кивнул стоявшему на руле Халлу Фарбьорну.

Старший кормчий Халл Фарбьорн, не тратя лишних слов, также молча кивнул сменившему его помощнику и, запахнувшись в плащ, направился спать.

Волноваться ему особо было не о чем. Во-первых, Бьорн был достаточно опытным кормчим, которому можно было с лёгким сердцем доверить караван. Во-вторых, каких-либо сложностей с управлением шнеккером до самого утра не предвиделось, поскольку навигация, на взгляд Фарбьорна, была несложной: ближайшие несколько лье река была почти прямой, словно рыцарское копьё, а её течение — спокойным и равномерным. Подводных мелей тоже, насколько он помнил, здесь никаких не было, да и вода была высока, так что знай себе — держись стремнины и внимательно следи за дистанцией — разве это сложно?..

«Здесь и любой другой справится, что уж тут говорить о Бьорне… — старший кормчий лёг спиной на успевшее остыть место Бардайла и укрылся служащей вместо одеяла тяжёлой и тёплой конской попоной. Некоторое время он смотрел на ночное небо, на котором в эту ночь не было ни одного облака. Звёзды, таинственными голубыми искорками рассыпанные по всему небосводу, рассеивали своим холодным сиянием черноту, а полная Луна щедро разбавляла её своим сумрачным бело-голубым светом. Закрыв глаза и уже засыпая, Халл Фарбьорн улыбнулся мелькнувшей мысли. — А, пожалуй, я буду спать до утра и, наконец таки, высплюсь…»

Вставший у рулевого весла кормчий был уверен в себе. Он ходил в этих местах уже не первый год и во многих тонкостях ремесла знал свою непростую работу. Став кормчим вот уже как семь лет назад, он никогда не позволял себе относиться к своим обязанностям поверхностно, спустя рукава. Как и его опытнейший наставник — мастер Фарбьорн — он хорошо знал о том, что река, хотя она и несравнима по своим силам с морем, иногда, причём чаще всего — именно осенью, оказывается непредсказуемой и настолько коварной, что забирает себе не только одиночные корабли, но и целые караваны.

«Хвала небесам, что в этом году прошло много дождей, и река полноводна — если знаешь, где проходит стремнина и хорошо помнишь береговые ориентиры, то даже ночью можно идти не убирая парус. Однако же — это уже слишком даже для такого мастера, как старший кормчий Халл Фарбьорн! Не зря же он на вечерней заре приказал убрать паруса и перейти на уполовиненное число вёсел, — Бьорн Бардайл прикинул расстояние до левого берега и немного доработал рулем, беря ближе к середине реки. — Мастер Фарбьорн, конечно же — прав. Всё бывает. Бывает и такое, что на реку резко опускается туман, и видимость практически исчезает — тогда любая, скрытая под водой мель или притопленный одним концом топляк могут сыграть с кораблём злую шутку…»

«Ничего, с Божьей помощью мы как-нибудь избежим и мелей, и других неприятностей, которые так любит подстраивать река. Всё это — сущие пустяки, в сравнении с теми проблемами, что нам могут доставить местные сеньоры. Они-то сейчас как раз будут пострашней любого тумана и самой коварной ме́ли!..» — отпустив одной рукой весло, кормчий перекрестился. Потом, по старой привычке, он положил ладонь на левую половину груди его стеганного чёрного пурпуэна — туда, где на ней был нашит красный шёлковый крест ордена Храма.

Бьорн Бардайл поступал так всегда, когда хотел получить духовную защиту со стороны своих братьев. Он делал это даже в тех случаях, когда их рядом с ним не было — в трудные минуты ему важно было ощущать, что он не один, что пусть и незримо, но с ним рядом всегда стоит святая рать тамплиеров. Раньше он касался своей ладонью нагрудного креста лишь когда видел угрозу, но со временем эта привычка перестала зависеть от того, что Бьорн видит непосредственно перед собой. Она стала интуитивной — он брался за нашитый на груди крест всегда, когда чувствовал надвигающуюся опасность…

Святой крест тамплиеров — тот самый, что был рождён из кусков разорванной в религиозном порыве красной сутаны понтифика Гонория Второго, когда он благословлял орден Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова на освобождение Святой Земли и Гроба Господня! Бьорн Бардайл хорошо помнил эту историю, не раз упоминавшуюся капелланом в их орденском доме. Этот крест дал ему слишком многое, чтобы не верить в его силу и сейчас, когда всё было направлено против ордена и оставшихся преданных ему братьев.

Распластавшаяся на нагрудном кресте ладонь, казалось, согрела сердце даже через стёганную ватой ткань пурпуэна. На душе кормчего было муторно: «Что-то мне неспокойно, как будто вот-вот должно произойти что-то страшное, что-то такое, чего уже невозможно избежать, — глаза Бардайла, пытаясь визуально определить источник надвигающейся опасности в окружающем шнеккер ночном сумраке, начали кидать по сторонам внимательные, полные тревоги взгляды, а губы тихо зашептали молитву. — Иисус, Господь наш, прибежище наше, помилуй нас и избавь от всякого зла!..»

Где-то со стороны левого берега вдруг совершенно неожиданно сверкнула короткая молния. Луну застлала тень, и сумрак, в котором двигались шнеккеры, тут же сгустился. Это продолжалось всего несколько коротких мгновений, затем лунный свет опять озарил реку и покрытые лесом её пологие берега.