В личном плане бывший царь также рисовался как кровавый деспот, пьяница, морально нечистоплотный, способный на бытовое убийство, не говоря уже о прочих преступлениях. Тяжелые поражения русской армии в годы империалистической войны стали возможны, по уверению прессы, вследствие, с одной стороны, преступного поведения императора, с другой — прямого предательства и чуть ли не шпионажа в пользу Германии. Все перечисленные обвинения, выдвинутые и пропагандируемые в период правления Временного правительства (хотя назначенная этим же правительством Чрезвычайная следственная комиссия не нашла ни одного подтверждения указанным обвинениям), были подхвачены и усилены властью после Октябрьской революции. Необходимо признать, что выдвинутые против Николая II многочисленные обвинения нашли горячий отклик в народе, понесшем небывалые для того времени жертвы в войне, обнищавшем в результате военных реквизиций, мобилизационных поставок и других правительственных мероприятий, неизбежных в военное время. Понесшая огромные потери и униженная поражениями, армия, начиная от генералов и кончая миллионами рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели, увидела в царе причину всех своих бед и согласилась с обозначением царя — Кровавым. Рабочие и крестьяне в тылу видели в этом человеке причину своего упавшего жизненного уровня, разорения и обнищания. Немногочисленная интеллигенция не могла простить Николаю военные поражения, министерскую чехарду и Григория Распутина, образ которого был создан прессой еще до Февральской революции, а его значение сильно преувеличено.
Именно эти обвинения и предполагалось предъявить Николаю II на планируемом судебном процессе. По имеющимся данным, в качестве обвинения предполагалось предъявить и многие преступления царского режима, начиная с казни декабристов. По мнению организаторов процесса, Николай lI должен был нести за них ответственность как правопреемник системы Самодержавного правления в России.
Разумеется, и малой части перечисленных обвинений было бы достаточно для вынесения Николаю II смертного приговора, как и было задумано организаторами несостоявшегося судебного процесса. После перемещения царя из Тобольска в Екатеринбург, где основную массу населения составляли заводские рабочие, пропаганда против личности Николая II начала приобретать характер истерии. Рабочие на многочисленных митингах требовали «немедленной казни коронованного палача». Причем настрой этих митингов был таким яростным (почерпнуто из тогдашних екатеринбургских газет), что представителям местных властей (Голощекину, Белобородову и пр.) приходилось всевозможными способами, от уговоров до угрозы применения силы, гасить разбушевавшиеся страсти, постоянно ссылаясь при этом на предстоящий «революционный суд» над бывшим царем.
Подобное поведение властей не только не погасило «антицарской истерии», но, напротив, привело многих к убеждению, что власти просто-напросто оберегают бывшего царя от «справедливого возмездия народа». Все громче стали звучать призывы ворваться в так называемый Дом Особого Назначения (известный как Ипатьевский Дом), где содержались бывший царь и его семья, с тем, чтобы совершить над ними свой суд. Один из подобных митингов, проходивший в непосредственной близости от Дома Особого Назначения, красноармейцы вынуждены были разогнать с применением силы. При этом 2 человека были ранены и 7 арестованы. Власти ответили на это строительством вокруг Дома Особого Назначения дополнительного забора с колючей проволокой, усилением охраны и развертыванием вышек с пулеметами. Позднее это мероприятие пытались объяснить существующей опасностью освобождения царя «монархическими заговорщиками» (от имени которых Юровский сочинял записки и передавал через свою агентуру царю). Более правдоподобно эти мероприятия по усилению охраны выглядят как попытка ограждения царя и его семьи от возможного самосуда толпы. Подобная изоляция Дома Особого Назначения от внешнего мира еще более убедило рабочие комитеты в том, что власти хотят спасти «Николая Кровавого» от заслуженной кары и ждут только удобного момента, чтобы вывезти его из Екатеринбурга в более безопасное место. Комитет рабочих железнодорожников Екатеринбурга официально предупредил власти, что он не позволит это сделать.
