– Значит, всё свершится здесь.

Последовала яркая вспышка. Джон рухнул на спину, от его груди пошёл дым. Двойной разряд из лазерного пистолета. Кэтт стояла, сжимая его обеими руками. Девушка не любила оружие, но научилась стрелять.

– Он… он ведь не был твоим другом, правда? – всхлипнула Кэтт.

Олл не ответил. В отчаянии он бросился на Джона, который уже поднимался, словно не чувствуя ран. Поэтому Олл вонзил ему в шею кинжал. Атам. Незнакомец забился в судорогах от невыразимой муки, а затем рухнул. Вечный помедлил, желая удостовериться, что враг умер. Это был не Джон – слишком большое тело. Смерть сорвала с него покров иллюзий, открыв им истинную природу несостоявшегося убийцы.

– Ч… что это? Кто это был?

– Враг, охотившийся на нас, пытавшийся заманить нас в западню, – тяжело вздохнул Олл.

– Он такой огромный, – вздрогнула девушка. – Что это за татуировка на ключице? Паук?

– Нет, это гидра.

– И что это значит?

– Что за нами охотится ещё и Альфа-Легион, – но в этом, как и во многих ответах Олла для неё было мало смысла.

Олл собрал весь маленький отряд в затхлом каменном доме.

– За нами идут враги. Всё это место – капкан, тупик, – начал он. – Они смогли заманить нас на ложный путь. Враги не хотят, чтобы мы добрались до Терры, а это значит, что мы уже близко.

– Что мы будем делать, рядовой Перссон? – проскрежетал сервитор.

– Мы сменим курс, Графт. Мы последуем за ветрами по иному пути, пока не сможем вернуться на верное направление.

– Но мы не можем просто вернуться, – выглянул из разбитого окна Рэйн. – Это ловушка.

– Да, не можем. У охотника был кинжал, как у меня. Ну, похожий. Способный так же рассекать. По сути, он шёл по тому же пути, что и мы, последовав за нами с Альбаноха. Это значит, что они ждут нас там.

– Но ведь другого пути нет, ты сам сказал, что это тупик, – покачал головой Зибес. – Единственный путь отсюда ведёт назад, туда, где нас ждут убийцы.

– Есть и другой путь, – глубоко вздохнул Олл. – Опасный. Крайне опасный, но способный вывести нас. Если вы доверитесь мне и рискнёте. Либо мы выберемся отсюда, либо проживём здесь до конца дней своих. Такого пути враг от нас не ожидает. Что скажете?

– Мы верим тебе, – кивнул Кранк, пытаясь не выдать страх.

– И насколько опасен этот путь? – моргнул Бэйл.

– Не буду врать. Очень, – Олл поднял кинжал. – Но с ним мы сможем по нему пройти. Лишь особые клинки могут резать пространство, а их немного. Но этот – самый редкий, самый особенный и необыкновенный кинжал из всех. Проклятый и благословенный. Если что и выведет нас оттуда, то он, ведь этот кинжал может резать не просто пространство…

– Да, и что же ещё он может резать? – недоверчиво спросил Зибес.

– Богов.

Они собрали свои пожитки и направились за Оллом к месту исхода. В руке вечный держал кинжал, а компас и маятник пока убрал. Сейчас они не понадобятся, а переход будет нелёгким. Олл помедлил, подойдя ближе к Кэтт.

– Спасибо.

– За что? – смущённо ответила девушка.

– Ты спасла нас. Я старею и почти не заметил обмана. Спасибо. И ещё ты напомнила мне, почему я не зря взял с собой вас всех.

– И почему же?

– Потому что никто бы не справился с этим один.

Они дошли до конца лестницы. Внизу простирался разлом, дыра, оставленная в мире, пространстве и времени. Графт остановился на самом краю.

– И что теперь, рядовой Перссон?

– Мы прыгнем, – улыбнулся Олл.

