— Может и работают, но не рядом со стройкой! — возражаю я, тем более что большинство столиков в кафе реально не заняты не смотря на время.

— А почему нет, сейчас здесь тихо.

— Сейчас обед.

— Да не волнуйся, ты же незаметная как мышка, никто на тебя внимания не обратит! Все, пока! Не забудь сразу сообщить мне! — Кейт, покинув укрытие, быстро шагает прочь. Я медлю.

Выждав пару минут, я осторожно шмыгаю за нужный столик. Присматриваюсь к другим посетителям, похоже, здесь как раз одни рабочие со стройки и далеко не все, всего человек семь. Так что меня обслуживают быстро. Приносят все, что я заказываю, и я стараюсь растянуть еду на подольше. Для этого утыкаюсь в планшет, одновременно стараясь незаметно мониторить вход в блок. Боюсь, у меня это не слишком хорошо получается. Изо всех сил пытаюсь расслабиться и выглядеть естественно. И не краснеть.

Так-с, я не сказала Кейт, что снотворные таблетки для падших мне больше не нужны. Ну и ладно, я же все равно буду ей помогать, не смотря на то, что ничего не получу взамен. Просто не смогу отказаться, я себя знаю.

Хм, Ноак Ириан Това. И третье имя нашего первого пропавшего подмастерья тоже вроде бы Ноак. Проверяю эту информацию на планшете. Совпадение? Или все же они родственники? Вообще, имена у нас берутся, откуда угодно, хоть даже из иномирского кино. Так что совпадения случаются не так уж часто, разве что кино популярное, так что все может быть. Жаль, что родственные связи взрослых людей почти нигде не указываются, а ведь это важно: с кем ты вырос и где. Считается, что, окончив школу, молодой человек начинает, наконец, свой путь с самого начала, и старт для всех одинаковый. На практике же многое зависит от протекции нужных людей, и от того, по крайней мере, с какой стороны от двадцатого уровня ты родился. Ниже двадцатого живут люди, на которых гильдии фактически махнули рукой, на нулевом же — самый сброд.

Так я и сижу, размышляя и сгорая со стыда, несколько часов, заказывая все новые напитки и цедя их потом медленно по глоточку. Рабочие заканчивают обед, со стороны их объекта снова начинается грохот, ну, хоть пыль не летит, и я в кафе остаюсь единственным посетителем. Впрочем, никто мне и слова по этому поводу не говорит.

Наконец, рабочий день заканчивается, а я так и не видела Ноака. Прокручиваю в голове, не могла ли я его пропустить. Точно, он сюда не приходил. С облегчением плачу за все и выметаюсь из кафе.

Флаеры музыкального фестиваля, посвященного Ночи Мясного Человечка, валяются повсюду уже давно, но мне удалось прочитать один, только непосредственно перед его началом. Выступать будут шестнадцать музыкальных коллективов. Читаю находящиеся на слуху названия, пока Маргарета подтаскивает меня вперед в быстро движущейся очереди. Лекс, к сожалению, самоотверженно остался следить за старушкой Эфи, так что мы пришли сюда без него. Вообще-то, я очень не люблю толпу и даже, я бы сказала, панически ее боюсь, но Маргарета очень просила составить ей компанию, так что я здесь, но сердце у меня замирает отнюдь не от восторга.

Фестиваль проходит в городском парке — огромной чаше по центру Муравейника. Зрителей пускают на все уровни по стенкам этой чаши, а коллективы будут играть на большой сцене на ее так сказать днище. Еще возле сцены есть большой танцпол, огороженный щитами, чтобы толпа не сравняла с полом собственно сам городской парк. На этот танцпол мы, к сожалению, с Маргаретой и продвигаемся в очереди, так что будем в самой гуще событий, брр.

Начинается фестиваль, конечно же, с запозданием с коротких речей представителей всех гильдий, которые вскользь касаются предстоящей Ночи Мясного Человечка, после которой мы, предположительно, не досчитаемся нескольких десятков горожан. В основном представители говорят всякие правильные вещи об единении, оптимизме и подобных вещах. Ну и, самое главное, о том, куда обращаться в каждой гильдии тем, кому после Ночи понадобится помощь, психологическая, юридическая или самая что ни на есть материальная. Во время этих речей, Маргарета незаметно переставляет меня все ближе и ближе к сцене, а толпа становится все гуще и гуще.

