— А срок? — спросил Куманин.

— Молодец, — похвалил Климов. — Службу знаешь. Не более года. И учти, Куманин, дело на контроле у генсека. Очень важное дело. Твои документы на подполковника у меня в сейфе. Выполнишь задание — они из сейфа выйдут уже утвержденными вместе с приказом, так что старайся. Иди, сдавай дела. Кудрявцев уже в курсе. О сути дела ему знать не обязательно. Когда сдашь дела — постарайся до обеда, — у меня в приемной получишь соответствующие предписания. Все. Желаю успеха. — генерал показал глазами на дверь.

В предписаниях, которые Куманин получил вечером того же дня в секретариате генерала Климова, говорилось, что «майор Куманин выполняет особо важное правительственное задание», а потому «все партийные и советские органы» обязаны оказывать ему полное содействие. Предписание было отпечатано на бланке Председателя КГБ СССР, а к нему был приложен знаменитый красный вкладыш в удостоверение, способный открыть перед его обладателем любые двери, включая бронированные аппарели правительственных бункеров. Расписавшись в получении, Куманин вернулся к себе в кабинет, чтобы перед уходом домой обдумать создавшееся положение. Принимая у него дела по командованию подразделением, начальник отдела полковник Кудрявцев сделал, как говорится, губы бантиком, почмокал и сказал:

— Смотри, Сергей, я бы отказался. Те, кто с Климовым непосредственно работал, грубо говоря, либо сразу перескакивали через чин, либо до сих пор числятся в каких-то длительных командировках. И я сильно подозреваю, что улетали они в эти командировки через трубу крематория, — посмотрел на Куманина и добавил: — Ладно, шучу.

Куманин опечатал свои несгораемые шкафы с «романовской» библиотекой, повесил на никелированные ручки замков таблички «Не вскрывать!» и поехал домой, продолжая думать о разговоре с Климовым.

«Почему для этого задания выбрали именно меня?»

Это первый вопрос, который оперативный работник, если он уже вышел из возраста юношеского романтизма, должен был задавать себе, коль имел желание спокойно выйти на пенсию, когда положено.

«Какого результата ждет руководство?» — Это второй вопрос, на который еще труднее было дать ответ. Командованию далеко не всегда нужна была объективная картина, и оперативник должен сам догадываться, что от него ждут, постоянно балансируя при этом над пропастью, ибо руководство порой и само не знает, какого результата оно ждет. К тому же эти «ожидания» могли со временем перемениться. На первый вопрос довольно логичный ответ: он всю службу на Лубянке занимался монархистами, и у руководства могло сложиться впечатление, что он большой специалист в этом деле. На деле же Сергей Степанович глубоко в монархические дела не вникал, а лишь боролся с конкретными проявлениями этого атавизма в советском обществе. С поисками ответа на второй вопрос дело обстояло неважно. Почему Климов не обратился к каким-нибудь ученым: историкам, краеведам и тому подобным. Но, здраво поразмыслив, Куманин пришел к выводу, что, во-первых, генерал Климов, возможно, уже обращался к экспертам и ничего вразумительного от них не получил, а, во-вторых, разве есть сейчас в научном мире специалисты по этому вопросу? Смешно. Куманин последние два года достаточно поварился в их среде, чтобы понять: никто ничего толком не знает, смакуются одни прописные истины, почерпнутые главным образом из популярных брошюр, тексты которых им подсовывал Куманин и его подчиненные. Значит, ему поручено провести первое профессиональное расследование: при каких обстоятельствах и как была убита царская семья, где члены ее были захоронены и что затем случилось с их останками. Видимо, установление точного и доказательного места захоронения императорской фамилии является сутью задания, но зачем это понадобилось начальству?

Из того немного, что Сергею сказал генерал Климов, было очевидно, что тут замешена большая политика — «дело на контроле у самого». «Не собирается ли Горбачев, который нынче стал еще и президентом, объявить себя в итоге императором? А царские останки ему понадобились, скажем, для какой-нибудь ритуальной клятвы при собственной коронации: „Клянусь священным прахом своих предшественников на Всероссийском троне…“ или что-то в этом духе».

Действительно, не готовится ли в стране монархический переворот? При всей дикости подобного предположения, ничего невероятного оно в своей основе не содержится. Во-первых, подобные прецеденты в истории уже бывали. Можно вспомнить о Борисе Годунове, можно о более близком — императоре Наполеоне Третьем, который сначала стал президентом, а потом взял и объявил себя императором. Правда, он был племянником Великого Бонапарта, что как-то его оправдывало. У нас же могут любое родство, тем более дальнее, доказать в шесть минут.

«Тогда, — продолжал размышлять Куманин, — мне придется в лучшем случае удирать куда-нибудь за границу. Обязательно найдутся добрые люди, которые вспомнят, чем я занимался на Лубянке». Как ни смешны были подобные рассуждения, они не столько позабавили Куманина, сколько усилили тот странный дискомфорт, который он ощущал с момента выхода из кабинета генерала Климова.

