Крамби что-то пробормотал, но Лэйд его не расслышал — локомобиль в очередной раз издал серию паровозных гудков, прогоняя кого-то с пути.

— Или, к примеру, миссис Лаво. Уверен, вы нашли бы эту даму обворожительной и мудрой, а встретив на улице, нипочем бы не догадались, что она — первый в Новом Бангоре специалист по проклятьям. Она — единственный известный мне человек, которому удалось столковаться с Зеленозубой Дженни[10] и уцелеть при этом. Впрочем, едва ли бы вы рискнули обратиться к ней за помощью, при всех своих талантах она содержит публичный дом в Шипси и имеет там определенную славу. Может, вам пришелся бы по вкусу Сеньор Пеликан. Это старый высохший португалец со стеклянным глазом, не вытаскивающий изо рта трубки и не мывшийся с рождения. Или, может, Чернильная Вдова, у нее обезображено лицо, поэтому она редко снимает вуаль, однако… Эй! Вы в порядке?

Крамби вздрогнул. Он полулежал на своем месте, но поза его уже не казалась расслабленной, напротив, Лэйду показалось, будто тело оперативного директора под дорогой серой тканью напряжено до предела, как у атлета в момент пиковой нагрузки на спортивном снаряде. Губы сжались в бледную линию, взгляд поплыл, сделавшись на пугающую секунду серым и пустым, губы что-то беззвучно бормотали.

— Мистер Крамби! Эй! Как вы?

Крамби встрепенулся. Он немного побледнел, однако глаза его, заморгав, быстро вернули себе осмысленное выражение.

— Я… Черт, мне на пару секунд сделалось не по себе. Должно быть, укачало, у этих немецких рессор отчаянно мягкий ход.

— Это все угарный газ, — буркнул Лэйд, — Вот почему я не доверяю локомобилям, в них ничего не стоит угореть! Остановите свою чертову тачку и вылезем наружу подышать свежим воздухом.

Крамби улыбнулся. Улыбка была бледной, не вполне уверенной, но отчетливой.

— Нет нужды. Благодарение Богу, мы подъезжаем к Конторе.

[1] Здесь: примерно 4,5 м.

[2] Яичное дерево (egg plant) — распространенное в Полинезии название баклажана.

[3] Ландо — легкая четырехместная повозка со складывающейся крышей.

[4] Mo chreach! (гэльск.) — дословно «Мои руины!». Чаще используется в значении «Вот черт!»

[5] «Кинг-Кросс» — один из железнодорожных вокзалов Лондона.

[6] (лат.) «Что и требовалось доказать» — выражение, используемое математиками в конце доказанной теоремы.

[7] Здесь: примерно 32 км/ч

[8] Битва при Абукире (1798) — морское сражение между английским и французским флотом, закончившееся победой Англии.

[9] Ферт-оф-Тей — река в Шотландии, железнодорожный мост через которую рухнул в 1879-м году вместе с идущим по нему поездом, одна из самых значительных железнодорожных катастроф в Англии.

[10] Зеленозубая Дженни (Злая Дженни) — персонаж английского фольклора, речная или болотная ведьма, похищавшая детей и топившая неосторожных путников.

Контора «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» не производила того внушительного впечатления, которое производило ее название. Это был основательный трехэтажный особнячок на Лемер-стрит, симпатичный, опрятный и похожий на увеличенный во много раз макет дома, прилагающийся в комплекте к игрушечной железной дороге. В его облике Лэйд не нашел ничего зловещего. Скорее, напротив.

Несмотря на свойственные возрожденному готическому стилю тяжеловесные черты, делавшие всякое здание подобием не то собора, не то крепости, этот выглядел весьма мило. Может потому, что выкрашен был не тяжелой серой краской, как многие дома в Майринке, а легкой светло-бежевой, почти жизнерадостной на общем фоне.

Лэйд не один раз проходил мимо него, но, кажется, никогда не обращал на него особенного внимания — в этой части Нового Бангора, где каждый дом намеревался походить если не на Фолклендский дворец[1] в миниатюре, то на Кедлстон-холл[2], Контора мистера Крамби не производила особенно броского впечатления.

