- Слушай, сестренка, - закричал он, - как мы раньше не подумали! Надо оставить им вести – там, куда они первым делом кинутся, приплыв.

- Листы сгорают или гниют, - покачала головой Тейя.

- Не на листах! На камне – очень большие знаки! Здесь, - он показал на башню, - нарисуем. Кто подплывет к Атле, сразу увидит.

Так всегда было у Ора: только ухватить самый край замысла, а потом выдумки налетают, как комары. Тейя хмурилась, боясь поверить в избавление.

- В Долину Древа поедем! – спешил Ор. – Выбьем знаки на стенах твоего дома и над гротом Феруса. У Инада стайку ибров попросим – они со скуки воют! Завтра же!

- Мой большой добрый брат! – певица прижалась лицом к плечу Ора. – Опять ты спасаешь меня. Ох, если бы ты знал, как я боялась остаться!

С утра в гавань повалили борейцы. Оглянувшись – видят ли люди Инада, воины с размаху швыряли в океан копья, топоры и даже женские украшения.

- А вот и род покойной Реи! – встрепенулся Инад. – Славно их вооружил этот бронзоненавистник! – В воду летели длинные мечи, панцири и шлемы воинов Италда. Ибры провожали обезоруженных свистом.

Башню в гавани Ор оставил напоследок – не будет страха опоздать к кораблям. Была и еще хорошая мысль – не брать Тейю. Но тут гийское упрямство наткнулось на еще более сильное – женское. Они выехали утром с тремя десятками ибров, радующихся случаю размяться. Далеко стороной объехали дворцовую площадь со зловещим шатром, украшенным молниями. Но стоянки либов и пеласгов нельзя было миновать.

Когда на дороге между ними показались рогатые конники, с обеих сторон бросились толпы людей.

- Пробиваемся вперед или к своим? – спросил старший у Ора.

- Они без оружия! – первой заметила Тейя.

Впереди бежал почти голый либиец. Его широкую грудь вперемешку пятнали следы львиных и волчьих зубов.

- Люди Светящегося!.. Скажите… - воин задыхался от бега. – Правда, что он… не велел мстить?

- Разве Хамма не передала вам? – удивился Ор.

- Сказала! – воин перевел дух. – Только как поверить? Неужто можно отказаться от мести?

- Ты бы не смог, - сказал Ор, - и я тоже. А он перед самой гибелью повторил: «Ни одной матери, ни одного воина не оставить!»

«Не велел!» «Не бросят!» - зашелестело по растущей толпе. А с другой стороны уже набегали пеласги.

«Эх, воины! Кого не уберегли!» «Эй, люди! Меня слушайте: не умер Приносящий свет! Обиделся, что не поверили ему, - ушел». «Обещал – скоро опять приду!» «А про Севза брат Светящегося сказал: у злого копья два острия – вторым себе в брюхо!»

А Севз, сидя в шатре, слушал сбивчивые донесения шакалов и бормотал бессильные проклятия.

Знаки - и на доме Тейи и над гротом – вышли яркие, хорошо видные издалека. И у поворота от Долины к Атле оставили весть на высокой стене храма.

Вернувшись в Атлу, они не нашли больших перемен. Только еще чаще взгляды истомившихся людей обшаривали океан.

А корабли первым увидел Ор. Вися на аркане у самого верха башни, он дорисовывал последнюю фигурку в послании Паланту: веселую и храбрую птичку, Праматерь своего рода. И вдруг, ненароком обернувшись, увидел у горизонта желтые пятнышки парусов. Он заорал так истошно, что ибры, дремавшие наверху, у конца аркана, решили, что порвался ремень. А узнав, в чем дело, кинулись с башни, оставив Ора висеть на стене.

Хохоча, как котт, и ругаясь, как бореец, он кое-как вылез на верхнюю площадку. Внизу гавань уже ревела от восторга, протягивая руки навстречу еще не видным снизу кораблям.

Этот день, весь следующий и утро третьего остались в памяти, как какой-то вихрь криков и беготни, улыбок и слез, и бесконечных радостных воплей, от которых звенело в сердце и в ушах. Из сумятицы, как камни из пенных водоворотов Стикса, высовывались отдельные мгновения – самые радостные, самые горькие, а то и просто случайно запомнившиеся: скрип первого корабля, обдирающего борт о камни пристани. Угловатое, на глазах чернеющее от страшной вести лицо Зогда. Блестящие спины либов, таскающих на корабли мешки с едой.

