Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, лапуля!..

– Э-э… нет. Нет.

– …Вашему постоянному клиенту?

– Именно.

– И что с того?

– Ничего. Обычно он приезжал сам…

– А теперь приехала я.

– И сказали ребятам, что это ваша машина.

– Почти моя. – Я вдруг совершенно успокоилась. – Он иногда дает ее мне.

– Кто?

– Господин Косулин. Правда, я называю его несколько по-другому.

– Красавец? – уточнил старикашка.

– Ласточка. Вам еще подробности из личной жизни?

– Пожалуй, нет,-

я совсем не ожидала, что он схватит меня за плечо. Но он схватил, и эта хватка, при всей ее мнимой почтительности, была необычайно крепкой. Даже надежды вывернуться, пусть и оставив в его руках куртку, не было. И не такой уж он старик, каким кажется на первый взгляд. Вполне себе крепкий мужчина, отдаленно напоминающий главу преступного клана, какими их изображают в кино про гангстеров. И бутлегеров.

С подобными типами шутки плохи.

Как гангстер Домино был бы неотразим.

Вот несчастье, я все еще думаю о коте! И не о его вероломстве, а о его необычайной привлекательности. Я не сержусь на него ни капельки.

В голове моей медленно проплыли обрывки темы к «Крестному отцу» (па-ра-ра-ра-па-ра-ра-ра-па-ру-ра, музыка Нино Роты), и абсолютно расслабившись, я откинулась на спинку дивана. Теперь неожиданный гангстерский захват выглядел глупо. Это понял и сам мафиози. И чуть разжав пальцы, сказал:

– Недоразумение разрешается просто.

– Не сомневаюсь.

– Сейчас мы позвоним нашему клиенту, и он, надеюсь, моментально снимет возникшие у нас подозрения.

– Это лучший выход, поверьте, – я была сама кротость.

– Так я звоню господину Косулину?

– Звоните, звоните.

На до сих пор вполне однозначном лице босса авторемонтной мафии отразилась нешуточная борьба чувств.

– Господин Косулин непростой человек…

– Я в курсе.

– То есть я знаю его как господина Косулина. Возможно, у него есть другое имя. И даже наверняка…

Что-то похожее я уже слышала. И не слишком-то взволновалась. Не буду волноваться и сейчас. Домино не желает мне зла, у меня была масса поводов в этом убедиться. Просто нужно доверять нежно-абрикосовому созданию: доверять, несмотря ни на что. Положиться на него. А у того, кто думает иначе, могут возникнуть серьезные неприятности. И расцарапанное лицо – самое маленькое из зол.

– Однажды я слышал историю про господина Косулина. Какой-то тип… Кажется, гардеробщик в театре, вытащил у него из кармана янтарные четки. Так этого гардеробщика через три дня нашли на городской свалке с проломленным черепом.

– Удивительно, но я тоже знаю эту историю. Только вместо гардеробщика там фигурировал швейцар, а вместо янтарных четок – перламутровые. И нашли его не на городской свалке, а…

– А? – Мафиози даже подался вперед, чтобы лучше расслышать мою версию.

– А в окрестностях яхт-клуба на Крестовском. В сарае, где хранятся лодки.

Сам Домино не придумал бы истории заковыристей!..

– Но голова-то была проломлена? – поинтересовался старик.

– Еще как проломлена!..

Мой мучитель недоверчиво хмыкнул, за ним хмыкнула и я, а потом мы, не сговариваясь, расхохотались.

– А ведь четки – не машина, – сквозь смех произнес он.

– Не машина, точно, – сквозь смех произнесла я.

– Если бы у него угнали машину… Это был бы конец света. Для того, кто угнал.

– Наверное. – Мне потребовались нечеловеческие усилия, чтобы удержать улыбку на губах. А она так и норовила сбежать, как школьник с последнего урока, – моя улыбка.

Он отпустил меня внезапно. Еще более внезапно, чем схватил за плечо пять минут назад. Будь я прежней (той, которая была знакома мне до последней пломбы во рту) – или будущей (той, которую я не знала совершенно), я бросилась бы к выходу, включив третью космическую скорость. Но я была настоящей и слепо верила голому коту, запертому у меня в квартире на Петроградке. Я была настоящей – потому и осталась сидеть на диване.

