Пятно замирает и начинает удаляться.

Наощупь вылезаю из ниши, бреду к выходу, по своей карте выхожу наружу. Еще раз любуюсь на фонарь и улицу, которая в его теплом свете кажется нереальной. Всего секунду. С опаской захожу в апартаменты Редженса. Учитывая, что я не доложилась ему, что выполнила задание, и не сказала, куда собираюсь определить гостя, он может быть недоволен.

К счастью, нахожу обоих — моего шинарда и его друга — в ванной, они чистят зубы и продолжают тихо-мирно разговаривать, словно старые друзья. Им не до меня.

— Я все приготовила в комнате рядом с твоей, — набравшись духа, говорю я от порога. Редженс сплевывает в раковину и вытирается полотенцем.

— Хорошо, иди спать, — он делает движение ко мне, а я, чуть замешкавшись, к нему. Он целует меня в щеку, и я ухожу, снова ощущая какое-то недовольство со стороны гостя. Я не смотрю на выражение его лица, просто чувствую. Странно, вообще-то мы с Редженсом никогда не целовались, но вообще так принято между шинардом и акбратом. Редженс, видимо, перед гостем зачем-то решил продемонстрировать приверженность традиции.

Войдя в свою комнату, сажусь на матрас и, не включая свет, сижу с планшетом в руках. Через какое-то время получаю, наконец, сообщение от Лекса. Оно крайне лаконично — всего лишь знак плюса, самодостаточный информативный плюсик.

Утром просыпаюсь раньше, чем включается верхний свет. Лежу, вслушиваюсь в тишину и перебираю в уме те действия, что мне сейчас предстоят. К пяти утра я уже более чем в полной боевой готовности. К половине шестого я уже стою возле плиты на кухне и, как говорят в другом мире, бью копытом. Хотя я, наконец, посмотрела рабочее расписание Редженса, к которому у меня, как оказалось, есть доступ, и узнала, что сегодня у него вечернее дежурство, а, значит, он может выйти на работу позже, тем не менее завтрак я подам в обычное время. Иных инструкций у меня нет.

Сегодня я готовлю зерна плодов дерева хи, которое вокруг Муравейнака растет во множестве, так что это блюдо можно считать местным. После недолгой варки маленькие коричневые шарики становятся мягкими, почти воздушными, но с хрустящей сердцевиной. Вкус сладковатый, невыраженный, так что их можно смешивать практически с чем угодно. Я добавляю микс из размороженных лесных ягод, тоже местных. Готово! Вынув стопку керамических мисок из ящика над мойкой, наблюдаю, как на кухню заходят наши мужчины — после спортзала и душа, кажется, что от них идет пар. Они, включая Алана, рассаживаются за столом. Последней в комнату проскальзывает Ристика. Она одета в зеленый чешуйчатый комбинезон, в оформление которого входят крашенные перья. Но самое интересное девушка сделала с волосами. Они тремя островерхими хребтами стоят дыбом на ее голове. Кейн садится мимо стула, услужливо отодвинутого Лексом.

Ристика быстренько присаживается за стол между Лексом и гостем, смущенно потупив глазки. Кейн, поднимаясь с пола и подсовывая под себя стул, не мигая пялится на нее и собирается что-то сказать, так что я подсовываю миску с кашей ему первому. Причем подаю ему не ту пластиковую миску, что купила специально после того, как он кинул в меня предыдущую, а такую же керамическую, как и всем, боясь, что гость может начать задавать вопросы. Не хочу смутить Кейна — я, должно быть, совсем чокнулась! Кейн слышит стук миски о столешницу и переводит внимание на нее. Ну да, до этого я его несколько дней потчевала именно из пластика, так что он заметил изменения.

Кейн молчит, но, как только гость поворачивается к Редженсу, хватает меня за руку и что-то беззвучно фырчит мне. Не понимаю, что ему не нравится. Так же беззвучно выражаю недоумение. Кейн вертит миску, показывая, что он недоволен именно ей. Редженс видит наше затруднение и что-то там говорит своему гостю, отвлекая его внимание, так что я снова смотрю во вредные глаза Кейна. Он что, хочет, чтобы я ему кашу в его пластик перелила? В ту уродливую миску, которую купила специально, чтобы показать свое отношение к его уродскому поступку? А теперь он принципиально из нее есть хочет? “Не защищай меня”, - беззвучно артикулирует Кейн одними губами. Я одними руками показываю, что хочу вылить кашу ему за шиворот, но поскольку боковым зрением замечаю, что гость снова поворачивается в нашу сторону, делаю вид, что глажу Кейна по плечу.

