Под навесом Храд сел к низкому длинному столу и крикнул, чтобы принесли еды. Для старого вояки, отдавшего службе тридцать лет, несколько мисок крови и ухо с половиной щеки, настало время отдыха. При уходе на покой Подпирающий небо дарил подпиравшим его самого сотню плащей земли, пять рабов и бронзовый знак: челн о двух веслах. Знак освобождал хозяйство владельца от части податей и от переделов земли в общине – иначе дарованные плащи скоро вновь смешались бы с общинными.
Кроме того, знак давал право бесплатно посещать зрелища, пользоваться во всей Срединной домами для путников, кораблями и повозками, перевозящими людей и грузы из города в город. Завидные привилегии! Но смотрители гостиниц, пристаней, конюшен полагали иначе. Эка невидаль – челн о двух веслах! Бывает, что и владельцу четырехвесельного знака места нет! Впрочем, стоило вытащить шкурку, все отговорки жирного пройдохи как волной смыло.
Рабыня принесла кувшин с пивом и миску мяса с острым соусом. Похоже, что бык, перед тем, как попасть в котел, двадцать лет пахал землю. Но Храд почти не заметил вкуса еды. Непривычное чувство свободы, предвкушение встречи с семьей переполняли его. Наевшись и чуть захмелев, он поднял голову от миски. Душа желала беседы.
Соседи с любопытством смотрели на старого воина. Прибытие флота было в этот день сердцевиной всех разговоров. Плосконосый купец с юга задал положенный вопрос о пути пройденном и пути грядущем, после чего все с должными возгласами слушали рассказы о подвигах, о чудесах и богатствах дальних земель, коварстве диких племен. В битве с Севзом Храд сотнями умерщвлял бунтарей, заменял кормчего, убитого стрелой Айда, чуть ли не брал в плен самого вождя коттов.
- Такого бы раба в хозяйство, - сказал подошедший смотритель, сменив этим направление мыслей Храда.
- Хозяйство! Много нынче надо бронзы, чтобы оно не зашаталось! Но у старого Храда кое-что есть! – Он брякнул кольцами за пазухой. – И два мешка добычи! И награда от Подпирающего.
- Большая? – спросил кто-то.
- Мог взять сто плащей земли и пять рабов, или триста плащей и одного раба. Я выбрал, - он поднял толстый палец, - триста плащей и раба, и не прогадал. Дикие дохнут, а земля нет! – Он захохотал, довольный шуткой.
- Ты мог выбрать любого раба на корабле? – спросил смотритель.
- Ха, на корабле! Любого из всей своры, взятой Тифоном!
- И взял того щенка, которого привез сюда?
- Взял этого и не прогадал! – оскалился Храд.
- Смотрите, люди! Он взял юнца, тощего, как весло, и притом гия!
Все засмеялись.
- Взял бы котта, - сказал торговец. – Уж эти живучи, так живучи!
- Или япта, - вставил старик, судя по запаху, приручатель волков. – Они хоть малорослы, но трудолюбивы. А гии – нет диких злее и упрямее!
- А я вот взял гия! – Храд вновь треснул тяжелой рукой по столу, и смех умолк. – И не прогадал! Знаю диких! Вот ты, - он ткнул пальцем в торговца, - что смотришь, покупая раба?
- Зубы, конечно, потом плечи…
- А я смотрю глаза! И ни разу не прогадал! У этого щенка живые глаза, и – попомните слово Храда! – он принесет мне не одно звонкое колечко! – Отставной воин оглядел пожимающих плечами собеседников и, нашаривая отворяющий камешек, заспешил к своим мешкам.
Когда глаза свыклись с полутьмой, Ор увидел столбы, подпирающие потолок, неясные фигуры у стен. Свет пробивался из узких щелей наверху. Люди сидели и лежали, чутко слушая шаги атлантов за дверью. Едва шаги стихли, все поднялись с мест и разом заговорили.
Ора о чем-то спрашивали, но на странном языке, в котором мелькали атлантские слова, гортанные выкрики чернокожих, шелест яптской речи… Ор различил даже два-три гийских слова. Потом люди поняли, что перед ними свежий пленник, еще незнакомый с ут-ваау – смешанной из разных языков речью рабов. Несколько человек придвинулось вплотную, разглядывая Ора.
- Оэ! Ты гий? – спросил морщинистый раб с коротко подрезанной седой бородкой.
- Оэ! Я из Куропаток! – встрепенулся Ор, услышав речь родины. – Мы кочуем по Оленьей. А ты какого рода, Побелевший?
