— Это ветер, — громко заявил Салладор, — противный ветер, только и всего. Он загнал ее слишком далеко на юг.

— А кто его послал, этот ветер? Салла, Матерь говорила со мной.

— Твоя мать умерла, — заморгал лиссениец.

— Небесная Матерь. Она даровала мне семерых сыновей, а я позволил сжечь ее. Она говорила со мной. Мы сами призвали огонь, сказала она. И тени тоже. Я отвез Мелисандру на лодке в подземелье Штормового Предела и видел ужас, который она родила там. — Он до сих пор видел в страшных снах, как тень, цепляясь черными руками за ляжки жрицы, вылезает из ее раздутого чрева. — Она убила Крессена, и лорда Ренли, и отважного человека по имени Кортни Пенроз, и сыновей моих тоже убила. Давно пора, чтобы кто-нибудь убил ее.

— Вот именно, «кто-нибудь» — только не ты. Ты слаб, как ребенок, и воин из тебя плохой. Останься, очень тебя прошу; мы поговорим, ты съешь что-нибудь, а потом мы, глядишь, поплывем в Браавос и наймем для этой цели Безликого, так ведь? Но ты сейчас должен сесть на место и поесть.

Он делает все еще более трудным, устало подумал Давос, хотя дело с самого начала было труднее некуда.

— Месть сидит у меня в животе, Салла, и не оставляет места для еды. Отпусти меня. Ради нашей дружбы, пожелай мне удачи и дай мне уйти.

Салладор встал.

— Ты плохой друг, вот что. Когда ты умрешь, кто повезет твои кости и пепел твоей леди-жене, кто скажет ей, что она потеряла мужа и четырех сыновей? Бедный старый Салладор Саан, кто же еще. Но будь по-твоему, храбрый сир рыцарь, ступай, коли в могилу не терпится. Я соберу твои кости и раздам сыновьям, которые у тебя еще остались, — пусть носят в мешочках у себя на шее. — Он сердито махнул на Давоса унизанной перстнями рукой. — Ступай, ступай, ступай.

Давосу не хотелось уходить от него так.

— Салла...

— Сказано, ступай. Или оставайся, но если уж идешь, то иди. И Давос ушел.

Путь от «Богатого урожая» к воротам замка был долгим и одиноким. Портовые улочки, где прежде кишели солдаты, матросы и простой люд, опустели. Там, где раньше под ноги подворачивались визжащие свиньи и голые ребятишки, шмыгали крысы. Ноги у Давоса были как кисель, и кашель трижды вынуждал его останавливаться и отдыхать. Никто не пришел ему на помощь и даже не выглянул в окошко, чтобы посмотреть, в чем дело. Окна и двери стояли запертые, и больше половины домов были отмечены знаками траура. На Черноводную отплыли тысячи, а вернулись сотни. «Не один я потерял сыновей, — думал Давос. — Да помилует Матерь всех павших».

Дойдя до ворот замка, он и их нашел запертыми. Давос застучал кулаком в утыканное железными заклепками дерево. Ему никто не отвечал, но он стучал снова и снова. Наконец наверху, между двумя горгульями, появился человек с арбалетом.

— Кто там?

Давос задрал голову и сложил руки около рта.

— Сир Давос Сиворт к его величеству.

— Пьян ты, что ли? Ступай прочь и перестань дубасить в ворота.

Ну что ж, Салладор его предупреждал. Давос попробовал по-другому.

— Пошлите тогда за моим сыном. Это Деван, королевский оруженосец.

— Кто ты, говоришь, такой? — нахмурился стражник.

— Давос, Луковый Рыцарь.

Голова стражника исчезла, но вскоре вернулась.

— Убирайся, Луковый Рыцарь погиб на реке. Его корабль сгорел.

— Корабль сгорел, но я жив и стою перед тобой. Капитан ворот все еще Джейт?

— Кто?

— Джейт Блэкберн. Он меня знает.

— Не знаю такого. Его и в живых небось нет.

— Ну а лорд Читтеринг?

— Этого знаю. Он сгорел на Черноводной.

— Уилл Крючок? Хал-Боров?

— Все мертвы, — сказал часовой, но его явно одолело сомнение. — Подожди-ка, — промолвил он и снова исчез.

Давос стал ждать. Никого не осталось, тупо думал он, вспоминая белое брюхо Хала, вечно выпиравшее из его засаленного дублета, и длинный след от рыболовного крючка на лице Уилла, и то, как Джейт снимал шапку перед всеми женщинами, пятилетними и пятидесятилетними, высокородными и простыми. Они утонули или сгорели, вместе с его сыновьями и тысячью других, и теперь продолжают гореть в аду.

