— Добрый господин сказал, что этих евнухов нельзя соблазнить ни деньгами, ни плотью, — произнесла Дени, — но что, если мои враги предложат им свободу?

— Скажи, что они убьют такого человека на месте и принесут ей его голову. Другие рабы могут воровать и копить серебро в надежде себя выкупить, но Безупречному свобода даже даром не нужна. Для них нет жизни помимо долга. Они солдаты, и этим все сказано.

— Солдаты мне нужны, — призналась Дени.

— Скажи ей, что в таком случае она поступила правильно, приехав в Астапор. И спроси, какой величины войско она желает приобрести.

— А сколько Безупречных у вас есть на продажу? — спросила, в свою очередь, Дени.

— Полностью обученных — восемь тысяч. Скажи, что мы продаем их только тысячами или сотнями. Когда-то продавали и десятками, для домашней стражи, но это не оправдало себя. Десять — это слишком мало. Они якшаются с другими рабами, а то и со свободными людьми, и забывают, кто они такие. — Кразнис подождал, когда это переведут, и продолжил: — Эта королева-нищенка должна понимать, что такое чудо стоит недешево. В Юнкае и Миэрине рабы-воины продаются дешевле своих мечей, но Безупречные — это лучшая в мире пехота, и в каждого из них вложено много труда. Скажи ей, что они как валирийская сталь, которую закаляют и куют годами, пока она не станет крепче всех металлов на свете.

— Что такое валирийская сталь, я знаю. Спроси доброго господина, есть ли у Безупречных свои офицеры.

— Нет. Ей придется поставить своих. Мы учим их повиноваться, а не думать. Если ей нужны умные рабы, пусть покупает писцов.

— А снаряжение?

— К каждому прилагаются меч, щит, копье, сандалии и стеганый камзол. Ну и остроконечная шапка, само собой. Они могут носить любые доспехи, но их покупатель обеспечивает сам.

Дени, не зная, о чем бы еще спросить, взглянула на Арстана.

— Ты долго жил на свете, Белобородый. Что ты скажешь теперь, когда увидел их?

— Скажу «нет», ваше величество, — не задумываясь ответил старик.

— Почему? Говори откровенно. — Дени догадывалась, что он скажет, но хотела, чтобы девочка тоже услышала это и передала потом Кразнису.

— Моя королева, в Семи Королевствах рабства не существует уже несколько тысячелетий. И старые, и новые боги смотрят на рабство как на гнусность и зло. Если ваше величество высадится в Вестеросе вместе с армией рабов, многие добрые люди отвернутся от вас именно по этой причине. Это нанесет великий вред вашему делу и чести вашего дела.

— Но должна же я иметь какую-то армию. Джоффри не отдаст мне Железный Трон, если я вежливо попрошу его об этом.

— Когда для вас придет время поднять знамена, половина Вестероса станет на вашу сторону. Вашего брата Рейегара там помнят и любят до сих пор.

— А отца?

— Короля Эйериса тоже помнят, — поколебавшись немного, сказал старик. — Он даровал стране долгие годы мира. Ваше величество, рабы не нужны вам. Магистр Иллирио будет охранять вас, пока ваши драконы не подрастут, и пошлет тайных гонцов через Узкое море, чтобы оповестить знатных лордов о вашем скором прибытии.

— Тех самых лордов, которые перебежали от моего отца к Цареубийце и склонили колено перед Робертом Узурпатором?

— Даже те, кто склонил колено, могут желать в душе возвращения драконов.

— Могут... — повторила Дени. Какое скользкое слово — на любом языке. — Я должна подумать, — сказала она, обращаясь к Кразнису и его рабыне.

— Пусть думает побыстрее, — пожал плечами купец. — В покупателях у нас недостатка нет. Всего лишь три дня назад я показывал эту же самую тысячу предводителю корсаров, который хочет купить их всех.

— Корсару нужна была только сотня, ваше великолепие, — заметила девочка. Хозяин ткнул ее плеткой.

— Корсары всегда лгут. Он возьмет всех. Скажи ей об этом.

Дени знала, что возьмет больше сотни, если уж решится купить.

— Напомни своему доброму господину, кто я. Напомни, что я — Дейенерис Бурерожденная, Матерь Драконов, Неопалимая, законная владычица Семи Королевств Вестероса. В моих жилах течет кровь Эйегона Завоевателя и древней Валирии.

Но ее слова, даже переведенные на его безобразный язык, не проняли толстого надушенного работорговца.