— Весьма мило, — заметил Лэйд, с удовольствием выбираясь из тесного нутра локомобиля и втягивая свежий вечерний воздух, — Поставить бы у входа несколько кадок с гортензиями — и можно было бы принять за семейный пансионат высшего класса.

— Мы многое изменили тут после того, как мистер Олдридж отошел от дел, — в противоположность Лэйду Крамби выбрался из механического экипажа легко и изящно, точно спешивающийся всадник, — Никаких тяжелых портьер, никаких литых решеток и гобеленов, всех этих замшелых признаков уходящего века. Это место должно быть храмом Меркурия, светлым и просторным, а не логовом пауков-капиталистов, как это хочется видеть некоторым социалистам-газетчикам. Прошу вас.

В храм Меркурия Лэйд ступил не без опаски. Его нервировали роскошные дома и их владельцы, слишком уж часто они обнаруживали незримую связь друг с другом. Под слоем изысканной лепнины часто обнаруживалась короста из ржавчины и гнилые перекрытия, богато отделанные десюдепорты[3] скрывали огрехи дверных проемов, а прочные каменные стены сплошь и рядом покоились на трухлявом фундаменте.

Подобные дома — точно подготовленный к погребению труп, которому стараниями похоронного агента на время возвращена иллюзия жизни. Благодаря благовонным маслам и краскам лицо покойника кажется живым и даже одухотворенным, прическа безукоризненной, а подведенные тушью глаза — лишь прикрытыми на время короткого сна. А между тем, внутри, под всеми этими слоями находятся груды иссеченной прозекторской рукой плоти, булькающие подземные озера из формалина, каверны, наполненные зловонным гноем и прочая дрянь, на которую не стоит смотреть благовоспитанной публике…

Может, поэтому мне всегда было легче работать в Миддлдэке, подумал Лэйд. Там никто не гнался за изяществом форм, там фасады красили той краской, которая оказывалась под рукой, а внутреннее убранство было устроено таким образом, что немудрено и заблудиться. В таких домах, обычно больших и бесформенных, как расплывшиеся амбары, обычно было людно, шумно, накурено, там непременно ощущался запах стряпни, краски, застоявшейся воды, кошачьей мочи — но именно в этой обстановке он работал лучше всего. Его грубые тяжелые пальцы, похожие на пальцы плотника или боксера, но не музыканта, начинали дрожать, точно нащупывая невидимые струнки, он прикрывал глаза и почти тотчас ощущал искомое. Не след, но незримый намек на то, где этот след может таится и в чем заключен. В царстве благородного мрамора и богатой драпировки это чувство работало куда менее охотно, иногда приходилось ждать по нескольку часов, прежде чем его обостренных тигриных чувств касался зыбкий сквознячок, несущий тревожный, недобрый запах…

Однако опасения его оказались напрасны. При входе в дом не обнаружилось швейцара, которого Лэйд непременно ожидал увидеть и заранее ежился при мысли о том, что придется обнажить подкладку его порядком ношенного плаща. Не было угодливых слуг и лакеев с их особенной, только лакейскому племени свойственной фамильярностью. Не было мажордома, с пингвиньей грацией шествующего навстречу чтобы принять у гостя визитную карточку. Словом, не было многих вещей, которые обыкновенно бывают в таких домах. Зато было другое, ощущаемое даже сквозь дверь — оживленный человеческий гомон, смех и звон стекла. Звуки, свойственные не сборищу оплывших биржевых дельцов, а оживленной и веселой пирушке.

Дверного молотка на привычном месте не обнаружилось, равно как и клавиши новомодного гальванического звонка. Лэйд немного оробел на пороге, пробормотав себе под нос:

— Прочесть ли нам приветствие в стихах или войти без лишних предисловий?

И был немало удивлен, когда Крамби вдруг подмигнул ему:

— Нет, в наше время это не в ходу[4]. Смелее!

***

Дверь он распахнул легко, как делал это, должно быть, тысячи раз. А мгновеньем спустя Лэйд опасливо вжал голову в плечи, потому что ему показалось, будто во внутренностях бежевого особняка разорвался пороховой снаряд, окатив его шрапнелью из стеклянной крошки.