— А Синклер? — не удержался Лэйд, — У вас и на счет Синклера имеются подозрения?

К его удивлению Лейтон рассмеялся. Негромко, но почти искренне.

— Тихоня Синклер? Еще как! Бьюсь об заклад, вы не знаете, как с ним обращался Крамби. С каким оскорбительным пренебрежением слушал его, как часто унизительно отчитывал при посторонних. Вы знаете, кто отец Синклера?

— Кажется, какой-то банкир. Но…

— Вот именно! Как юрист Синклер не полезнее, чем кусок коровьего навоза для королевского ювелира! Крамби принял его только для того, чтоб закрепить союз с чужим капиталом. Но это не значит, будто он ценит его как работника или считает нужным скрывать свое истинное к нему отношение. Синклер — собачка, которой дозволяется зайти в хозяйскую комнату, но только лишь пока в доме гости. Потом ее без жалости выгоняют на улицу. И как он ни выслуживался перед Крамби, как ни унижался, доказывая свою полезность, положение вещей не изменилось! Я думаю, Синклер втайне ненавидит Крамби. Ненавидит и желает смерти. Он амбициозен и глуп, такие умеют истово ненавидеть. Если бы у него была возможность призвать демона себе на помощь… Не сомневайтесь, он натравил бы его на Крамби не колеблясь!

— Синклер лежит на первом этаже, — сухо произнес Лэйд, — И он так слаб, что, пожалуй, может умереть, если кто-то рядом слишком громко кашлянет. Не очень-то он похож на человека, который воспользовался плодами своего заговора?

Лейтон отмахнулся от его возражения, как от докучливой мухи.

— Демоны коварны и злонамеренны, вы сами это сказали. Может, жизнь Синклера — это его плата за месть, плата, которую пришло время взыскать. Или же этот молокосос, сами ни черта не смыслящий в юриспруденции, позволил обмануть себя, не прочитав начертанное в договоре мелким шрифтом.

Лэйд вспомнил страшный прыгающий пульс Синклера, его дергающиеся сухожилия, похожие на дрожащие под кожей пружины. В этом был резон. Никто не способен ненавидеть так искренне и самозабвенно, как униженный. Никто не отдается ненависти с таким пылом, как презираемый. Синклер в силу молодости и глупости мог бы ввязаться в такое дело. И он же, мня себя опытным законником, легко мог позволить демону себя обмануть. Даже сам Господь не знает, сколько бед совершено людьми из самонадеянности…

— Розенберга вы тоже подозреваете, мистер Лейтон?

К его удивлению Лейтон расхохотался. И пусть смех у него был нервный, на глазах начальника кадровой службы выступили слезы, которые ему пришлось стереть платком.

— Его — в первую очередь! Он делает вид, будто его интересуют только дела. Биржевые котировки, фьючерсы и деривативы. Изображает из себя этакую, знаете, бесстрастную вычислительную машину. Но меня ему не провести. Я умею проникать сквозь любые маскировочные покровы, чтобы понять, что за человек передо мной.

— И что за человек Розенберг?

— Этот человек знает о демонах больше всех нас, мистер Лайвстоун, уж поверьте мне. Потому что его самого с рождения снедает демон. Демон гордыни и алчности.

— Он… Не показался мне высокомерным.

— Потому что он слишком умен для того, чтобы демонстрировать свое лицо! — резко произнес Лейтон, — Но я его прощупал. У меня есть способы. Розенберг в глубине души надменный и властный диктатор. Он великий финансист, это верно, если кто-то в Новом Бангоре и мог с ним соперничать, то только сам Олдридж. Мне кажется, только одного его в целом мире Розенберг и уважал. А когда он умер…

— Когда он умер… — эхом повторил за ним Лэйд, не желая, чтобы распаленный Лейтон соскочил с этой мысли, как вагонетки трамвая иной раз, разогнавшись, соскакивают с рельс, — Что было?

— Розенберг был раздавлен и в ярости, — выдохнул Лейтон, — Он был уверен, что Олдридж завещает ему свою долю в капитале предприятия. Он и подумать не мог, что жалкий выскочка Крамби, обладающий смехотворным миноритарным пакетом, вдруг сделается его начальником. Он знал, что Олдридж презирал его и в грош не ставил. И тут такой удар!

— Пожалуй, болезненно для самомнения, — согласился Лэйд.

