Я подивился полнейшей беззубости местной полиции и контрразведки, позволявших каким-то бандитам проворачивать свои операции по изъятию дворянского имущества, с таким шумом в столице, после чего мои мысли вернулись к моим друзьям и приятелям из контрразведки. А почему бы и нет? Я тут голову ломаю, как утилизировать взрывоопасную дрянь, а у меня, мой сердечный кореш, капитан Осадчий Светозар Богданович, начальник отдела дознания местного «СМЕРШа» не хочет бороться с, свободно продающейся на рынках и базарах, армейской взрывчаткой. Надеюсь, что, после сегодняшнего урока, что я планировал преподать, его начальство даст бодрящего пинка под широкий зад ветерана, и заставит его сотрудников немного посуетиться.

Кобылу, с которой мы, за время пути, практически подружились, я распряг за углом от здания контрразведки. Ну как –распряг? Развязал все ремни, кроме двух, что удерживали вместе оглобли и хомут, связав их посредством кокетливых бантиков. Вожжа протянулась от лошади, к заднему дивану коляски, конец ее я привязал к веревке запала. Плетеный короб с адской машинкой я поставил среди покойников, закрепив его, чтобы ничего не опрокинулось от рывка. Далеко мы бы с такой упряжью не уехали, но пару сотен шагов — вполне смогли. Напротив, здания контрразведки я остановил Зорьку, дернул за бантики, что удерживали оглобли и, зажав в руке конец вожжей, побежал вперед, вцепившись в узду и увлекая лошадку бежать вперед, под взглядом ошарашенного часового.

Где-то я читал, что длина вожжей в моем мире составляла десять метров, наверное, здесь, было тоже самое. После рывка натянутой сбруи и до взрыва, я успел сделать еще шагов пятнадцать, после чего в спину мягко ударило, и в здании контрразведки зазвенели, осыпающиеся, стекла. Если бы я не вцепился за уздечку бегущей лошади, меня бы сбило с ног, но, я удержался, Зорька же только взбрыкнула с испуга и прибавила рыси. Какое-то время за нами бежал часовой, потерявший где-то свою бескозырку, но, в соревновании в беге по прямой, с испуганной лошадью, он безнадежно проиграл. Когда мы оторвались от уставшего часового, настала пора мне брать управление, несущимся куда глаза глядят, животным в свои руки. Попытка повернуть, бегущую в панике, лошадь удалась мне с большим трудом, только тогда, когда я повис на шее у хрипящего животного, намертво вцепившись за гуж и хомут и поджав ноги. Протащив меня спиной по чьему-то, занозистому забору, Зорька остановилась, тяжело дыша.

— Все, моя, хорошая, все! — я поцеловал конягу в морду и повел ее, скорым шагом, забирая влево с таким расчетом, чтобы между нами и растревоженной, как осиный улей, контрразведкой было не меньше пары кварталов.

Этой ночью я не уснул.

Вернувшись домой, я обнаружил сидящую в холле первого этажа, с револьвером в руке, бледную Веру Игоревну.

Пока, безжалостно вырванный из горячих объятий молодой жены, дворник Борис обихаживал трофейную лошадь и приводил в порядок старый тарантас — единственный колесный транспорт, оставшийся в каретном сарае после оптимизации, проведенной Еремеем, я сидел на кухне, обнаженный по пояс, а Вера, светя магическим фонарем, вытаскивала из моей окровавленной спины здоровенные занозы. Я, шипя от боли, негромко рассказывал молодой женщине о событиях текущей ночи.

В результате разговора, упроченный магией, бандитский саквояж из под денег, поплыл вниз, по течению реки, дабы, не оставались на территории усадьбы прямых улик, десять же тысяч рублей, доставшиеся мне в качестве трофея, были сложены в ящик с книгами, которые я брал с собой в Покровск.

После долгих споров, с самым близким для меня в этом мире, человеком, было решено, что Вера с девочками переезжает на охраняемую территорию Магической Академии, в пансион повышенной комфортности, благо деньги теперь появились. Я не мог взять дорогих для меня женщин во враждебную степь, сорвав маленьких княжон с учебы, не зная, что их там ждет, но и оставлять дом на одних женщин, пусть и под охраной бравого Бориса, я также не имел права.