Еще Ор запомнил вереницы людей – род за родом, медленно, дрожа от нетерпения, придвигающиеся к сходням, длинноголового пожилого оола с атлантской девчушкой на руках, черную собаку с белым пятном на лбу. Она радостно бежала впереди кучки пеласгов, заботливо оглядываясь на новых хозяев.

А потом – Севз с Гехрой подъехали к краю пристани и спешились у сходней. Коней тут же забили и разрезали на дымящиеся куски. Гехра первой поднялась на палубу, а шедшему сзади Севзу ибр преградил путь. «Меч!» - сказал он. Громовержец, багровея, положил руку на копье ибра, и оно треснуло в страшном кулаке. Но ибры уже набегали, жарко молясь, чтобы убийца заартачился. Гехра обернулась.

- Брось! – сказала она. – Ну!

Севз отстегнул меч, уронил в воду и, сгибаясь под тяжестью собственных плеч, взошел на корабль. Следом, затравленно озираясь, скользнуло несколько шакалов.

И вот – одинокая фигура Инада на пустой пристани. Он обвел ее взглядом из конца в конец, поднял глаза на пустые улицы, уходящие к городу, на холмы, горбящиеся на западе, и повернулся спиной к Атлантиде. Он выполнил последнюю волю Приносящего свет – никого не оставил!

Корабли выбирались из горла гавани. Люди бросали взгляды на Срединную, чтобы потом два десятка дней до слез в глазах смотреть на восток.

- Развязались с этой акулой! – сказал дородный Эстипог тощей, но величавой старухе, кивая на Атлантиду. – Теперь можно с Посдеоном кое-какие счеты свести: за те три ладьи и…

- Я тебе сведу! – Мать показала вождю костистый кулак. – Пятьдесят лет детей рожать надо, а не счеты сводить!

- Титанов нет, а небу хоть бы что! – Зогд отвернулся от Срединной и, волоча ноги, пошел вниз. Впервые выдалось время погоревать.

- Что приуныл! – Гехра игриво ткнула в бок мужа. – Домой приедем – самый большой табун тебе доверю. Лучше всякого войска!

- Сперва еще придется Айда и Гезд повидать! – огрызнулся Севз, и, отвернувшись от враз поскучневшей Гехры, смерил взглядом Срединную.

- Может быть, что и не вышло, - пробормотал он, - но титанов я сокрушил! Этого у меня никто не отнимет.

Мельком взглянув на землю своего десятилетнего рабства, Хамма достала припасенную ткацкую раму и кликнула нескольких мужчин потолковее:

- Вот тут сядьте! – сказала она строго. – Буду учить вас хорошую ткань делать.

- Смотри! – показал Ор Тейе на медленно окунающуюся в волны башню. – Даже отсюда прочесть можно!

На темных камнях видны были красные знаки. Нарисованные величиной в два человеческих роста, они отсюда были маленькими, как на полосках голубиных вестей. Но вполне отчетливыми. Только хвост у птицы остался чуть-чуть недорисованным.

«ЗНАТОК И МОРЕХОД! – прочитала Тейя медленно, как заклинание. – НАЙДИТЕ ПЕВИЦУ У ДЕТЕЙ КУРОПАТКИ!»

Прошло три года, вместивших меньше событий, чем одно предыдущее лето. Да и события все какие-то не величественные: без крови, воплей, предательств.

Инад с Зогдом едва уговорили яптов, коттов и гиев пропустить племена, сгубившие Промеата, через свои земли. Так велел Приносящий свет. И Севз, надеявшийся на войну, шепча проклятия, смирился с новой победой мертвого, но неодолимого соперника.

Однако охотник Гехры, старший над десятью табунщиками, еще не вовсе пал духом. Зиму и лето он терпеливо ждал, что боги и люди опомнятся и вернут ему власть. Но боги молчали, а борейские роды, по горло сытые великими свершениями, разбрелись по отдаленным стоянкам. И тогда на празднике пяти соседних родов Севз вышел на площадь между чумами и сказал свою последнюю речь.

Он уходит на гору Олинф к своим божественным собратьям, которых ненадолго покинул, чтобы сокрушить титанов. Он еще вернется – может, через год, а может, при внуках: куда спешить бессмертному! – и поведет борейцев на новые битвы. Пусть помнят и ждут!