Пятница, 20 февраля. Позднее утро.
Ленинград, Невский проспект.
— Дэн, за нами хвост! — Фолк, сидевшая за рулем, отчетливо напряглась.
— Вижу, — мурлыкнул Лофтин. — Не обращай внимания, Синти.
— Можно оторваться, если… — неуверенно начала Синтия.
— Стоп, детка! — притормозил ее Дэниел. — Можно, но не нужно.
«Хонда» с дипломатическими номерами ехала в среднем ряду. Малозаметный «Moskvich» салатного цвета не отставал, держась в сторонке. Лофтин пригнулся, осматриваясь.
Близился перекресток у «Гостиного двора» и гостиницы «Европейская».
— Притормаживай, детка…
— Не называй меня «деткой», — процедила Фолк.
— Ты притормаживай, притормаживай…
Синти послушно вжала педаль, пропуская машину, идущую следом.
— Так! Уходишь в правый ряд и тормозишь у «Гостиного двора».
— Там же остановка запрещена!
— Вот именно, — сухо сказал Лофтин. — Если русские остановятся следом за нами, то сразу же себя выдадут. Давай, детка!
Фолк ловко перестроилась и, повизгивая тормозами, подкатила к бровке.
— Всё, пока!
Дэниел выскочил из машины, и упругой походкой зашагал прочь. Ему очень хотелось помахать рукой агентам русской naruzhki, но он сдержал порыв. Ссыпавшись в подземный переход, Лофтин быстро вышел к метро «Невский проспект».
Народу на станции хватало, чтобы затеряться, а вскоре и поезд подкатил. По привычке обшарив глазами перрон, Дэн вскочил в вагон. Моторы низко загудели, разгоняя состав, и понесли его, затягивая во тьму туннеля.
Словно подчиняясь качанию вагона, вице-консул откинулся на спинку. Можно чуток расслабиться. Наверху суета, беготня… Наперебой пищат рации, стучатся доклады по восходящей, сыплются приказы по нисходящей…
Далеко не уедешь, перехватят, а ему даль и не нужна. Прикрыв рот ладошкой, Лофтин ухмыльнулся.
«Мы их сделали, сэр Дэниел! Мы их сделали!»
Блуждал Дэниел Макартур Лофтин недолго — добрался до Литейного, и ровно в час дня вошел в букинистический. Сергей Гарбуз уже торчал возле стеллажа с поэзией, нетерпеливо листая сонеты Шекспира в переводе Маршака.
Не подавая виду, что знаком, Дэниел взял с полки сборник Симонова, просмотрел, морща лоб и шевеля губами. Незаметно вложив записку, он вернул томик на место и отошел, гася поэтические восторги.
Перебирая русскую классику, он косился на агента, недовольно морщась — тот слишком явно вынимал послание, никакой ловкости рук! Вообще-то, опасный сигнал.
«Немо» не просто неуклюж или неопытен. Он небрежен в силу своего характера. Сыночек высокопоставленных родителей, Гарбуз привык, что всё дозволено и ничего ему не сделают.
Поэтому рассчитывать на него в перспективе не стоит, все равно КГБ придет за ним. Но пока…
Пока пусть поиграет в шпионов.
Вечер того же дня.
Сумская область, река Сейм
Машины пересекли Сейм по мосту, не заезжая в Батурин. За рекой перестроились — теперь впереди маячили тюнингованные «Жигули» братцев Киршей. Восьмиклассник Гоша, как лоцман, вел автомобильный караван к пионерлагерю «Вымпел».
Правый берег реки вздымался кручей, источенной ласточкиными гнездами, как сыр дырками. Дорогу через пойменное чернолесье не просто очистили от снега, а выскоблили до самого асфальта — она успокаивающе чернела в свете фар. А чуть позже лучи, качаясь, уперлись в ворота с поржавелыми силуэтами горнистов.
«Приехали…»
На шум открылась дверь домика смотрителей лагеря, пропуская вялый свет керосинки, и выглянул сторож с двухстволкой.
— Дядь Сень! — прорезался звонкий голос Гоши. — Это я! Это мы!
— А-а! Сейчас, сейчас…
Ружье дружелюбно повисло на плече, и сторож загремел засовом. Со ржавым скрежетом ворота распахнулись, пропуская на просторную площадку между первым и вторым корпусами — безликими двухэтажными зданиями из силикатного кирпича, таращившихся черными окнами.
— Соскучился, видать, как Робинзон, — добродушно проворчал Славин, выруливая.