- Вряд ли ты знаешь мой род. Он идет от Изюбря. Наши места…
- Я знаю Изюбрей! – невежливо перебил старшего Ор. – У Севза было почти пять рук твоих братьев.
- Ты кочевал с Севзом! Севз! Севз! – зашелестело по подвалу.
Раздвинув возбужденных рабов, седой гий отвел Ора к стере, усадил на солому и закидал вопросами: верно ли, что Севз ударом дубины проламывает стены? И может вызывать молнии? Верно, что он поклялся освободить всех рабов? Затаив дыхание люди слушали ответы, которые Седой переводил на ут-ваау.
Поддаваясь мольбе в глазах слушателей, Ор по-новому видел и рассказывал прошедшие события. Да, Севз могуч, как десять мамонтов. Тяжкие ворота срываются с ремней, открывая ему путь. Молнии? Его меч быстрее молний! А когда на пути запенился Стикс, он велел… Рабы жадно ловили каждую подробность о битвах, бегстве ненавистных охотников за людьми, подвигах племенных вождей. Шепча проклятия, они слушали, как злобная Атлантская колдунья напустила порчу на Могучего Быка. Это из-за нее не рухнули перед Севзом стены Анжиера. А в последней битве она отвела Вождю глаза, и он не увидел, что узкоглазые окружили его войско.
- Но ведь он не погиб? – с мольбой прошептал Побелевший.
- Нет! – Ор уже сам верил в это. – Добрые духи рано бросили на землю черную шкуру ночи, и она скрыла вождей от атлантов.
Рождалась легенда, которая от раба к рабу, из подвала в подвал пойдет по Срединной. И не один отчаявшийся, услышав ее, подождет звать смерть.
Скрипнул люк, люди метнулись к своим местам у стен. Атланты не любили бесед между рабами. За вошедшим стражем двое рабов несли корыто разваренных зерен. Рабы окружили еду, но никто не начинал, пока самый старый – сгорбленный пеласг, не взял первую горсть. Тогда к корыту со всех сторон потянулись руки. Ор с жадностью наполнил рот теплой кашей. Видя, что все съели первую пригоршню, старейший потянулся за второй. Третья оказалась последней.
Под утро Седой разбудил юношу. Пеласг, который вчера давал сигнал к еде, сидел рядом, кутая сутулые плечи в бурый балахон.
- Самый Старый хочет говорить тебе! – прошептал гий сонно моргающему Ору. – Вчера ты порадовал его вестями, и он дает тебе слова мудрости, которые помогают рабу сохранить жизнь.
Пеласг тихо заговорил, поблескивая черными глазами из-под спутанных волос. Старый гий переводил:
- Первая мудрость: никогда не перечь атлантам. Кричи: «Сделаю, повелитель!» - даже если веление невыполнимо. Возразишь – накажут за непокорность, не сделаешь – всего только за леность.
Вторая мудрость: на глазах у хозяев не будь спокоен. Делай мало, но двигайся много. Переставай, едва хозяин отвернулся.
Запомни третью мудрость: не ищи доброты от хозяев. Те, кого они наградят, - уже не люди. И рабы и атланты презирают их.
Последняя мудрость: чаще вспоминай свое племя, свою землю. Память ранит душу, беспамятство убивает ее.
Ор не все понял. Уж очень отличались эти правила от обычаев людей.
Люк со скрипом распахнулся. «Выходи! Выходи! – кричали стражи. Всячески изображая поспешность, рабы суетливо семенили к выходу. Но два стража с дубинками успели изойти проклятиями, пока вереница рабов вытянулась во дворе. Их повели на берег облицованного камнем канала, где стояла ладья – без палубы, лишь с навесом над кормой.
Рабов загнали в середину, на груз из мешков и бревен. Стражи сели на корме, возле моряков. Туда же прошел Храд.
Над покатыми крышами окружающих домов поднимались дымки – видно, узкоглазые готовили еду. В проходе показался идущий к пристани мамонт с яптом на спине. Ор не так испугался, как вчера, но отодвинулся за большой кожаный тюк. Мамонт подошел к ладье, поднял хоботом конец каната, идущего от мачты, и протянул япту. Раскрыв рот, Ор гадал, что будет дальше.
Пока моряки убирали доску-сходню, погонщик закрепил канат на широком ремне, охватывающем грудь мамонта, тонко крикнул, и огромный зверь навалился на упряжь. Ладья тронулась. Двое моряков взялись за рулевое весло, не давая ей прижаться к берегу.