Стражник вернулся и сказал:

— Идите к калитке, вас пропустят.

Давос повиновался. Стражники, впустившие его, были ему незнакомы. Вооруженные копьями, они носили на груди лису в цветочном венке, эмблему дома Флорентов. Давоса провели не к Каменному Барабану, как он ожидал, а под арку Драконова Хвоста, в Сад Эйегона, и сержант велел ему подождать здесь.

— Его величеству известно, что я вернулся? — спросил Давос.

— Будь я проклят, если знаю. Сказано — ждите. — И караул удалился.

В Саду Эйегона приятно пахло сосной и повсюду стояли высокие темные деревья. Сад окружали высокие колючие изгороди, в нем цвели дикие розы, а на заболоченном клочке земли росла клюква.

Давос не мог взять в толк, зачем его сюда привели.

Потом он услышал перезвон колокольчиков, детский смех, и из кустов вдруг выскочил шут Пестряк. Он мчался что есть мочи, а за ним гналась принцесса Ширен.

— Ну-ка вернись, Пеструшка, — кричала она. — Вернись сейчас же.

Увидев Давоса, дурак встал как вкопанный, и колокольчики на его жестяной шапке с оленьими рогами прозвенели: динь-дон, клинь-клон. Перескакивая с ноги на ногу, он запел:

— «Кровь дурака, и кровь короля, и кровь из девичьего лона — брачные цепи не хуже скуют, чем крепкие цепи закона». — Ширен совсем было догнала его, но в последнее мгновение он перескочил через высокий папоротник и исчез между деревьями. Принцесса помчалась за ним. Это зрелище вызвало у Давоса улыбку.

Он откашливался в перчатку, когда сквозь изгородь проскочила еще одна маленькая фигурка, врезалась прямо в него и сбила его с ног.

Мальчик тоже упал, но тут же вскочил.

— Ты что здесь делаешь? — осведомился он, отряхиваясь. Угольно-черные волосы падали ему на плечи, но глаза, как ни странно, были синие. — Ты не должен загораживать мне дорогу, когда я бегу.

— Верно, не должен. — Давос привстал на колени и скрючился в новом приступе кашля.

— Ты нездоров? — Мальчик взял его за руку и помог подняться. — Может, мейстера позвать?

— Ничего. Это просто кашель. Скоро пройдет.

— Мы играем в дев и чудовищ, — сообщил мальчик — Я изображаю чудовище. Детская забава, но моей кузине нравится. Тебя как зовут?

— Сир Давос Сиворт.

Мальчик смерил его недоверчивым взглядом.

— Вы уверены? Вид у вас не очень-то рыцарский.

Я Луковый Рыцарь, милорд.

Синие глаза моргнули.

— Который плавал на черном корабле?

— Вы знаете эту историю?

— Вы привезли дяде Станнису рыбу еще до моего рождения, когда лорд Тирелл держал его в осаде. — Мальчик вытянулся во весь свой рост и представился — Я Эдрик Шторм, сын короля Роберта.

— Оно и видно. — Давос понял это почти сразу. Уши у парня оттопырены, как у Флорента, но волосы, глаза, челюсть, скулы — все это Баратеоновское.

— Вы знали моего отца?

— Я видел его много раз, бывая с вашим дядей при дворе, но мы ни разу не разговаривали.

— Отец научил меня сражаться, — гордо заявил Эдрик. — Он навещал меня почти каждый год, и мы иногда устраивали учебные бои. В мои последние именины он прислал мне боевой молот, совсем как у него, только поменьше. Но мне велели оставить его в Штормовом Пределе. Это правда, что дядя Станнис отрубил вам пальцы?

— Только последний сустав. Пальцы остались при мне, просто стали короче.

— Покажите.

Давос снял перчатку, и мальчик внимательно осмотрел его руку.

— А большой палец он не стал рубить?

— Нет. — Давос закашлялся. — Его он оставил в целости.

— Ему совсем не следовало рубить вам пальцы. Это нехорошо.

— Я был контрабандистом.

— Но ведь именно поэтому вы сумели привезти ему рыбу и лук.

— За лук лорд Станнис посвятил меня в рыцари, а за контрабанду урезал мне пальцы. — Давос снова надел перчатку.

— Мой отец не стал бы трогать ваши пальцы.

— Вам виднее, милорд. — Роберт был не такой, как Станнис, это верно. Мальчик похож на него — и на Ренли тоже. Эта мысль вызвала у Давоса беспокойство.