Эдди колебался.

— Не думаю, что стоит обращать на это внимание…

— У моей матери рак легких, — напомнила Кэсси. — Ей только что сделали операцию, и сейчас она проходит курс облучения. Маме нельзя волноваться. Если есть вероятность, что суд примет форму публичного действа, то я не могу пойти на это. Можно ли сделать что-нибудь еще?

Помощник прокурора на минуту задумался.

— Мы можем пойти на так называемую «сделку» — предложить ему признаться в менее тяжком преступлении. Может, это и не так уж здорово, но все же он должен будет заплатить штраф и отбыть наказание, даже если будет и условный срок. По крайней мере приговор будет вынесен, и в следующий раз, если ему будет предъявлено подобное обвинение, он уже не отвертится. Думаю, Тарлетон согласится на наше предложение. Когда он как следует подумает о последствиях, которые может иметь попытка вывалять имя Коллистеров в грязи, и их первоклассных адвокатах, он просто ухватится за наше предложение.

Кэсси еще раз подумала, какую травму может нанести ее матери суд с участием прессы. Так Тарлетон, по крайней мере, получит запись в личное дело, и это, возможно, удержит его в дальнейшем от покушения на других женщин.

— Хорошо, — сказала она. — Если только он опять не выйдет сухим из воды.

— О нет, мисс Пил. Я вам обещаю. — Помощник прокурора закрыл свой дипломат и поднялся. — У него обязательно будет запись в личном деле. И если он попытается сделать это снова в Монтане, то потом ему долго придется видеть мир в клеточку.

— Спасибо вам, мистер Эдди.

— Я буду сообщать, как продвигается дело. Всего доброго, мисс Пил.

Кэсси задумчиво смотрела ему вслед. Она решилась на компромисс, но для того была причина. Она не могла заставить свою мать пройти через кошмар суда и ту горькую известность, которую бы это принесло им. Мама уже достаточно настрадалась.

Миссис Пил вышла из своей спальни, завернутая в толстый велюровый халат, бледная и слабая.

— Ты не могла бы принести мне немного ананасового сока, солнышко? — попросила она, силясь улыбнуться.

— Конечно! — Кэсси поспешила на кухню. — Ты как себя чувствуешь? — спросила она обеспокоенно.

— Немного подташнивает. Но ничего, это просто от лекарств. Через пару недель все закончится. — Женщина нахмурилась. — А у тебя все в порядке? Ты как-то не очень хорошо выглядишь…

— У меня все нормально, — улыбнулась Кэсси, снова уложив маму в постель и заботливо подоткнув вокруг нее одеяло. — Сейчас я заполню кое-какие банковские счета, подготовлю одежду Селены к школе и тоже лягу спать.

— Хорошо, милая. — Миссис Пил откинулась на подушки. — Ты так добра ко мне, Кэсси. Как только поднимусь на ноги, я освобожу тебе время, чтобы ты могла побольше видеться с Джоном. Я смогу заботиться и о себе, и о Селене, и ты наконец начнешь жить своей жизнью…

— Перестань, бога ради, — остановила ее Кэсси. — Я же люблю вас обеих. И то, что я делаю для тебя и Селены, мне не в тягость.

— Да, но до сих пор на твоих плечах была целая семья, — сказала миссис Пил. — Это ограничивало твою личную жизнь.

— В моей личной жизни уже есть один ухажер, благодарю.

Миссис Пил просияла.

— Но зато какой! Подожди, пока он вернется. У него для тебя сюрприз.

— Правда? — Не тот ли это сюрприз, о котором только что сообщил мистер Эдди, подумала Кэсси. Ей было слишком плохо, чтобы притворяться, но она не могла позволить себе сказать правду. Ее мать была так счастлива.

— Я тебе точно говорю. Не засиживайся допоздна. Ты выглядишь осунувшейся.

— Просто я немного устала, — улыбнулась Кэсси. — Спокойной ночи, мама.

— Спокойной ночи, милая. Хорошего сна.

Ох, если бы, подумала Кэсси, закрывая за собой дверь. Через несколько минут она бросила заниматься бумагами и легла в постель. Заснула она вся в слезах.

Джон зашел в магазин через день, вернувшись из деловой поездки в Колорадо. Увидев Кэсси, он направился к ней с сияющей улыбкой.