Вместо меня встал старик. Он прошелся по комнате, остановился возле двери и повернулся ко мне, скрестив руки на груди.

– Ты ведь угнала этот джип, так? – спросил он. Я молчала.

– Можешь не отвечать. Ты угнала его.

На что похожи мои мысли? На сухие горошины. На сухой виноград, а попросту – изюм. На раскатившиеся бусины четок – то ли янтарных, то ли перламутровых: насчет владельца Х-пятого и клиента «Красных рыбок» по совместительству – мне сказали правду, тут двух мнений быть не может. Разночтения начнутся, когда встанет вопрос о сумме. Вдруг случится чудо и они не позвонят владельцу, а, как самые последние шакалы, потребуют у меня денег – за молчание. И это не худший вариант. Совсем не худший… И как бы дело и впрямь не закончилось лодочным сараем. Или городской свалкой.

– Зачем же ты приехала сюда?

Это слишком невероятно, чтобы быть просто совпадением. Дело не в бэхе и ее хозяине. Дело в самих «Красных рыбках». Я приехала сюда… потому что не могла не приехать. Но рассказывать про кота и про то, как я узнала об этом чертовом автосервисе… и о непреодолимом влечении к тачкам… и еще о том… Да мало ли о чем можно было рассказать! Но не этим шакалам.

Не этим.

– Ты ведь приехала сюда не просто так?

– А что это вы мне «тыкаете»? -

нет, определенно, я (настоящая) нравлюсь себе все больше и больше. Ни один корректор, ни один изобретатель запонок не мог бы похвалиться таким самообладанием.

– Потому что тебя зовут Элина. И что-то там еще, не такое существенное. Я прав?

Я ожидала чего угодно, но только не этого.

Офигеть, подумала Элина.

Пресвятая Богородица, подумала блаженная Августа.

Perder el juicio9, подумала Магдалена, блистательная, как колумбийская река с одноименным названием.

Надо же, херня какая, подумала Флоранс, цветочек Флоранс.

Кыш отсюда, овцы!..

– Несущественное, вы правы. Лучше вам звать меня Ёлкой.

Старик (глава мафиозного клана, гангстер, бутлегер) смотрит на меня как на только что обретенное сокровище. И в этом взгляде слишком много личного, давно прожитого, но не пережитого.

– Ёлка. Ему бы понравилось.

– Кому?

– Твоему отцу.

Я не совсем понимаю, о чем говорит мне старик, и искренне надеюсь, что осмысление придет потом.

– Вы знали моего отца?

– Он был моим лучшим другом.

– А мою мать? Вы и ее знали?

– Она была настоящей сукой. Ничего, что я так говорю о ней?

– Ничего.

– Она, конечно, жива…

– Жива, что ей сделается.

– И ты на нее не похожа.

– Не похожа, нет.

Я не похожа на мусика ни в одной черте, какое счастье!

– Когда ты пришла сюда… Я сразу понял, что это ты. Потому что ты – вылитый он.

– Отец?

–Да.

– У меня нет ни одной его фотографии. Хотя я живу в его квартире.

– Я знаю.

– Зато я не знаю вас.

– Я все расскажу тебе… Позже. Я все объясню. И ты объяснишь мне, как попала сюда. И почему. А теперь скажи… Просто скажи. Ты ведь угнала эту тачку?

Шершавый язык Домино касается моего уха, и в самой сердцевине ушной раковины набухает жемчужина, ощутимо пахнущая изюмом: «мау!» – давай, лапуля, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

– Она мне очень понравилась. Очень. Я не смогла устоять. Такое бывает?

– Ты еще больше похожа на отца, чем я думал… Та штука… Та связка, которую ты положила в карман… Когда-то она принадлежала ему. Твоему отцу. Он сам выточил каждый ключ на ней. Он был талантливый…

– Фартовый? – переспрашиваю я. Осмысление приходит даже раньше, чем я думала.

– Фартовый – самое верное слово, Ёлка. Меня, кстати, зовут Борис Иванович. Но можешь звать меня старина Боб.

– Так звал вас отец?

– Да.

– А машина? Что будет с ней?

– Мне кажется, ты заслуживаешь такой ласточки, – улыбается старина Боб.

– Такого красавца, – уточняю я.