— Полегче, полегче, — взмолился он.

Девлин остановилась, чувствуя, как увлажняется влагалище. Она слегка приподнялась, придерживая член Уилсона рукой, а затем опустилась неторопливо и уверенно. Уилсон вскрикнул и подался к ней: схватив женщину за талию обеими руками, он потянул ее на себя, вонзаясь в нее до предела. Девлин сжала его в объятиях, и внезапно боксер выгнулся дугой. Девлин ощутила, как он мощно кончает. Женщина закинула руки ему за голову и прижала к своей груди. Ощущая самопроизвольные спазмы мужчины, она почувствовала, как ее захлестывает волна нежности; Уилсон, казалось, будет биться в оргазме вечно. Но он обмяк и, закрыв глаза, откинулся на матрас.

Девлин слезла с него и прилегла рядом, положив голову на грудь боксера. Ей хотелось узнать, о чем сейчас думает Уилсон, не разочарован ли он, не чувствует ли стыда за то, что так быстро кончил. Мужчина обнял ее рукой за плечи и притянул к себе. Объятия Уилсона становились все сильнее и сильнее; его пальцы вонзились в плоть Девлин, и та на секунду испугалась, но затем, даже не видя лица боксера, поняла, что он просто тихо плачет, прячась от нее.

Девлин, ни слова не говоря и не поднимая глаз, уткнулась ему в грудь. Она молча лежала рядом и, притворяясь, что ничего не замечает, размышляла над волшебством всего происходящего, в то же время всей душой понимая тайный смысл, понимая, что значила она сама для Уилсона, Коули, Клейна, для всех этих мужчин, чьи истерзанные души и тела принимали страдания, никому не показывая своих мучений, и только теперь, рядом с женщиной, срывались. В ней проснулось странное ощущение того, что она являет собой не только себя, что она более, чем Девлин, даже более, чем обычная женщина: она сочетала в себе все, чего желали эти мужчины и чего они были лишены, все, что они могли бы иметь и не имели. Она была тем, что помогло бы этим обделенным людям почувствовать себя мужчинами, которые могли не только трахать, тем более что по-настоящему трахаться они и не могли, но и защищать, хотя и защитить ее они были не в силах; могли быть сильными, хотя и были слабыми, могли гордиться собой, хотя у них было больше причин для стыда; могли, наконец, любить, хотя все, что их окружало, провоцировало только ненависть. Впрочем, возможно, эта окружавшая их ненависть и помогала им сильнее любить… Рассуждая о ненависти, Девлин вспомнила о Грауэрхолъце и почувствовала, что даже он, Грауэрхольц, в кривом зеркале, в перевернутом негативе своей злобы, нуждался в ней так же, как и остальные. В эту минуту у нее не было ненависти к Грауэрхольцу — сейчас она думала лишь о том, что связывало только их двоих, и не боялась того, что он хотел с ней сделать, поскольку в ней он видел то, чего был лишен сам, и Девлин приняла эту ужасную сторону натуры так же, как принимала в ней и все хорошее. Она при случае убила бы Грауэрхольца за себя и за своих друзей, но ненавидеть или бояться его она уже не могла. В момент озарения Девлин осознала, что постигла мужчин так, как не была способна раньше, узнала нечто, не поддающееся научному анализу, вопреки всем ее прежним стараниям; то, что нельзя передать словами или описать на бумаге. Это каким-то образом связано с мужской и женской природой и тем неуловимым, что объединяло и разделяло эти столь разные ипостаси человека. Этого хватило, чтобы хоть ненадолго преодолеть разделяющую их пропасть. Теперь Девлин могла ответить на вопрос Галиндеса, а прежде и многих других: почему она решила поработать в Государственном исправительном учреждении „Зеленая Речка“. Теперь ясно, что привело ее сюда, но объяснить это кому-либо другому она бы не смогла.

—С вами все в порядке? — спросил Уилсон.

—Да, — ответила Девлин. — Все отлично.

—Думаю, нам лучше поскорее вернуться.

Не глядя друг на друга, они торопливо оделись. Они так ни разу и не поцеловались, но это уже не волновало Девлин. Выползая из своей норы, они с Уилсоном встретились глазами, и Девлин улыбнулась боксеру. Уилсон тряхнул головой и улыбнулся в ответ.

—Говорил мне Коули, что вы стерва. А я-то, дурак, ему не верил!..