Она подняла глаза, и он понял: она знает. В ее движениях была видна неуверенность, руки бесцельно перекладывали какие-то бумажки, глаза избегали его взгляда.

Он не стал ходить вокруг да около.

— Кто тебе сказал? — спросил он.

Девушка втянула в себя воздух. Теперь она знала, кем он был, знала его власть и силу. Она почти боялась его. Эти люди жили по своим законам. Они могли поехать куда угодно, купить что угодно, делать что угодно. Они были так далеко от нее.

Обаятельный ковбой превратился в незнакомца.

— Помощник окружного прокурора, — проговорил Кэсси, едва дыша. — Он приходил ко мне и сообщил, что Тарлетон теперь утверждает, что ты приревновал меня к нему и заставил написать жалобу…

Он взорвался:

— Я позову адвокатов, которые упрячут этого негодяя за решетку до конца его ничтожной жизни.

— О, нет, — Кэсси судорожно сглотнула. — Нет. Пожалуйста. Из-за одного твоего имени сюда сбежится куча репортеров. Представь, как все отразится на моей матери! — взмолилась она. — Волнение для нее сейчас хуже всего.

Джон несколько раз моргнул.

— Я не подумал…

— Мистер Эдди сказал, что Тарлетон, возможно, согласится признаться в менее тяжком преступлении. — Она вздохнула. — При этом он тоже получит тюремный срок и заплатит штраф. Если же я буду продолжать настаивать на более серьезном обвинении, то прокурор меня, конечно, поддержит, но в таком случае нужны будут доказательства…

Джон нахмурился. Он знал, о чем она говорит. Присяжные вряд ли признают попытку изнасилования и нанесение телесных повреждений за пару поцелуев и несколько ссадин. Как же доказать, что Тарелетон хотел большего? Безвыходность ситуации бесила Джона. Он просто жаждал отправить негодяя в тюрьму. Миссис Пил пришлось бы дорого заплатить за это. Но все равно он собирался обязательно переговорить с мистером Эдди. Только Кэсси не должна была ничего знать.

— Как чувствует себя миссис Пил? — спросил Джон.

— Все хорошо. — Тон ее был натянутый. — Небольшая слабость и подташнивает, но ей недавно выписали лекарство от тошноты. — Она не стала говорить, каким разорением для них это оказалось. Ей пришлось заложить старинные дедушкины часы и пистолет, чтобы дотянуть до конца месяца.

— Я привез для нее конфеты, — улыбнулся Джон. — Она, кажется, любит немецкий шоколад.

Несколько мгновений Кэсси молча смотрела на него.

— Ты ее балуешь, — наконец сказала она.

Он пожал плечами.

— Ну и что? У меня достаточно денег. Я могу баловать людей, если мне этого хочется.

— Да, я знаю, но…

— Так почему же мне не побаловать немного миссис Пил? Особенно когда она так нездорова,

— Просто… — Кэсси замолчала. Кровь отлила от ее лица, когда она вдруг поняла, как много он для них сделал. — Не было никакого гранта… Ты заплатил. Ты заплатил за все!

По его лицу пробежала судорога.

— Кэсси, другого выхода просто не было, — быстро заговорил он. — Иначе она бы умерла. Я посмотрел твою медицинскую страховку, когда попросил Бака оформить тебя как помощника менеджера. Она практически не предоставляла никаких серьезных услуг. Я просил Бака найти какой-нибудь вариант получше, но на это требовалось время, а состояние твоей матери было критическим.

Ее сердце стучало так, что, казалось, готово было выскочить из груди. Как она сможет с ним расплатиться? Они всегда были бедными, но никогда еще ей не приходилось ощущать подобного унижения от этого.

— Ты теперь часть моей жизни, — сказал он тихо. — Ты, твоя мать и Селена. И не надо пытаться принизить то, что мы чувствуем друг к другу, из-за каких-то там долларов и центов!

— Я никогда не смогу рассчитаться с тобой! — застонала она.

— Разве я просил тебя об этом?

Кэсси сделала глубокий вдох и приготовилась к долгой борьбе.

— Я… — начала она.

Звон колокольчика над дверью оборвал ее на полуслове. В магазин вошел Теодор Грейвз.