— Древний Гис уже был империей, когда валирийцы еще совокуплялись с овнами. Мы — сыны гарпии. Что проку толковать с женщинами. Восточные или западные, они не могут решить ничего, пока их не улестишь и не напичкаешь сладостями. Что ж, если такова моя участь, пусть будет так. Скажи шлюхе, что если она хочет посмотреть наш прекрасный город, Кразнис мо Наклоз охотно послужит ей в этом... и в другом тоже, если в ней больше от женщины, чем кажется с виду.

— Добрый господин Кразнис будет рад показать вам Астапор, пока ваше величество размышляет, — сказала маленькая рабыня.

— Я угощу ее заливными собачьими мозгами и хорошей густой похлебкой из красного осьминога и неродившихся щенков.

— Он предложит вам наши изысканные блюда.

— Расскажи ей, как хороши пирамиды ночью. Скажи, что я слижу мед с ее грудей или дам слизать его с моих, если ей это больше по вкусу.

— Астапор прекраснее всего в сумерки, ваше величество. Добрые господа зажигают шелковые фонарики на каждой террасе, и пирамиды светятся разноцветными огнями. По Червю плавают нарядные барки. Тихая музыка играет на них, маня на острова, где ждут яства, вино и другие удовольствия.

— Спроси, не хочет ли она посетить наши бойцовые ямы, — добавил Кразнис. — В яме Дукора на сегодня намечена славная забава — медведь и трое маленьких мальчиков. Одного намажут медом, другого кровью, третьего тухлой рыбой, и она может поставить на то, которого медведь сожрет первым.

Тук-тук-тук. Лицо Арстана было спокойно, но посох отбивал ритм его ярости. Дени заставила себя улыбнуться.

— У меня на «Балерионе» есть свой медведь, и он съест меня, если я не вернусь вовремя.

— Вот-вот, — сказал Кразнис. — Решает не женщина, а мужчина, к которому она бежит. Как всегда!

— Поблагодари доброго господина за его доброту и терпение, — сказала Дени, — и скажи, что я обдумаю все, о чем узнала сегодня. — И она подала руку Арстану, чтобы он проводил ее к носилкам. Агго и Чхого шагали по бокам развалистой походкой табунщиков, вынужденных идти пешком, как все прочие смертные.

Хмурая Дени забралась в носилки и пригласила Арстана сесть с собой: нельзя же старому человеку идти своими ногами по такой жаре. Занавески она не задернула. Солнце палило этот город из красного кирпича так, что любой случайный ветерок казался желанным, даже если нес с собой тонкую красную пыль. Кроме того, она хотела видеть.

Астапор — странный город даже для той, кто побывал в Доме Праха и купался в Чреве Мира под Матерью Гор. Все его улицы сложены из того же красного кирпича, которым вымощена площадь. Из него же выстроены ступенчатые пирамиды, глубокие бойцовые ямы с амфитеатром сидений, серные фонтаны, мрачные винные погребки и древние городские стены. Повсюду старый кирпич, который ветшает и крошится. По сточным канавам при каждом порыве ветра несется красная пыль. Неудивительно, что многие астапорские женщины ходят с закрытыми лицами: кирпич ест глаза хуже, чем песок.

— Дорогу! — кричал Чхого, ехавший перед носилками. — Дорогу Матери Драконов! — Но когда он стал щелкать своим кнутом с серебряной рукоятью, подаренным ему Дени, она высунулась и попросила его не делать этого.

— Не здесь, кровь моей крови, — сказала она на его родном языке. — В этом городе и без того слишком часто щелкают кнутами.

Улицы были почти пусты, когда утром они ехали сюда из порта, и теперь народу на них почти не прибавилось. Мимо прошагал слон с ажурной беседкой на спине. В сухой кирпичной канаве сидел голый мальчик с облупленной кожей, ковыряя в носу и наблюдая за движением муравьев. Услышав стук копыт, он поднял голову и уставился на колонну конных гвардейцев, со смехом скачущих в облаке красной пыли. Медные диски, нашитые на их желтые шелковые плащи, сверкали как солнца. Под плащами они носили вышитые полотняные рубахи, легкие складчатые юбки и сандалии. Непокрытые, рыжие с черным головы каждый намасливал, взбивал и причесывал по-своему, укладывая волосы в виде рогов, крыльев, клинков и даже когтистых рук. Это делало всадников похожими на скопище демонов из седьмого пекла. Голый мальчик проводил их взглядом вместе с Дени, а потом опять запустил палец в нос и вернулся к своим муравьям.