В конце концов мы пришли к согласию, что завтра я открываю в государственном банке номерную ячейку, ключи от которой будут у Иры, куда я положу пять тысяч рублей, чего им должно было хватить на пару лет вполне обеспеченной жизни. Рисковал ли я, оставляя солидный капитал, по сути, незнакомому человеку? Конечно, но другого варианта действий я не видел.

Рано утром мы с Верой и девочками, на старом, ободранном тарантасе, выехали из ворот усадьбы, провожаемые добрыми напутствиями, стоящих у ворот, Бориса и Акулины. Акулина смело смотрела мне в глаза, очевидно представив себя, хоть и временно, но, хозяйкой обширного дома. Если молодуха надеялась дрыхнуть на барских кроватях, утопая в пуховых перинах, то она жестоко ошибалась — по приезде в государственный банк я оставлю управляющему заявление, чтобы залогодержатель усилил контроль за заложенным имуществом. Не сомневаюсь, что уже к обеду в усадьбе появятся специально обученные люди, которые опишут обстановку и опечатают большую часть помещений, оставив Борису и его жене доступ только туда, куда необходимо проходить, для протопки дома зимой, или иных, неотложных хозяйственных надобностей.

Сестры, поднятые на два часа раньше, чем обычно, сидели в кузовке, скрипучей повозки, нахохлившись, как совята, трофейной кобылой Зорькой умело управляла Вера, а я сидел рядом, на облучке, не убирая рук с револьверов.

Но, ничего чрезвычайного по дороге не случилось, мы доехали до банка вполне благополучно, после чего, привязав лошадь к местной коновязи, мы с Верой и девочками прошли в здание. Лошадь и коляску оставили под присмотр двух молодых дворников, которые, не столько мели мостовую перед банком, сколько зыркали по сторонам, да и магические заряды, в чем-то короткоствольном, я видел через ткань фартуков местных менеджеров по клинингу. В помощь «дворникам» я оставил, привязанных поводками к тарантасу, Пирата и его вынужденную подружку, мелкую, сварливую сучку, носящую благородную кличку Принцесса, которой ее наградили девочки. Пират и Принцесса были принудительно записаны мною в переселенцы в город Покровск, правда об этом еще не знали.

К моему удивлению, операционный зал банка был открыт, и там было достаточно много вежливых служащих, что разделили нашу компанию. «Молодежь» отправилась пить какао со свежими плюшками, а нас с Верой повели вниз, где, за множеством дверей, запоров и магических ловушек, располагались комнаты с номерными ячейками, где мы быстро оформили аренду на металлический ящик, после чего, прихватив сытых и довольных княжон, покинули гостеприимный банк.

Расставание у ворот Магической Академии, с женской половиной моей семьи вышло мокрым. Девчонки вновь намочили мой френч, но быстро успокоились, а Вера крепко стиснула руку, улыбнулась на прощание, и двинулась вслед за, тяжело пыхтящим, солдатиком из охраны, что за десять копеек вызвался донести «барыне» вещи до корпуса пансионата. Времени до отъезда оставалось все меньше, и я направил свою повозку в сторону полицейского участка. Надеюсь, что помощник пристава и добрый малый Кислицин, Аскольд Иванович, отработал уплаченные ему деньги.

К моему удивлению, мой «трудовой коллектив» из девяти особ, трех мужиков, включая Еремея, и шести теток и молодух, с покорными и мрачными лицами, были выстроены в неровную шеренгу у дверей полицейской части.

Я, не глядя на своих бывших слуг, прошел в помещение участка, расписался, как представитель пограничного княжества, за девять арестованных и том уголовного дела, направляемых в суд общей юрисдикции княжества Булатовых «для принятия решения по существу».

Если не считать выражения лиц, «как на похоронах», то арестанты выглядели вполне неплохо. Серые, уставные армяки и шапочки, типа татарских тюбетеек, на ногах новые лапти, а за спиной серый вещевой мешок с провизией на три дня — государство подготовило арестантов к дальней дороге.

— Здравствуйте, воры и воровки, ну и ты, душегуб, здорово. — я кивнул мрачному Еремею: — Сейчас мы отправляемся на железнодорожную станцию, там садимся на поезд и едем в город Покровск, где я вас буду судить…