— Смертельно болезненно! Розенберг собирался покинуть «Биржевую компанию Крамби», раз уж та потеряла приставку «Олдридж». Но не успел.

— Он собирался уйти?

— Не уйти, — Лейтон хищно осклабился, — Уйти с достоинством позволительно человеку с чистой совестью. Он собирался бежать. Как трус, под покровом ночи. Что, удивлены? В его письменном столе лежит письмо, в котором он пишет о том, что намеревается вернуться на родину предков, в Германию. Письмо — и билет на пароход, отплывающий из Нового Бангора через два дня. Он готовил бегство, Лайвстоун! А человек, готовый бежать и испытывающий презрение к людям, на которых работает, может, пожалуй, на секунду задержаться перед шлюпкой, чтобы поджечь напоследок запальный шнур, а?

Лэйду вспомнилось тяжелое лицо Розенберга. Его манера без всякой необходимости поправлять очки, кажущиеся маленькими и хрупкими на фоне его грубых, выточенных из камня, черт. Его револьвер, который он держал под рукой, в ящике письменного стола.

— Пусть Розенберг не демонолог, — Лейтон внезапно поднял голову, впившись в Лэйда взглядом, — Но он достаточно умен, чтобы заручиться помощью демонолога, разве не так?

Да, подумал Лэйд, достаточно. Может даже, сверх того. Розенберг знал, что компания обречена и не собирался уходить на дно вместе с ней. Вот почему он заперся в своем кабинете, предпочтя карантин любым другим действиям. Он никому из них не доверял. Он просто хотел сбежать.

— Кажется, вы неплохо запаслись по теоретической части, — пробормотал Лэйд, — Против каждого подготовили обвинение. Наверняка и мисс ван Хольц не забыли, а?

Тонкие перекошенные зубы Лейтона тихо скрипнули.

— Не забыл, уж будьте покойны. Мисс ван Хольц из тех людей, которых забыть не проще, чем сифилис.

— Какой же у нее мотив желать зла Крамби и его детищу?

— Один из самых древних, известных человечеству. Досада отвергнутой женщины.

Лэйд вспомнил раскосые глаза мисс ван Хольц. Оглушенные опием, потемневшие от усталости, горящие яростью, они все еще выглядели лукавыми и серьезными одновременно. Удивительные глаза.

— Но ведь вы сказали…

— Что мисс ван Хольц оказывала внимание всем членам оперативного совета? Так и было. По очереди и по взаимной договоренности. Но неужели вы думаете, что именно к этому она стремилась, переступив порог «Биржевой компании Крамби»? Что в мире существует женщина, стремящаяся к такой участи? Нет, Лайвстоун, ей нужны были не они. Ей нужен был Крамби. Весь и без остатка. Он и принадлежал ей какое-то время, но слишком недолго.

— Они были… любовниками?

Лейтон встретил смущение Лэйда понимающим смешком.

— Сложно представить, не так ли? Но действительно были, месяца три или четыре. Этот роман длился не очень долго, но жара, выделенного им, было достаточно, чтобы расплавить все три этажа этого здания. Мистер Крамби — джентльмен, но он не собирался обзаводится семьей так рано, кроме того, у него беспокойная, непоседливая душа, все постоянное ему претит. Заметьте, он не избавился от нее, как избавляются от надоевшей игрушки. Напротив. Щедро одарив, оставил в своем кругу, позволив ей обустраивать свою судьбу как заблагорассудится.

— И мисс ван Хольц охотно воспользовалась этой возможностью, — пробормотал Лэйд, — Окружив своей заботой весь оперативный совет.

— Многие на ее месте были бы вполне счастливым подобным положением. Многие, но не мисс ван Хольц. Она честолюбива, Лайвстоун. Честолюбива и крайне опасна. Она не носит в ридикюле ни отравленных дротиков, ни шелковой удавки. Ей это ни к чему. В ее арсенале — тысяча масок, и пользоваться ими она умеет в совершенстве. Маска оскорбленной невинности, маска дамы в беде, маска сломленной страдающей женщины, обреченной на равнодушие окружающих… Ее масок хватит, чтоб обеспечить реквизитом театральную труппу полного состава, но будет трижды проклят будет тот, кто позволит ей себя обмануть.

— Вы думаете, в глубине души она может лелеять месть Крамби?