—Продули. Как делишки, кореш?

Винни потряс руку доктора, и тот улыбнулся ему. Затем он улыбнулся Девлин, и сердце девушки растаяло: она шагнула к Клейну и поцеловала его в губы.

—Эй! — Рей отшатнулся. — Я смешан с дерьмом.

—А мне накласть, — сообщила Девлин.

Обняв Клейна за шею, она пыталась сдержать слезы, но услышала, как Клейн через ее плечо спросил Лопеса:

—А с каким счетом?

—Девяносто три — восемьдесят восемь.

Клейн откинулся так, чтобы видеть лицо девушки; заметив влажные глаза, он улыбнулся:

—Мне сегодня везет, как никогда: выиграл пару трусов именно в тот момент, когда они мне всего нужнее…

Узнав, что больница отрезана от системы водоснабжения, Клейн, естественно. В восторг не пришел. Ему вовсе не улыбалось разговаривать с людьми с расстояния десятка метров, которое стремились выдержать все окружающие, дабы уберечь носы от запашка. Позволив доктору помучиться ровно столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы выдуть литр противной тюремной „колы“, Лягух напомнил ему, что вода в душ поступала из старомодного водяного бака. Клейч мощно рыгнул и потащил Галиндеса в душ.

Стоя под струей горячей воды, Рей привалился к стене и закрыл глаза. Смыв основную массу склизкой грязи, он с головы до ног намылился жидким антисептическим мылом, смыл его и тут же намылился снова, повторив всю операцию три раза подряд. И каждый раз он при этом обнаруживал на теле новые ссадины и порезы, но по-настоящему его беспокоили только три глубокие ножевые раны на внутренней стороне левой голени и бедра. Они уже приобрели нездоровый красный оттенок и наверняка заражены целым коктейлем разных болезнетворных микробов, о которых Клейну не хотелось даже думать. Оставалось только уповать на то, что лезвие не чиркнуло по кости и дело не закончится остеомиелитом. После душа надо будет слопать антибиотиков…

Галиндес вышел из соседней душевой, досуха вытерся и ушел. Клейн остался, в душе надеясь, что Девлин нанесет ему визит. Только одна эта мысль спровоцировала мощную эрекцию, и Клейн подмылся в четвертый раз — так, на всякий случай. Никогда наверняка не знаешь, где что обломится. Доктор набрал в рот мыла и поелозил пальцем по зубам. После дерьма, которое Клейн глотал всю эту ночь, вкус мыла оказался на удивление приятен — искуственный, химический, рукотворный, чистый… Уж чего-чего, а органических продуктов Клейн налопался на всю оставшуюся жизнь. Да и „кола“ эта — дрянь порядочная. Рей подставил открытый рот под струю и прополоскал его. Доктору было хорошо. Он похлопал себя по животу, с удовольствием прислушиваясь к шлепкам. Слава Богу, фигура у него отличная, и он жив. Черт возьми, Девлин с ним просто повезло! Интересно, что ее задержало? Заботиться о раненых дело, конечно, хорошее, почетное даже, но как насчет того, чтобы приветить героя-победителя? Нельзя не признать, великодушно признал Клейн, что защитники больницы проделали огромную работу, чтобы противостоять осаде. Но почти все двери взломаны, окна высажены, и защитников от гибели мог спасти только воин „шотокан“. А, и еще Галиндес. Но Галиндес — охранник, защищать — его работа, так что он не в счет.

Иногда Клейну приходилось жалеть о том, что он придурок, но временами он получал от этого несказанное удовольствие. Сейчас был как раз такой момент.

За занавеской послышался звук открываемой двери. Клейн хотел было небрежно посвистеть, но единственное, что шло на ум, был мотивчик из репертуара Дорис Дей, так что доктор решил от свиста пока воздержаться.

— Клейн?

Это был ее голос. Клейн замялся: может, стоит откинуть занавеску и предстать перед Девлин дрожащим, но с ковбойской ухмылкой на лице? Как в десятках третьеразрядных фильмов, которые ему доводилось смотреть? Ну-ка, выдержи стиль, парень! Похладнокровнее. Рей кашлянул и, понизив голос до мужественного баритона, ответил:

—Да?

—Нам нужно поговорить, — сказала Девлин.

