Не доходя до магазина «Маллони», он вдруг остановился, заметив собравшуюся толпу перед киоском, который он арендовал для фотографий Джорджины. Камеру у нее отняли, и теперь там вроде нечего было выставлять. Ярость тут же уступила место любопытству, и он стал проталкиваться к киоску. Что ни говори, а зрителей собралось порядочно, и они все прибывали.

Внимательным взглядом опытного газетчика Дэниел окинул выставку черно-белых фотографий. Снимал явно начинающий любитель. Некоторые из карточек были передержаны, в других оставляла желать много лучшего композиция. Джорджина не имела к этому никакого отношения.

Выставка привлекла к себе большое внимание. Леди в элегантных шелковых нарядах с турнюрами и в шляпках с перьями, надувая губки, рассматривали эти плохие снимки, на которых были изображены полуголые грязные детишки, сидевшие на продавленном убогом крылечке, комнаты с проваливающимися потолками, крысы на кучах мусора. С одной фотографии на зрителей глядела целая семья — на муже, жене и детях были воскресные нарядные костюмы, — снятая на фоне полуразвалившейся лачуги.

Чего-чего, а цинизма фотографу было не занимать. Дэниел удивился, ибо считал, что в Катлервилле самым циничным является он. Он обошел киоск со всех сторон, пристально вглядываясь в снимки и пытаясь определить личность фотографа. Но тщетно. Ясно, что не Джорджина. Она остро чувствовала, что люди вроде Харрисонов заслуживают того, чтобы жить в нормальных человеческих условиях, но невольно всегда пыталась замаскировать убожество ленточками и бантами, как было в случае с тем шествием. Этот же фотограф ничего не ретушировал, и его снимки били не в бровь, а в глаз.

Тут Дэниел вспомнил о том, что камера и фотопринадлежности забрал себе Питер… Он покачал головой, отходя от киоска. Артемис снял бы со своего сына скальп, если бы прознал о том, что тот сделал эти фотографии. Чопорность и благонадежность Питера никак не вязались с этой обличительной выставкой. Тем более устраивать ее было не в его интересах. Ведь рано или поздно именно он станет хозяином «Эй-би-си ренталс», а значит, и трущоб.

Не зная что и подумать, Дэниел пересек улицу к магазину «Маллони». У него должно было состояться свидание с отцом. Свидание, которого он ждал двадцать восемь лет. А фотографии никуда не убегут, с ними и потом можно разобраться.

Едва переступив порог магазина, он понял, что смотрится довольно нелепо. На белой рубашке темнели масляные пятна от смазки станка, о галстуке и жилете в такую жару он как-то не подумал. Волосы были как всегда растрепаны, руки испачканы в черной краске.

«Еще хорошо, что не пришлось разбить костяшки пальцев об Этана, — с кривой усмешкой подумал он, игнорируя служащих магазина, которые испуганно пялились на него. Дэниел сразу направился в контору. — Папочка обидится, если я опоздаю».

Секретарша открыла рот, чтобы остановить его, но Дэниел прошел мимо, не обращая внимания, бесцеремонно открыл дверь в кабинет и скрылся за ней. Бедная женщина только вздрогнула, когда он хлопнул за собой дверью, и бессильно откинулась на спинку стула.

Питера в комнате не было. За большим бюро у окна сидел только старик. Дэниел, как ни силился, так и не смог найти между ним и собой внешнего сходства. Старший Маллони был крупным красивым мужчиной, но у Дэниела, в конце концов, была та же фамилия, записанная в его свидетельстве о рождении, и пришла пора получить объяснения.

Усевшись в кресло напротив, Дэниел нагло водрузил ноги на журнальный столик и сложил руки на груди.

Итак, отец, Этан передал, что ты хочешь меня видеть.

Седовласый старик несколько мгновений изумленно смотрел на высокого и худого гостя. Он уже видел его раньше, когда тот проходил в голове шумной толпы под окнами магазина. Тогда он еще нахально поприветствовал его, и старик воспринял это как оскорбление. Его сын никогда бы не посмел его оскорбить.

Но как Маллони ни пытался закрывать глаза на правду, он не мог не видеть явного сходства между этим молодым мерзавцем и своим младшим сыном Джоном.

