Стемнело. Женщины, уложив накормленных детишек, сидели у костров, помешивая в котлах и в кастрюлях привычный кулеш. Ожидали мужиков. Большая часть охранников укрылась в построенном для них балагане, оставшиеся рассредоточились вдоль недостроенной ограды. Осталось обнести колючкой не больше тридцати метров.

Вместе с Витьком Саша подошёл к двум ваххабитам, разгуливающим вдоль ещё не огороженного участка. Стрелять нельзя — выстрел поднимет на ноги отдыхающих бандитов. Придётся применить силовые приёмы.

Куда? — оба охранника подняли автоматы. — На место, нечестивцы, отродье Шайтана!

— Извиняй, мил-человек, — изобразил Саша покорность раба, — давеча нёс твоему хозяину мешочек с золотишком, да вот незадача — выронил его. Позволь, ради Христа или твоего Аллаха, поискать его…

Расчет на жадность сработал. Охранники забросили за спины оружие.

— Покажи, где потерял? Сами найдём и…

Договорить не успел — шипованный кастет Злого проломил ему голова. Белов нанёс удар ребром по горлу второму охраннику. Убить — не убил, просто отключил минут на сорок.

Оттащив в кустарник тела ваххабитов, беглецы прихватили их автоматы и бросились в темноту. Белов попытался взять девушку под руку, помочь бежать между деревьями — все же слабое существо, но Ярослава оттолкнула его.

— Не надо, Саша, — извинительно прошептала она. — Я — таёжница, привыкла к тайге. Покойный дедушка научил ничего не бояться…

Добежав до охотничьей избушки, они решили передохнуть. Отмахали не меньше десяти километров, ноги гудят, в голове — калейдоскоп. Вряд ли боевики решатся сунуться в ночную тайгу, скорей всего, они дождутся утра.

Спрятались под дырявой крышей, легли, спасаясь от донимающего мороза, прижались друг к другу. Снег прекратился, тучи разошлись, на небо высыпали звёзды.

Спойте что-нибудь хорошее, — попросила Ярослава. — Про тайгу, про любовь. Люблю песни. Они не только радуют — спасают от тоски. Слушаешь и слово умываешься родниковой водой…

— Я — пас, — признался Док. — С детства корова на уши наступила. Это мой двойник — мастер.

Лучше помолимся, — предложил Федя.

Злой рассерженно фыркнул. На хвосте, можно сказать, сидят преследователи, жители посёлка превратились в рабов, а они что придумали — драть горло!

Саша вспомнил ночи у костра, когда он работал в в геологической партии, Ваньку-гитариста и Саньку-певунью. До чего же было хорошо! Ни криминальных разборок, ни убийств, ни грабежей.

Он тихо запел.

Тёплая девичья ладошка прикоснулась к лицу Саши. Он не успел поцеловать её — пугливо отпрянула.

Док одобрительно кивнул, Федя пробормотал слова молитвы. А вот Витёк задумался. Скорей всего, о горькой своей судьбе, без любимой женщины, без крова над головой. Может быть, вспомнил детство, мать и отца, школу…

В пять утра путники подкрепились захваченными в дорогу хлебом и салом и двинулись в дорогу. Следующая остановка — на вырубке. Потом — полная неизвестность. Если верить туберкулёзнику, остаётся пройти километров тридцать с гаком.

Снова — колючий кустарник, выпирающиё корни деревьев, таинственная темнота. Пошел снег, потеплело. Снег — это хорошо, он спрячет следы, потепление — тоже на руку, не нужно кутаться в продуваемые ветром куртки.

Возле вырубки встретились два китайца с туго набитыми заплечными мешками. Испугавшись незнакомых людей, они попытались убежать, но Витёк догнал их. Хотел было малость потревожить им «причёски» — Белов запретил.

— Не надо, Витёк. Лучше — добром. Зло любой человек отвергает, оно противно его натуре.