Далее на сцену выходит первый коллектив, начинает с веселой песни, за ней следует медленная, тягучая, потом опять бодрящая и так далее, группа за группой. Постепенно музыка становится все отвязнее. Толпа вокруг меня дергается в конвульсиях музыкального экстаза, стража уже начинает потихоньку выводить первых бузатеров. А я считаю, сколько еще музыкантов осталось прослушать.

Ну, а стоит мне только сосредоточиться на самой музыке, грохочущей так, что, кажется, сам Муравейник пустился в пляс, как Маргарета куда-то исчезает. Вытягиваю шею, пытаясь заметить ее среди людей, и тут представление прерывается очередной речью.

— Привет, друзья! — кричит в микрофон музыкант Пуффи. — Сегодня нужно веселиться, потому что скоро кого-то заберут от нас, и наступит время плакать! По одной из версий в Ночь Мясного Человечка сладкоголосое чудовище выманивает людей своими чудесными песнями на платформы, чтобы сотворить из них произведение своего извращенного искусства. Что ж, значит, умрем с музыкой!

После такой странной речи, толпа несколько охладевает к представлению, кажется, что никто умирать в принципе не хочет, ни с музыкой, ни без нее. Но Пуффи заводит очередную заводную песню, и все быстро возвращаются к нормальному иступленному веселью.

— Ты-то что тут делаешь?! — орет кто-то мне на ухо, крепко схватив за локоть. Оборачиваюсь — это Кейн. В полной своей праздничной амуниции, куртке с обрезанными рукавами, кожаными браслетами с заклепками, взъерошенными крашенными волосами, кольцом в губе и даже краской на лице. В общем, ничем не выделяется из толпы.

— Получаю новый опыт! — пищу я как можно громче, но не знаю, слышит ли он меня.

— А это еще кто?! — Кейн прорывается куда-то сквозь толпу и поднимает над нею плачущего ребенка лет пяти. — Это чье?! — орет он.

И вдруг кто-то толкает другого, и ни с того, ни с сего там, где только что стоял Кейн, начинается какой-то кошмар! Толпа напирает, начинается давка. Я больше его не вижу! Какое-то очень долгое время я пытаюсь просто устоять на ногах. Потом стражи открывают боковой проход, кого-то вытаскивают, кого-то поднимают, наводят порядок. Наконец мне удается протиснуться поближе к тому месту, где я видела Кейна, и замечаю его стоящие торчком крашенные в белый волосы.

— Вот тьма! — слышу я, — хорошо ты мне ногти так и не подрезала, — Кейн демонстрирует мне свои окровавленные пальцы, в которых он зажал рукоять ножа, лезвие которого тоже все в крови. Он держит этот нож так, как будто только что отобрал его у кого-то. — Попытался вырвать этой твари еще и руку, но хоть поцарапал!

Другой рукой, Кейн придерживает ребенка, который и сам с перепуга вцепился в него так, что не оторвешь. Потом я замечаю, рану в боку у Кейна. Выглядит очень плохо.

Сегодня я иду караулить Ноака снова с середины дня, поскольку с утра ухаживала за раненным Кейном, которого почти сразу отпустили из больницы домой, как следует, заштопав, и он долго не отпускал меня от себя. Сажусь все за тот же столик, что и вчера, и со стыдом на лице заказываю обед поплотнее, чтобы просидеть с едой, не вызывая подозрений, подольше. Сама не могу понять, чего именно я стыжусь, но уж как есть.

На стройке работа снова прекращается, и рабочие тянутся в кафе веселым потоком, но большая часть потока проходит мимо заесть червячка в других заведениях. Я внимательно разглядываю лица всех покидающих блок (некоторые уже кажутся знакомыми), но нужного пока не вижу. Может Кейт ошиблась в своих расчетах? Или кто-нибудь из рабочих пользуется документами Ноака?

Время обеда заканчивается и рабочие неспешно идут мимо в обратном направлении, кто разговаривая, кто напевая. Наконец, вижу лицо, похожее на фото в моем планшете — мужчина в легкой фиолетовой куртке, следует в самом конце процессии рабочих, общаясь с кем-то из них. Только стрижка другая. Проследив, что он зашел в блок, немедленно пишу Кейт сообщение.