Марина мельком улыбнулась, словно споря с тем глухим беспокойством, что ворочалось внутри, и вышла. Холод в недвижном воздухе ощущался терпимо.
— А я с утра и котел растопил… Вы в первый корпус заселяйтесь, батареи уже горячие, — суматошно болтал дядя Сеня. — А воду я отдельно грею. Да-а! Баню, не баню, но душ горячий обеспечим!
— О-о-о! — разнеслись восторги. — Ух, ты!
— Да-а! — гордо засиял смотритель. — О, я сейчас генератор запущу, а то темно…
Он скрылся в хозблоке, и вскоре приглушенно забубнил дизелек. Одна за другой вспыхнули лампочки под козырьками корпусов и на крылечке домика начальника лагеря.
— Жить стало лучше, товарищи, — громко выразился худенький, кучерявый парнишка, — жить стало веселей!
— Ой, Изя, — затянула девушка с приятным кукольным личиком, — как скажешь что-нибудь!
— А чё?
— Эгей! — вознесся голос командора. — Предлагаю поужинать, пока водичка греется, а потом мыться и спать! — хитро ухмыльнувшись, он кашлянул. — Поправка на реальность: поужинать, мыться, болтать часа два — и спать!
Негромкие смешки подтвердили верность корректировки. Оглянувшись — никто не слышит? — Наташа сказала с долей грусти в голосе:
— А мне даже жаль, что операция «Ностромо» завершается. Год с лишним мы искали, искали… А нашли — и все кончилось…
— Может, все только начинается! — жизнеутверждающе зарокотал Славин.
— Может… — вздохнула Верченко.
— Ужинать, народ, — властно сказала Исаева. — Коля, на тебе матрасы, не забудь.
— Ни за что! — гуднул капитан.
Пионерский лагерь оживал, светился и гомонил, будто и не февраль в календаре. Зима отступила, таясь за хоздвором, поддувая колючим ветерком…
Марина долго мокла в душе, вертелась под тугими струями, а потом сушила волосы под колпаком фена. Вентилятор, правда, дребезжал, но теплый воздух гнал исправно.
«Оттягиваешь, да? — зловредно усмехнулась девушка, глядя на себя в зеркало. — Все равно ведь придется сказать. Так чего тянуть?»
Расчесав волосы, она распустила их поверх теплого махрового халатика, и решительно отправилась на поиски.
Молодежь набилась в пионерскую комнату, куда перенесли телевизор, бурно споря о йети, Несси и прочих конгамато. Старенький «Рекорд» мерцал, шло кино «Мама вышла замуж», но никто на экран не смотрел.
Высокий парень с узким лицом тянул, снисходительно и малость жеманничая:
— Мон шер, снежный человек не может существовать в одиночку, нужна популяция хотя бы… ну, не знаю, в сто, в полтораста особей! И где они?
— Прячутся! — с убеждением сказал кучерявый Изя.
— Ой, ну ты как скажешь!
— А будет жаль, если йети так и не найдут, — высказалась Рита. — Без него скучно!
— А Стругацкие думали, что йети — это гигантопитек, — вставила свои пять копеек Светлана.
— И чё?
— А вдруг правда? Может, они и не вымерли вовсе! Это только из космоса Земля маленькая. А ты попробуй, пройди по ней где-нибудь в горных джунглях! И что, и кто там прячется в дебрях?
Марина грустно улыбнулась и отошла на цыпочках. Видывала она горные джунгли, видывала…
Миша нашелся на втором этаже, в комнате дежурного вожатого. Казенный стол, казенный стул, шкаф, узкая кровать… Под потолком горела слабая лампочка, мерцая, как свеча на ветру.
Гарин в трико и в майке навыпуск стоял у окна, сгорбившись, уткнувшись кулаками в подоконник, и смотрел куда-то в сторону заснеженной волейбольной площадки.
— Привет.
Миша оглянулся до того стремительно, что пошатнулся. Заулыбался очень старательно, хотя в глазах сквозила пустота.
— Маринка! Приве-ет! Ты сегодня красивей себя, и какая-то домашняя, милая…
«Да он, кажется, пьян!» — веселое изумление подняло девичьи бровки. Но едва «Росита» захотела ехидно пройтись на тему детского алкоголизма, как Миша оказался рядом, близко, с ходу целуя в губы. Без той отталкивающей слюнявости, что она не терпела у пьяных, а очень нежно и в то же время уверенно.