Немного слов на свете звучит так страшно, как эти, особенно учитывая, что их произносит женщина мужчине, только что грезившему о более интимных отношениях. Эрекция доктора быстро увяла. А тут еще, как в кино, душевая трубка пару раз фыркнула, свистнула и перестала лить воду. Бак опустел.

—Можно это сделать сейчас? — спросила Девлин.

—Конечно, — без особого энтузиазма согласился Клейн.

—Я подожду тебя в кабинете.

Что? Какого черта? Она что, не хочет посмотреть, как он вытирается? Дверь отворилась и снова захлопнулась. Девлин ушла. Ну и что? Она наверняка станет подсматривать в замочную скважину. Правда, женщины так поступают только в порнофильмах, да и то, когда парень не один. Но все равно надо расправить плечи и изобразить ковбойскую ухмылку — так, на всякий случай. Вот так… Клейн шагнул за занавеску и чуть не растянулся на полу, поскользнувшись на кучке смытой с тела дряни. Спокойнее, Клейн: вытирайся и не торопись — будь мужчиной, черт возьми.

Уже три года ни одна женщина не видела его голым. А теперь, после каждодневной утренней разминки и качания на площадке, ему есть что показать. На воле Рей специально станет ходить только в майке до тех пор, пока будет можно. Эх, еще бы татуировку… Он не позаботился об этом раньше, поскольку его не считали настоящим, заслуженным зэком. А теперь уже поздно, к тому же учитывая, что лучшие в тюрьме татуировки делал Кольт Грили. А может, Девлин и не любительница татуировок, хотя все знакомые женщины Клейна от них тащились. Э, так, может, все дело в том, что Девлин просто стесняется смотреть на голого мужчину? Шершавое полотенце обожгло ободранные ладони. Может, весь этот лихой разговор насчет отсоса — не более чем болтовня? Она же католичка, а католицизм — такая религия, что или все, или ничего. Смертный грех и все такое прочее… Католичка, застегнутая на все пуговицы, — это просто кошмар. А если она — натура страстная, так совсем кранты — их только подтолкни чуть-чуть, и они с нарезки сорвутся… Клейн обернул сухое полотенце вокруг торса и причесался пятерней. Зеркала в душевой не было, так что взглянуть на себя не удастся. Впрочем, это, возможно, и к лучшему. Доктор втянул живот и направился в кабинет.

Девлин с дымящейся сигаретой меряла шагами горчичного цвета комнату. Взглянув на полуголого Клейна, она нервно улыбнулась и перевела взгляд на кончик сигареты.

Сердце Клейна оборвалось. Он боялся, что, несмотря на то что именно он не имел дела с женщинами, казалось, несколько десятилетий и именно он провел ночь в роли затычки в заднем проходе этой тюряги, чтобы прорваться сюда, ему придется еще и сочувствовать сексуальным опасениям Девлин. Возможно, она уже передумала… С утра так много времени прошло. Может, она посчитала, что надо быть просто дурой, чтобы спутаться с таким обалдуем, как Клейн. Но, черт возьми, никогда прежде он не был так далек от того, чтобы чувствовать себя обалдуем!

Терпение, Клейн: весь цвет психопатологии Техаса собрался за этими стенами, чтобы перебить их и всей кодлой изнасиловать бедную девушку, — так дай же ей перевести дух. Клейн глубоко вздохнул: все нормально, он же воин „шотокан“… Он холоден как лед. Нет, серьезно: он выдержит что угодно. А ковбойскую ухмылку прибережем на потом. Клейн улыбнулся Девлин.

—Потрясающе выглядишь, — сообщил он ей.

Офигительное начало. Вот дурак…

—Все при всем, — добавил он.

—У тебя тоже, — ответила Девлин.

Клейн рассчитывал на подобное признание, но с большим чувством, впрочем, это только начало. В воздухе повисло неловкое молчание.

—Я должна тебе кое-что сказать, — начала Девлин.

Констатировать, что Клейн пришел в ужас — значит, ничего не сказать. В голове тревожно забил колокол. Он хотел было поинтересоваться: „А не может это подождать?“, но подобная жалобная просьба предусматривала повышение голоса на добрую октаву, а жена одного из его приятелей как-то призналась, что нет лучшего способа убедить женщину в том, что у тебя член до колен, чем говорить с ней глубоким, низким голосом.