Она подписала этот документ. А через некоторое время Сесиль сообщила, что пришли от мсье Короса забрать конверт.

— Передай ему это, — решительно проговорила Келли, протягивая секретарше конверт с запечатанным в него брачным договором.

«В горе и в радости, в болезни и в здравии», — мысленно проговаривала Келли, стоя рядом с Александросом Коросом, когда скромная гражданская церемония бракосочетания, лишенная священности и величия церковного венчания, подходила к концу.

Жених был великолепен в свадебном костюме цвета стали. Можно было предположить, как эффектен он будет на газетных и журнальных снимках. Дядюшка Алексей также постарался выглядеть наилучшим образом. Он был единственным близким родственником невесты, присутствовавшим на церемонии. В его задачи входило на правах старшего вверить племянницу в руки жениха, что он и не замедлил выполнить.

Прочие приглашенные Александросом Коросом представители обоих кланов заняли место позади молодоженов.

Келли избегала смотреть на кого-либо. Она была чрезвычайно смущена, чувствовала себя интриганкой, искренне полагая, что только отъявленные корыстолюбцы выходят замуж или женятся по расчету. И благодаря своему смущению она была невероятно хороша в этот день, румянец невинности как никогда соответствовал событию.

Чиновник провозгласил их мужем и женой. Жених традиционно поцеловал невесту — теперь уже супругу — на радость рукоплещущей родне.

Миг назад Келли не воспользовалась последним шансом к отступлению — сказала свое роковое «Да, согласна…». Теперь же она официально является его женой. И с этим ничего нельзя поделать. Подписанный накануне брачный контракт вступил в действие в момент заключения этого странного брака. Девушка чувствовала себя так, словно она поднимается на эшафот.

Александрос, напротив, целуя Келли, торжествовал. Он дал понять своей жене, кто есть хозяин. Его лицо излучало самодовольство, стать внушала трепет. Келли вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, которая с замиранием сердца смотрит на своего прекрасного соседа двадцати трех лет.

Но тогда и Александрос был другой, да и сама Келли. От былых нежных чувств не осталось и следа. Так она думала, принимая поздравления свидетелей и гостей церемонии.

Александрос украдкой наблюдал за молодой женой. Его веселил ее пунцовый румянец и та пугливость, с которой она позволяла многочисленным грекам обнимать и расцеловывать себя. Он подошел к ней, взял ее лицо в ладони и сочно, чувственно, проникновенно поцеловал, чем вызвал очередную волну громогласного восторга со стороны приглашенных.

Когда иссякли поздравления, толпа как-то неожиданно осталась вдалеке и насыщенный событиями день поглотила тишина комнаты. Сердце Келли бешено билось, когда Александрос медленно приближался к ней, снимая на ходу стальной пиджак свадебного костюма. Келли не могла отвести от него испуганный взгляд. Тяжелым дыханием вздымалась грудь, голова кружилась от пригубленного шампанского, кровь пульсировала в жилах, рискуя прорвать их тонкие стенки…

Он обхватил ее руками, и Келли увидела его глаза, из которых изливалась горячая лава.

Девушка зажмурилась и ощутила прикосновение его губ к своей шее. Она вскрикнула и обессиленно поддалась.

Александрос надавил на ее спину, прижав к своей груди. Он имел все права. Теперь это его женщина. Он целовал ее и не мог остановиться… Для нее же все было словно в забытьи. Ее лоб, щеки, шея, грудь, плечи, запястья, пальцы… Вся она сгорала от поцелуев.

В роскошном парижском отеле для праздничного ланча был отведен отдельный зал. Гости уже расселись по местам…

Чувствовала себя Келли отвратительно. Перед ней были все дальние родственники, которых она не видела годы, а также родственники Александроса, многих из которых она не видела никогда. И перед всеми ними она чувствовала себя подлой обманщицей и авантюристкой.