Поев и выпив чаю, к моему удивлению, офицеры тут же собираются уходить на работу, при этом их гость еще только неспешно доедает кашу, никуда не спеша. Ристика тоже встает из-за стола.

— Мне тоже надо идти, нас сегодня просили прийти пораньше, чтобы успеть убрать срач, оставленный после контрольной, — говорит она смущенно, задвигая свой стул.

— А я бы еще чайку добавил, — Лекс уже выхлебал свой, то есть явно собирался уходить, но теперь видит, что я рискую остаться с гостем наедине, и тянет время.

— Нет, у тебя занятия, — непререкаемо-ласковым тоном напоминает Кейн.

— По литературе, — Лекс непринужденно покачивается на стуле, — никто не ожидает меня там увидеть.

— Интересно, почему? — дружелюбно спрашивает гость.

— Видимо, потому, что этот недоносок… — Кейн затрудняется вспомнить слово, и Редженс заканчивает за него:

— Дислексик. Или лентяй. Доподлинно неизвестно.

— Известно, — фыркает Лекс. — Моя скорость чтения — одиннадцать слов в минуту — это официально подтвержденный факт.

— Вот тем более, — Кейн пинает его по ногам, — беги, начинай читать заранее.

Лекс просто поднимает ноги выше и, держа их навису, протягивает мне свою чашку. Я уже знаю, что сейчас будет, и все знают. Кейн размахивается, чтобы ударить по ножке стула и сшибить Лекса вместе с ним на пол, но Алан отвлекает его от этого:

— Ого, и при этом ты в научной гильдии?! — уважительно восклицает он.

— У него неожиданно высокие оценки, — говорит Редженс.

— У Веты еще выше, а вы ее в худшую группу обслуживающей гильдии отправили, — с обидой в голосе напоминает Лекс.

— Ну, она женщина, — загадочно произносит гость.

Через пару секунд общего молчания, которыми я, задумавшись, не успеваю воспользоваться, чтобы передать Лексу чашку с налитым в нее чаем, Редженс хватает Лекса за шиворот и тащит к выходу из кухни — первый метр вместе со стулом, душераздирающе скрежещущим ножками по полу. Выкинув Лекса из кухни, мой шинард делает мне знак подойти.

Я подхожу, он стоит в дверях и смотрит на меня сверху вниз, ожидая чего-то. Догадавшись, поднимаюсь на цыпочки и тянусь, чтобы чмокнуть его в щеку на прощание. Это такая традиция, я знаю, но до сих пор он на ее соблюдении опять-таки не настаивал. Редженс нисколько не наклоняется, чтобы упростить мне задачу, но поднимает правую руку, чуть приобнимая. И кладет мне что-то в карман.

Затем Редженс уходит вслед за остальными. Я иду к столу, где наш гость все еще вяло ковыряется в своей миске, собираю посуду и, оттащив ее в мойку, украдкой проверяю, что именно теперь лежит у меня в кармане.

Пока что гость доедает кашу, так что начинаю мыть всю остальную посуду. Когда ставлю в сушку последнюю чашку и выключаю воду, на кухне воцаряется тишина. Все это как-то неловко, так что надеюсь, что гость, доев, просто молча вышел из кухни. Поворачиваюсь, но тот все еще сидит, откинувшись на стуле, и сразу же отворачивается от меня. Не знаю, то ли наблюдал все это время, то ли это был случайный взгляд. А я вот думаю — может, невежливо было убирать со стола, пока он еще ел? Наверное, невежливо.

— Могу предложить еще чая, — говорю я, надеюсь загладить вину.

— Не надо, — сухо отвечает Алан и отодвигает свои чашку и миску с ложкой в мою сторону, то есть хочет, чтобы я их убрала. Хорошо. Подхожу, чтобы забрать их. — А ты знаешь свое место, да? — Он так нехорошо это произносит, буравя взглядом стол перед собой, что у меня внутри все сжимается. Забираю кружку быстро, но не резко, следя, чтобы он не вцепился зубами мне в руку. — Большинство современных женщин совсем не такие как ты, — продолжает гость. — Большинство из вас стремится поработить мужчин, приспособить под свои желания, низвести до уровня половой тряпки. Редженс рассказывал тебе о своей матери?