—А мне он говорил, что вы мудак, — сообщила Девлин.

—Сдается мне, этот Коули здорово разбирается в людях… Спасибо, Девлин.

—И вам спасибо…

Уилсон пристально смотрел на нее, пока не сообразил, что она имела в виду. Затем кивнул и выбрался из каморки.

—А на кой черт Коули вообще оборудовал это место?

По пути назад Девлин разъяснила Уилсону план бегства, который Коули так и не претворил в жизнь, и Уилсон нашел план вполне реальным. На первом этаже из дверей палаты Крокетта к ним навстречу вышел, прихрамывая, Дино Бейнс — один из больных СПИДом.

—Винни Лопес говорит, что они принесли на крыльцо оборудование для резки металла…

Девлин распахнула дверь в кабинет. Коули по-прежнему сидел в очках за своим столом, уткнувшись в журнал перед собой. Он даже не поднял глаз.

—Коули, — окликнула его Девлин.

Негр поставил указательный палец на строчку, которую читал, и поднял голову.

—Две — две! — опечатки на третьей странице! О чем думают эти хреновы издатели? Неужели эти великие и могучие спецы ни фига не понимают в своем деле?..

—Грауэрхольц вернулся, — сказала Девлин. — Лопес сообщил, что они принесли газовый резак.

Коули с благоговением закрыл журнал, аккуратно убрал его в ящик стола и встал.

—Ну, пошли взглянем, — произнес он. — До тех пор пока не дочитаю, сюда не войдет ни один из этих козлов.

Его взгляд упал на брюки Девлин, затем вскинулся к лицу: девушка почувствовала, что неудержимо краснеет. Помрачнев, Коули неприязненно перевел глаза на Уилсона. Сняв очки, негр вышел из-за стола.

Девлин, глянув на себя, обнаружила три незастегнутые пуговицы на джинсах. Пока она трудилась над ними, Коули, не оборачиваясь, вышел в коридор. Девлин обменялась взглядом с Уилсоном и потащилась за Коули.

Они вышли через внутреннюю деревянную дверь, перешагнули через свернутый пожарный шланг и остановились перед сплошной стальной дверью. Коули отодвинул заслонку и заглянул в смотровое оконце.

—Мать твою!.. — выругался он и выпрямился.

Девлин склонилась к глазку: в конце коридора, за стальной решеткой. Грауэрхольц наблюдал за двумя головорезами, втаскивавшими тележку с газовыми баллонами. Третий бандит нес газовый резак, присоединенный к двойному шлангу, идущему от головок баллонов. Грауэрхольц взглянул прямо на Девлин; его левый глаз так и остался намертво заклеенным.

—Это ты, Коули? — крикнул он, ухмыляясь. — Скоро мы прорежем эту дрянь и тогда займемся твоими жирными черными яйцами!

Девлин хлопнула заслонкой. Коули уже отпирал дверь, а Уилсон возился с вентилем пожарного шланга.

—Эти хмыри опять хотят помыться, — сказал Коули. — Вы как, готовы?

Девлин, избегая его взгляда, подняла шланг. На конце стального наконечника находился маленький краник для регулировки напора. Прижав наконечник к бедру, она поймала себя на том, что ее более занимают мысли Коули, чем предстоящая схватка с Грауэрхольцем.

—Эй! — окликнул ее Коули.

Девлин посмотрела на него так спокойно, как только могла.

—Не обращай на меня внимания, — сказал негр. — Я просто немного старомоден.

—Ладно, — ответила Девлин.

—Ну и хорошо.

Коули распахнул дверь и шагнул за порог. Один из подручных Грауэрхольца поднес к носику горелки зажженную зажигалку. Полыхнуло желтоватое пламя, превратившись затем в ревущий синий конус восьми сантиметров длиной. Сдвинув на глаза защитные очки, зэк склонился над замком. Грауэрхольц взглянул на пожарный рукав в руках Девлин и, ухмыляясь, прижал рожу к прутьям решетки. Девлин стало нехорошо.

—Давай! — приказала она Уилсону.

Уилсон повернул вентиль. Спустя некоторое время шланг вяло вспучился — ничего похожего на прежний мощный рывок. Когда шланг вздулся у самого наконечника, Девлин открыла краник: слабая струйка выгнулась двухметровой дугой и шлепнулась на каменные плиты пола, на добрый метр не долетев до решетки.