«Вопрос: Скажите, гражданка Кобылинская, опознаете ли вы Печекоса Константина Ивановича, бывал ли он на квартире у вас в Тобольске, а также вы у него?

Ответ: Представленный на очной ставке Печекос Константин Иванович является именно тем Печеко-сом К. И., о котором ранее, даны показания. Печекос К. И. у нас на квартире в г. Тобольске бывал. Я лично также бывала в доме Печекоса К. И. вместе с моим мужем Кобылинским, а также и одна.

Вопрос: Скажите, гражданин Печекос, почему вы ранее на предварительном следствии скрыли о том, что вы неоднократно бывали на квартире Кобылинской, и о том, что вы знаете хорошо жену Кобылинского Клавдию Михайловну?

Ответ: Я отвергаю показания Кобылинской, т.к. я у них никогда не бывал и Клавдию Михайловну в г. Тобольске совсем не знал.

Вопрос: Скажите, гражданка Кобылинская, подтверждаете ли вы данные ранее показания о передаче ценностей царской семьи вашим мужем Кобылинским Е. С. Печекосу К. И. для сокрытия?

Ответ: Да, подтверждаю полностью.

Вопрос: Почему вы, гражданин Печекос, скрываете эти ценности от Советской власти, или вы не знаете, что за сокрытие их с вами будет суровая расплата и не только с вами, даже с родственниками в целом?

Ответ: Кобылинским мне был передан один пакет который мною был возвращен ему же обратно.

Вопрос: Скажите, когда вы были у Печекоса К. И., как он выражался в сокрытии ценностей у себя в квартире?

Ответ (Кобылинской): Когда я была у него в квартире, то лично от Печекоса К. И. слышала, что он говорил о сокрытии ценностей у себя в доме и добавил, что спрятано хорошо.

Вопрос: Гражданин Печекос, скажите прямо — получали ли вы ценности от Кобылинского и Николаевой?

Ответ: Не помню, брал ли ценности от Кобылинского и Николаевой».

Дальнейшие следственные действия привели к совершенно неожиданным результатам. Когда следователь спросил Печекоса о пакете, данном ему полковником Кобылинским и возвращенном тому обратно, Печекос К. И. неожиданно ответил, что вспомнил, где он хранит ценности семьи бывшего царя Романова, указав дом, когда-то принадлежавший его брату. Он привел следственную бригаду на пятый этаж дома, показал место в стене, где якобы были замурованы сокровища и, воспользовавшись тем, что внимание работников НКВД было отвлечено простукиванием стены, выбросился из окна пятого этажа. Арестованная вместе с ним его жена, Печекос А. В., покончила с собой в камере, съев разломанную на несколько частей алюминиевую ложку. Через день в камере от сердечного приступа скончалась Кобылинская К. М.

Что вы скажете о возможности заманить, как и Кобылинского, в СССР бывшего воспитателя царских детей Петра (Пьера) Жильяра, проживающего в настоящее время в Швейцарии? Представьте ваши соображения.

Начальник Секретно-политического отдела НКВД М. Кацнельсон».

Куманин откинулся на стуле. «Сюжетик! Если все это можно было бы опубликовать, какой телесериал получился бы. Никакому Семенову и не снилось!» Записка Кацнельсона как бы на секунду приоткрыла перед ним какую-то бездонную, но бурлящую бездну, способную поглотить целые народы и государства.

Болели глаза, и Куманин решил на сегодня с пленкой закончить. Сдавая «прапорщице» микрофильм и расписываясь в журнале, он сказал, что поехал в архив «Октябрьской Революции».

— А если Виктор Иванович появится? — спросила та.

— Если Виктор Иванович появится, — ответил Куманин, — то он меня из-под земли достанет.

Продавец ларька «Союзпечать», украшенный значком участника Великой Отечественной войны и двумя рядами орденских планок, едва взглянув на предъявленное Куманиным милицейское удостоверение, пришел в ярость и стал что-то орать о разгуле хулиганства и бандитизма.

— Два раза уже ларек кто-то поджигал, а стекла бьют, почитай, каждую ночь. И никому нет никакого дела. Когда кончится это безобразие?

— Вы, товарищ, не нервничайте! — подбодрил ветерана Куманин. — Скоро так возьмемся за них, что всем тошно станет. Вы лучше скажите: вот эту женщину вам не приходилось видеть? Может, проходила мимо или спрашивала вас о чем-нибудь?