Что со мной происходит? — в очередной раз сам себе удивился Белов. Расплывается жидкой кашицей перед сопливой девчонкой, пытается поцеловать ей ручку, молится, как на икону. Теперь, и того страшней: жалеет каких то купчишек да еще зарубежного происхождения. Докатился, миссионер хренов, миротворец чёртов! Принял Федькину философию, толстовец новоявленный!

Видел бы сейчас Кос своего брата, припечатал бы: крыша у мужика поехала, пора сдавать его в психушку. И будет прав!

Не бойтесь, ничего вам не сделаем. Просто поговорим и отпустим…

Явные золотоноши, мешая русские и китайские слова, что-то залопотали, благодарно закивали. Странные люди встретились им в тайге. Не бьют, не потрошат мешки, не выворачивают карманы, разговаривают уважительно, обещают отпустить. Вот только хромой злобствует, так что возьмёшь с несчастного инвалида…

Убедившись в безопасности, хунхузы — или мирные торгаши, кто их разберёт? — беспрерывно качали головами, заискивающе улыбались.

— Вы можете показать дорогу к деревне?

— Моя твоя понимай. Моя ходи в одну сторону, твоя — вон туда. За оврагом — дорога. Мал мала пройдёшь — деревня… Моя хочет предупредить: не ходи к избам. Тама плохие живут люди…

Отпустив китайцев, Белов задумался. Ну, ладно, до деревни не больше четырёх-пяти вёрст, дойдут они, не развалятся. А что дальше? О каких «плохих» людях лопотали китаёзы, какая очередная опасность ожидает беглецов. Неужели и до староверов дотянулись когтистые лапы ваххабитов?

Впрочем, лучше решать проблемы по мере их поступления. Первая задача — добраться до жилья. Ватсон, скрывая от товарищей недомогание, то и дело морщится, хватается то за грудь, то за бок. Федя плетётся, как Христос на голгофу, бросает на «Серого» умоляющие взгляды: когда же объявишь привал, сам видишь — обезножил, иду из последних сил. Витёк припадает на изувеченную ногу. Да и сам он чувствует себя не лучшим образом — побаливает зажившая рана от пули киллера, в глазах — какая-то мошкара.

Одна Ярослава держится, но и она побледнела.

Останавливаться, расслабляться нельзя. Ваххабиты, наверняка, уже опомнились и бегут за ними, как волки за лосем.

Наконец, преодолели широкий овраг, о котором говорил китаец, вышли на лесную дорогу. Идти стало легче — ни выпирающих корней, ни цепкого кустарника. Всёзнающий Док заставил друзей жевать ягоды лимонника, дескать, они прибавляют сил.

Неизвестно, что помогло — чудотворные ягоды или упорство, но к четырём часам путники увидели деревню. Десяток изб выстроились вдоль просеки, обещали отдых, если повезёт, — жаркую баньку и деревенский лакомства.

Появилось второе дыхание! Еще один, последний бросок…

Неожиданно, впервые за время знакомства, вернее сказать, дружбы, Белов не попросил и не посоветовал — приказал.

— Ни шагу. Затаитесь в кустарнике. Пойду я один. Если в деревне спокойно — подниму одну руку, если опасно — две.

Минут двадцать он внимательно изучал запорошенную снегом улицу, окна домов, дворовые постройки. Странная деревня! Будто её жители вымерли или ушли на промысел. Ну, ладно — мужики, они сейчас либо охотятся, либо бортничают, но почему не видно играющих детей, куда девались женщины и старики?

Мелькнула страшная догадка: неужели и сюда, в таёжную глухомань, дотянулись жадные лапы ваххабитов? Вспомнил опустевший посёлок плачущих женщин и детей, согбенных старцев, забитых «рабов». Рука машинально потянулась к «магнуму». Отдёрнулась, будто пистолет раскалён на огне. Стрелять только для сам самозащиты, а он что собирается делать?