Глава 01

Крепостные зубцы Стелларум-Вигил – башни Звёздного Бдения – были одной из самых высоких точек Императорского дворца. Башня торчала из серо-бурой пелены, устилавшей небо Терры. Здесь, в разреженном воздухе, обычным, лишённым аугметики, людям приходилось надевать дыхательные маски. Здесь барьер атмосферы, скрывающий звёзды, источался почти до нуля – и ночью они сияли торжественной чистотой серебра. Лишь одна звезда светила божественно-красным. Отсюда можно было наблюдать первый мир-кузницу и оплакивать его потерю. Изгнанники – ряды закутанных в алое фигур у зубцов башни – собирались здесь часто. Они стояли неподвижно, лишь сонно подрагивали механодендриты и парящие в воздухе сервочерепа. Как только Марс восходил над горизонтом и до самого его заката царило только безмолвное почтение. Все дела были отложены. Ничто не могло отменить наблюдение священного мира.

Однако техножрецы, какими бы неподвижными они ни казались, не стояли бездеятельно. По нейросфере мельтешили данные, показатели альбедо, массы, орбиты. Значки, отмечающие прохождение планеты через созвездия. Однако вслух не произносилось ни единого слова. Ничего, что выходило бы за рамки математики, но горе можно выразить и в цифрах.

Посол Веторел принимала участие в церемонии еженощно. Следила, как красная планета пересекает небо по дуге, и ощущала ту же боль, что ощущали её собратья – адепты Механикума. Марс был так ярок, его свет – так чист, что вонзался в сердце, словно острый нож. И самая его видимость беспрестанно напоминала, как далёк он теперь. Веторел служила на Терре во благо Механикума ещё задолго до раскола и своего назначения послом Кейна, и свет Марса всегда служил ей той слабенькой нитью, что связывала с родной планетой. Веторел всегда знала, что, окончив труды, сможет туда вернуться. И вот Марс стал недосягаем. Марс достался предателям – и у тех, кто верен Механикуму, не нашлось сил, чтобы вернуть его обратно. Они могли только смотреть, как родная планета движется по небу. Скорбь. Боль. Ощущения, ставшие неожиданностью для многих из тех, кто стоял на стене. Оказалось, что, как ни избавляйся от органики в теле, от боли в душе так просто не отделаешься. В этом Веторел, пожалуй, повезло больше: она и не ждала, что не будет чувствовать ничего из этого. Она была человеком – и дочерью Марса, и не видела тут никакого противоречия.

Механикум парадоксален в самой своей сути. Преданность науке подразумевала поклонение Омниссии – машине и богу, как единому и неделимому целому. И точно так же преданность Веторел Империуму подразумевала преданность Механикуму. Преданность выживанию человека и славе искусственного творения. Однако в безмолвном течении ритуала текли и другие струи, другие эмоции, связанные с потерей. Столь же острые, как скорбь, но при этом несущие опасность. Отчаяние, горечь, сомнение, подозрительность. И с каждым восходом и с каждым закатом родного мира они становились сильнее. Едкие, распространяющиеся словно раковая опухоль, они были тем, чему Веторел приходилось противостоять. И она боялась, что не сможет более гасить эти взаимные упрёки, споры, что можно вернуть Марс без посторонней помощи. Было бы много проще, если бы Марс попал в руки ксеносов. Однако теперь его нужно вернуть хотя бы потому, что сам Механикум оказался разделён – и раскол нашёл себе символичное политическое воплощение в форме двойного наследования.

Даже само это выражение было ошибочно. Кельбор-Хал жив. Он по-прежнему называет себя генерал-фабрикатором, вот только полномочия его Терра более не признаёт. Как только Кельбор-Хал выказал свою приверженность Гору, Совет возвёл на его место Загрея Кейна. И теперь фабрикаторов стало двое. Тот, который правил Марсом, объявлен ложным. Тот, которого признала Терра, оказался в изгнании. Душа Механикума разрывалась на части. Для высшего жречества выбор оказался прост, однако слишком много адептов рангом пониже не знали, на чью сторону встать. Позиции Кейна были весьма шаткими.

Веторел уже давно размышляла, что делать с тем, что может произойти, – фактически, с того самого момента, как начался исход с Красной планеты. Двойное наследование было недопустимо. И уравнение это требовало решения. Оставшись нерешённым, оно будет порождать всё новый и новый хаотичный код и насилие.