Примененный Куманиным метод был довольно примитивным, но считался весьма эффектным. Бывали случаи, когда сотни сотрудников КГБ и милиции таким образом прочесывали целые районы, обходя все квартиры в сотнях домов, давая в нем на опознание одну и ту же фотографию или фоторобот.

Ветеран поднял очки на лоб и стал рассматривать фотографию Нади.

— Нет, — наконец изрек он, — не видел такую. Может и была здесь, да столько народа ходит, метро ведь рядом. Все лица примелькались.

Куманин пошел дальше, и, вопреки всем законам подлости, ему очень быстро повезло, если, конечно, это можно назвать везением. Продавец овощного ларька — сравнительно еще не старый человек «кавказской национальности» — поначалу испугался, приняв Куманина за нового участкового, пришедшего за данью. Со старым только наладили сосуществование. Как вдруг появляется новый и дань увеличивается.

Но, разобравшись в чем дело, сказал, что его зовут Алик Хилиев, и, вытерев руки о передник, с интересом стал рассматривать фотографию Нади.

— Видел ее, — сказал он, наморщив лоб. — Когда видел? Вчера и видел вот тут — он показал на скамейку, стоявшую на бульваре около неказистого тополя. Вот тут она и сидела.

— Сидела? — удивленно спросил Куманин.

— Она, она, — подтвердил Алик. — На скамейке сидела. Я еще подумал: «Аи, какая красивая женщина сидит». Хотел банан ей подарить, да бананов не было. Только картошка да свекла.

— Только не надо фантазировать, — перебил его Куманин. — Значит, говоришь, она сидела вот на той скамейке? А что потом было?

— Потом, — Алик вернул фотографию Куманину, — подъехала машина. Она в нее села и уехала.

— Машина? — переспросил Куманин. — Какая машина? Черная «Волга»?

— Зачем «Волга»? — удивился Алик, — на «Волгах» только начальство ездит, на черных. «Жигуленок» подъехал, «шестерка», кажется. Светлого цвета. Она и уехала. Сидела, видно, эту машину ждала, чтобы куда-то поехать.

— Ты вспомни, — продолжал настаивать Куманин. — Она сама в машину села или ее туда кто-нибудь силой затащил? Кто в машине был, заметил?

— Мужчина был какой-то, — ответил кавказец, — немолодой уже. Он из машины вышел, подошел к этой женщине, взял ее сумку, поднес к машине. А она следом за ним, в машину села рядом с этим мужчиной. Тот сумку в багажник ставил. Потом они ехали. Я все видел точно.

— О какой сумке ты говоришь, — попытался уточнить Куманин, — что за сумка с ней была.

— Обыкновенная сумка, — пожал плечами Алик, — большая, для вещей. Тяжелая. Тот мужик тащил ее, корячился.

— А мужика этого описать можешь? — спросил Куманин.

Кавказец задумался:

— Мужик, как мужик, лет пятидесяти, может, больше. Я на него и не глядел. Седой вроде. С этой, как ее… Он провел пальцем по темени.

— Лысиной, — подсказал Куманин.

— Да, да, — закивал Алик, — с плешиной.

— Высокий, маленький, толстый, худой? — вытягивал из кавказца сведения Куманин. — Во что был одет?

— Не помню я, начальник, — кавказцу явно надоел этот допрос, — не глядел я на него. На женщину глядел. Женщина та, которую ты ищешь. И номер машины не заметил, не спрашивай.

Хотя ларечник мог, конечно, что-нибудь, если не соврать, то спутать, тем не менее его рассказ совершенно сбивал Куманина с толку. Во-первых, родители Нади ничего не говорили, что та ушла на работу с тяжелой дорожной сумкой. Незаметно она этого сделать не могла — мать всегда провожает ее на работу. Кроме того, сумку, если предположить, что в ней были какие-то Надины вещи, нужно было собрать заблаговременно, что также не прошло бы незамеченным. Если бы Надя собиралась куда-нибудь уезжать, то, наверняка, предупредила бы родителей. Сумка была тяжелой — неизвестный мужчина, по словам ларечника, тащил ее к машине с видимым усилием. А как же Надя дотащила ее от дома? Куманин спросил Алика, не видел ли тот, как женщина подошла к скамейке? Одна она была или нет? Кавказец ответил, что заметил ее уже сидящей на скамейке. А сумка стояла на земле у ее ног. Как она тут появилась, он не видел.