Скрипнув зубами, он вцепился руками в край стола.

Если бы я хотел тебя видеть, я оплатил бы тебе транспортные расходы. Не знаю, чего ты хотел добиться своим приездом в Катлервилл, но я уже дал тебе все, что собирался дать. Ты еще должен сказать мне спасибо за то, что я заботился о тебе все эти годы. Большего ты от меня не дождешься.

Дэниел продолжал улыбаться.

А мне от тебя больше ничего и не нужно. Я сам зарабатываю себе на жизнь. Делать деньги просто. Гораздо труднее делать другие вещи, ты не находишь?

Артемис нахмурился:

Я уже сказал: больше ты от меня ничего не получишь. Если бы ты проявил должное уважение ко мне, я еще, возможно, дал бы тебе какую-то долю. Но ты с самого своего приезда только тем и занимался, что вредил мне. Поэтому я хочу, чтобы ты убрался из города, с глаз моих долой, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы добиться этого.

Дэниел пожал плечами.

Я приехал сюда не просить, а просто поглядеть: что же это за люди такие, которые могут позволить себе швыряться собственными детьми? Теперь я увидел все, что мне было нужно, и понял, что не хочу иметь с вами ничего общего. Более того, я всерьез подумываю о том, чтобы сменить фамилию. Она напоминает моей жене о вашем гадюшнике, к которому мы с ней не хотим иметь отношения.

Лицо Маллони покрылось красными пятнами. Было видно, что ему стоит больших трудов сдерживаться.

— Я оплачивал твое образование, рассчитывая на то, что тебя научат уважать людей, которые стоят выше тебя в жизни. Но тебя ничему не научили, и теперь я думаю, что, может быть, стоит потребовать деньги назад!

— О, если бы это было возможно! Если бы… Впрочем, полагаю, воспитательница научила меня уважению к людям. Такому уважению, о котором ты и представления не имеешь. Например, я с уважением отношусь к людям, которые, экономя на себе, изо всех сил бьются, чтобы заработать на прокормление своих детей. В то время как ты, как алчная пиявка, отнимаешь у них последнее! Прости, но я не могу уважать тебя за это.

Старик не взорвался, как ожидал Дэниел, и в этом было нечто зловещее. Отодвинув стул, он поднялся из-за стола, не сводя глаз со своего посетителя. За окном шумела улица, но он не обращал на это внимания. Сложив руки на груди, совсем как сын, он проговорил:

Я научу тебя уважать меня. В эту самую минуту адвокаты готовят документы о передаче на мой баланс «Хановер индастриз» и того уродливого особняка, который твоя жена называет своим домом. Уже вечером вы оба окажетесь на улице. Ты думаешь, что поступил очень хитро, отняв у нас Джорджину Хановер? Скоро ты узнаешь, как непросто содержать в нищете такую женщину. Она превратит твою жизнь в сущий ад, но в конце концов я смилуюсь над ее страданиями и помогу ей устроить развод, дабы исправить последствия той ребяческой выходки, которую она совершила, выскочив за тебя замуж. Что же касается «Хановер индастриз», то, пока я жив, не видать тебе мануфактуры как своих ушей.

Дэниел вздохнул и покачал головой:

Так ты, оказывается, ничего не понял? Впрочем, я должен был это предвидеть… Но, согласись, трудно априори считать родного отца бесчеловечной скотиной. Я шел сюда, надеясь, что ты объяснишь мне, что такого отвратительного вы нашли во мне, чтобы выгнать меня из вашего царства в самом начале жизни. Но теперь и спрашивать не стану.

Темные глаза на мгновение сверкнули на угрюмой маске лица Маллони.

Я избавился от тебя, потому что ты не сын мне Ты носишь мою фамилию, но в тебе нет ни капли моей крови. Это тебе понятно?

Дэниел равнодушно повел плечами, но поза его выдавала внутреннее напряжение.

Поскольку я совсем не знаю свою мать, мне трудно как-то защищать ее. Но твои слова я запомнил.

Он снял ноги с журнального столика, поднялся и направился к выходу из кабинета.

Ты не уйдешь отсюда до тех пор, пока я тебе не разрешу! — рявкнул Артемис, угрожающе поднимаясь из-за стола.

Дэниел продолжал идти.