Светящая восторгом тетя Петра, жена дядюшки Алексея, ворковала на ухо племяннице:

— Милая, дорогая моя Келли. Ты даже представить не можешь, как я обрадовалась, когда мой Алексей сообщил, что ты выходишь замуж за такого мужчину. Ты сама-то понимаешь, как тебе посчастливилось, девочка моя? Боже мой, у меня просто нет слов! Такая любовь! Как же это трогательно. Вы бесподобная пара. Вы восхитительно смотритесь вместе. Будь уверена, все тебе завидуют… Да улыбнись же ты, наконец, дуреха, а то на тебе лица нет. Я понимаю, это от счастья. Не веришь собственной удаче. Но держи марку, Демаршис… Давай-ка, улыбнись. Покажи свои жемчужные зубки.

Келли уставилась на Петру, не вполне сознавая, чего от нее добивается эта суетливая женщина.

Подошел Александрос, положил свою ладонь на бедро Келли, приблизил ее к себе и поцеловал публично так, что все ахнули и возликовали. Стали произноситься тосты, речи. Весь вечер Александрос был в центре внимания. Он наслаждался всеобщим обожанием, выслушивал льстивые комплименты, панибратски подшучивал над приглашенными.

Келли, наоборот, терялась, конфузилась, тушевалась и, наконец, практически забилась в неприметный угол. Среди шумливых греков было очень легко затеряться, этим девушка и воспользовалась.

Она присела на дальний диванчик, вынула из прически белоснежную орхидею, распустила волосы и взбила их руками. Ей было невдомек, что за всеми ее попытками скрыться от всеобщего внимания неотрывно наблюдает Александрос. Наблюдает и жаждет уединения, любуясь своей женой, изящным изгибом алебастровой шеи, тонкими запястьями, атласными волосами, которые она небрежно разметала по плечам и спине…

Келли сидела на диванчике, и тонкое платье приоткрывало ее точеные колени. Девушка нагнулась поправить замочек на туфельке, и пышная грудь приоткрыла глубокую ложбинку. Она поправила ремешок на тонкой щиколотке и подняла на мужа бездонные голубые глаза. И снова малиновый румянец покрыл ее щеки — в его взгляде она увидела необузданное желание. Этот взгляд показался ей притягательным как никогда прежде…

Вскоре к Келли подсела одна из ее стареньких тетушек. Девушка поддерживала беседу как могла, но каждую секунду ощущала на себе хищный взгляд Александроса.

Пожилая женщина давно уже обходилась без ее поддакивания и все говорила и говорила, когда подошел Александрос, притянул к себе жену и спросил:

— Готова идти?

Она знала, что идти или остаться — решать не ей, и оттого промолчала в ответ.

Они распрощались с приглашенными. Келли бросила букет невесты в толпу незамужних девушек и женщин и удалилась, еле поспевая за семимильной поступью мужа.

В холле отеля Келли остановилась.

— В чем дело? — спросил ее Александрос.

— В чем дело, в чем дело… — сквозь слезы проговорила молодая жена. — Ни в чем…

Александрос, недоумевая, уставился на нее.

— Да что с тобой случилось, Александрос? Как ты так можешь? Ведь все эти люди — все до одного — уверены, что это брак по любви. Тебе удалось их всех одурачить. А ведь это твоя родня. Не чужие тебе люди. Как ты можешь с ними так поступать? Они ведь обожают тебя. Даже Алексей, и тот уверен, что этот брак настоящий… Но я так не могу, Александрос. Я не могу смотреть этим людям в глаза, зная, что обманываю их.

Александрос обнял жену и заглушил ее плач поцелуем. Таков был его единственный ответ.

— К чему тревоги, Келли? Мы ведь уже женаты. И я не позволю тебе об этом забыть. У любого брака есть свои прелести и горести. Мы вкусим и того и другого, это я тебе обещаю. За мной деньги. За тобой ласка. Все просто. Не надо кукситься в такой особенный день, куколка моя. Тем более, что до его окончания еще далеко. Есть один невыполненный, но очень важный пункт плана…

— Александрос, — обратилась Келли к мужу, когда оказалась на кожаном сиденье лимузина. — Куда ты меня повезешь?

— Правильнее было бы спросить, куда мы поедем. Поскольку теперь мы неразделимы. Мы — супруги, не забывай об этом.