Произошедшая в этот период неожиданная смена практически всей охраны Дома Особого Назначения, когда комендант Авдеев был заменен Юровским, добавила напряженности. Новая охрана, по большей части состоявшая из иностранцев, была прислана из Москвы после поездки туда Филиппа Голощекина, совещавшегося с В. И. Лениным и Я. М. Свердловым. К сожалению, трудно определить, на чем конкретно основывалась убежденность рабочих комитетов в том, что царя спасают от заслуженного возмездия и собираются вывезти из города, но власти уже не могли не считаться с этим фактором. С рабочими велась достаточно широкая разъяснительная работа о «неизбежности возмездия», но в то же самое время рабочие пикеты у Дома Особого Назначения безжалостно разгонялись или арестовывались.
В этих условиях неожиданное объявление властей о том, что в ночь с 16 на 17 июля 1918 года царь, вся его семья и все люди из его свиты были расстреляны, выглядит странным даже сегодня, а в те дни в Екатеринбурге было встречено откровенным недоверием. Зная настроения в городе, власти, что было бы совершенно в духе времени, получив приказ из Москвы или решив самостоятельно вопрос о необходимости уничтожения царской семьи, должны были предупредить о предстоящей казни рабочие комитеты, предложить им выбрать «рабочую контрольную комиссию» для присутствия при указанной акции. Даже если по каким-то непонятным причинам власти считали невозможным присутствие данной комиссии при самом расстреле, им следовало сразу после приведения приговора в исполнение предъявить комиссии (а то и всем желающим) трупы жертв, чтобы избежать дальнейших обвинений в свой адрес, распространения слухов и уменьшения общей напряженности в городе, тем более что к нему приближались войска директории, превращая его в прифронтовой. Однако ничего подобного сделано не было. Более того, для объяснения случившегося была выдвинута не очень правдоподобная версия о растворении трупов в соляной (по другим версиям — в серной) кислоте, в распиливании и сожжении останков, расчленении их топорами и т.п. с последующим захоронением всего, что осталось, в каком-то тайном месте. В доказательство содеянного предъявлялась только бумага — требование на получение товарищем Белобородовым на одном из промышленных предприятий города бочки с серной кислотой. Эксперты-криминалисты, однако, считают, что для растворения 11 трупов необходима была не бочка, а, как минимум, железнодорожная цистерна с кислотой. Все это было рассказано рабочим комитетам, требовавшим предъявить им трупы расстрелянных, и, естественно, не вызывало совершенно никакого доверия. В Екатеринбурге все были уверены, что царя и сопровождающих его лиц куда-то вывезли из прифронтового города. Именно то обстоятельство, что к Екатеринбургу подходили войска противника, помешало рабочим самостоятельно разобраться со столь грубым и откровенным обманом со стороны властей.
Последние абсолютно ничего не могли ответить на самые простые вопросы, а именно: почему саму казнь необходимо было совершать в обстановке такой секретности, если наутро о ней объявили всенародно? Почему было необходимо так срочно уничтожать трупы казненных, если сам факт их сокрытия приводил к осложнениям между властями и их главной социальной базой — революционными рабочими? Как им удалось столь быстро уничтожить все 11 трупов?
На вопрос о том, как удалось уничтожить 11 трупов с помощью средств, декларированных властями, Войков и Голощекин отвечали: «Может быть, для кого-то это было невозможно, но нам это, представьте, удалось».
На просьбу предъявить то, что осталось от трупов, следовал ответ: «Ничего не осталось, товарищи. Ровным счетом ничего. И показывать нечего, потому что от них не осталось ничего ».
Все это выглядело в высшей степени малоубедительно даже для малограмотных рабочих. Многие вернулись с фронтов мировой войны и могли убедиться, что никакой взрыв или пожар не в состоянии уничтожить человека так, чтобы от него не осталось «ровным счетом ничего».