Но зачем все это нужно именно сейчас? Климов говорил, что Щелоков и Рябченко в свое время вели поиск царских останков с целью продажи их за границу, где многие эмигрантские организации готовы были заплатить любые деньги, чтобы вызволить «из поругания» мощи канонизированных новомученников. Будь это, скажем, в тридцатых годах, им можно было подсунуть чьи угодно останки. Сейчас подобный номер не пройдет. Экспертиза сразу же обнаружит любой подлог. Понимали ли это Щелоков с Рябченко? Покойный министр внутренних дел воровал загипнотизированно — не постеснялся даже приказать пристрелить известную актрису Зою Федорову из-за каких-то бриллиантовых «цацек», но умный Рябченко должен был направить на путь истинный. Значит, они должны были искать настоящее захоронение, в противном случае «клиенты» их тут же разоблачат и не постесняются начать вселенский скандал. Весьма вероятно, что не Щелоков был инициатором всего этого дела. Совсем не случайно, что начало поисков, которые вел Рябченко, совпали по времени со сносом Ипатьевского дома. Видимо, где-то было принято решение окончательно закрыть этот вопрос: дом снести, а останки передать за границу. Только зачем просто так передавать, если русские общины, разбросанные по всему свету, вкупе с еще живыми близкими и дальними родственниками покойных, готовы за это заплатить?

А что же хочет сейчас сделать с останками нынешний генсек? Получить под них очередной заем на перестройку? Или, если верить тому, что говорит в своих многочисленных интервью Рябченко, перезахоронить их по христианскому обряду где-нибудь недалеко от мавзолея, чтобы придать новый стимул туристам, приезжающим в Москву исключительно для того, чтобы поглазеть на московский Кремль с собором Василия Блаженного, сходить в Третьяковку да в Большой театр. А тут будет еще один повод приехать в Москву и потратить валюту на укрепление мира и социализма. Как говорит М. Горбачев: «Больше социализма, больше демократии!».

«Интересно, — продолжал размышлять Куманин, сам удивляясь ходу своих мыслей, — за семьдесят два года Советской власти фактически не создано ничего, что выглядело бы привлекательно или хотя бы занимательно в глазах иностранных туристов, если не считать занимательным натыканные повсюду памятники и бюсты Владимира Ильича. А вот все созданное до революции, включая и русский балет, вызывает жгучий интерес в мире. Даже наши ракетно-космические успехи не столь привлекательны для западного интуриста, как какая-нибудь деревянная церковь, чудом сохранившаяся в огне, которым уничтожали „опиум для народа“, или икона. Можно ли все это объяснить одним „биологическим“ антикоммунизмом иностранцев или причины кроются гораздо глубже?»

Куманин вспомнил, как, еще будучи лейтенантом, водил под видом экскурсовода делегацию левых депутатов французского парламента по музею В. И. Ленина. Депутатам было откровенно скучно, хотя они из вежливости пытались скрыть это и терпеливо слушали его рассказ о невероятных мытарствах вождя мирового пролетариата по царским тюрьмам и ссылкам, где он был вынужден мастерить из хлеба шахматы, а из молока — симпатические чернила и страшно возмущался, не получив от «махрового реакционера» иркутского генерал-губернатора молочного поросенка за счет казны к очередному православному празднику. Но зато как они загалдели, когда, выйдя на площадь, увидели купола собора Василия Блаженного, как закидали Куманина вопросами (в музее не задали ни одного). Кто и когда построил столь великолепный собор, можно ли осмотреть его убранство изнутри, кто его настоятель, когда в нем служба? Куманин, слегка растерявшись, отвечал, как мог, а потом объявил, что в настоящее время собор находится на реставрации и службы в нем временно отменены. Себя же он поймал на мысли, что не знает создателя этого чуда архитектуры. Дома полез в Большую Советскую энциклопедию, но там не нашел ничего. Человек он был упорный, поэтому разыскал в библиотеке Советскую историческую энциклопедию и выяснил, что собор был построен в 1555-1560 годы в ознаменование присоединения Казанского ханства к Московскому государству. Строили собор мастера Барма и Постник, которых приказал после завершения строительства ослепить благодарный царь Иоанн Васильевич Грозный. Царь так восхитился шедевром, что испугался, как бы мастера еще где такое чудо не воздвигли, и принял «меры». МГИМО, который в свое время заканчивал Куманин, помимо всего прочего, давал своим питомцам историческое образование в объеме университета. В те же дни Куманин, может быть, впервые задумался, что он знает из истории собственной страны. Он мог назвать даты партийных съездов, партконференций, пленумов, кующих Генеральную линию партии. Период нэпа, героические годы первых пятилеток, Великая Отечественная война, великая ракетно-космическая эпоха, завершение которой должно совпасть по времени с окончательной и полной победой коммунизма во все мире. Все, но это все после 1917-го года? А до? Четыреста лет татаро-монгольского ига, создание государства Московского, реформы Петра, нашествие Наполеона, Бородино, Пушкин, декабристы, Герцен, а дальше сплошная борьба с самодержавием вплоть до победы Великой Октябрьской революции. История России оставалась туманной, в памяти всплывали фразы, как из Устава караульной службы. Восстание Степана Разина, восстание Емельяна Пугачева, суд над Радищевым. Декабристы, Пушкин и Лермонтов, а затем чередой шли народники, народовольцы, эсеры, меньшевики и большевики-триумфаторы. А что он знает, скажем, о царствовании Алексея Михайловича, или Екатерины II, или Николая I? Что он знает о человеке, могилу которого ему приказано отыскать, и от которого странным образом зависит его дальнейшая служба?