– Верно, – вздохнул Кубатай. – Ладно, отправимся еще куда-нибудь. Но знаете, Холмс, мне кажется, что вы сбили меня с интересной мысли… нет, уже забыл. Суньте какой-нибудь том под шкаф.
И мы вновь ринулись навстречу приключениям…
Глава пятая,
в которой на сцене появляется вещий мужичок
Потирая руки от удовольствия, Кащей прошептал заклинание, взмахнул руками, плюхнулся в возникшее позади него кресло-качалку и принялся ждать. Как выглядит конец света, он представлял смутно, но в том, что зрелище предстоит достойное, – уверен был.
Минуты шли, а материя мира почему-то все не расползалась по швам, не налетал разноцветный электрический смерч, сметающий с земли города и страны, не накатывала невесть откуда взявшаяся черная и густая волна небытия…
Улыбочка на устах Кащея поблекла, его раскачивания в кресле взад и вперед становились все более нервными и яростными, пока наконец, качнувшись особенно круто, он не перекувыркнулся вверх тормашками, опрокинувшись вместе с креслом на пол.
Бормоча проклятья и ругательства, он вскочил на ноги и принялся расхаживать от стены к стене библиотеки. Так и не дождавшись исчезновения ВСЕГО, он внезапно остановился и ясно произнес в пыльной тишине:
– Как же так?!
И тут же ответил себе сам:
– Их вернули! Их вернули ДЗР-овцы, кто же еще мог это сделать?! Смолянин и Кубатай – только они, проклятые, по острову шастают! Шастают да супротив меня козни вершат. А если даже и не они помешали, то только через них можно выяснить, кто это сделал. Выяснить и пресечь. Но как их найти?!
Покопавшись в широких карманах кафтана, Кащей выудил оттуда зеркальце наподобие того, что у Марьи-искусницы имелось, и вскричал:
Зеркальце затуманилось, пошло рябью… и потухло. Кащей решил, что такой неверный итог его стараний связан с неудачной формулировкой приказа: то ли зеркальце не умеет работать «без кокетства и утайки», то ли оно не реагирует на уменьшительно-ласкательные формы имен искомых басурманов. Кащей поднапрягся и выпалил другое четверостишие:
Зеркальце вновь честно попыталось выполнить его приказ, затуманилось, пошло рябью… и погасло опять.
– Проклятье! – простонал Кащей и тут только вспомнил, что сам же в целях конспирации наложил на все волшебные зеркала острова необратимое заклятье.
Шмякнув в сердцах бесполезную стекляшку об пол, так, что только острые брызги рассыпались в стороны, Кащей сплюнул и процедил сквозь зубы:
– Все равно найду.
…В княжецких палатах царило уныние. Расхворалась племянница Владимирова да жена Добрыни Никитича – Забава Путятишна. Что за хворь окаянная напала на нее, никто сказать не мог – ни лекари, ни бояны, ни даже Гакон – толстый бестолковый поп, на смену Гапону пришедший. Ясно было и неспециалисту, что скрутило ее знакомое уже царскому двору несмеянство, да в острейшей форме. Третью уж неделю лежмя лежала Забава на перинах пуховых, приговаривая лишь:
– Тошно мне… Ох тошно!..
Владимир с ног сбился.
Тут-то и появился в палатах его гость незваный, однако долгожданный – лохматый да бородатый мужик в лаптях. Пав пред князем на колени, вскричал мужик:
– Я – Гришка Распутин, святой старец! Лучшая водка моим именем прозвана да песенка заморская про меня сложена! Дозволь, Красно Солнышко, племяшку твою осмотреть да излечить по возможности!
– Чего ж не дозволить, валяй, – согласился Владимир. – Однако признайся, прохиндей, откуда о хвори-то ее ведаешь?
– Да как не ведать, княже?! Вся земля Русская стонет от вести сей горестной!
– Серьезно? Лестно мне это, лестно… Ну ладно, дерзни. Коли излечишь Забаву, богато, Гриша, одарен будешь. А уж коль не излечишь, не обессудь, головы лишишься.
– По рукам! – согласился Григорий. – Давай-ка, княже, поскорее сведи меня к ней, а то, не ровен час, отдаст она, сердешная, Богу душу, меня не дождавшись…
– Типун тебе на язык, Григорий! – всполошился князь и заторопился было, но тут же и осекся: – Не получится быстро. Забава-то с Добрыней на той половине царства живет, что я Емеле с Несмеянушкой на свадьбу презентовал… Покамест в отделе режима паспорт заграничный оформят, пока таможню пройдем…
– Развел ты, княже, бюрократию, – нахмурился Григорий. – Помрет Забава, то-то урок тебе будет.
Побледнел Владимир от слов эдаких, поежился… Махнул рукой, мол, была не была, и молвил:
– Айда, без документов попробуем.
– Стой, кто идет! – пронесся над границей зычный окрик богатырский.
– Кто, кто! – проворчал Владимир. – Дед Пихто! Князь это!
– А по мне – хоть князь, хоть грязь, а в чужой овин не лазь, – презрительно объявил пограничник.
– Видал?! – беспомощно глянул Владимир на Григория. – Я нонче – аки король заморский, Лиром именуемый! – Затем вновь обернулся к богатырю, напустил на чело грозности и заорал:
– Да ты че, Илюха! Как же этот овин – мне чужой?! Земля-то сия – Русь, а я – князь русский!
Богатырь покачал головой:
– Э, нет. Руси-то две теперича. Та, что у тебя, – Русь Владимирская. А тута – Русь Емелина, сюда пускать не велено…
Григорий отстранил князя рукой, выступил вперед и вдруг гаркнул, да так, что испуганно присел и поджал уши конь под Ильей Муромцем:
– Оборзели?!!
Илья оторопело уставился на него. Григорий набрал в легкие побольше воздуха и, выпучив глаза, рявкнул еще:
– Над князем куражиться?!! У последней черты, можно сказать, стоим! Разменяли Русь, мать вашу!!!
Ноги у богатырского коня окончательно подкосились, и он тяжело плюхнулся наземь.
– Да ладно, брось орать-то, – примирительно заговорил вынужденно спешившийся Илья. – Чего надо-то?
Однако Григорий раздухарился и, видать, в сердцах о цели своего прибытия запамятовал.
– Чего надо?! – продолжал он грозно кричать. – А если даже и ничего, тогда что?!!
Илья призадумался, но промолчал. Тут вовремя встрял Владимир. Опосля Тришкиного рыка голос его казался тоненьким и слабеньким, хотя и кричал он, пытаясь попасть тому в тон:
– Лечить Забаву будем или как?!
Илья глянул на него, презрительно поморщился, но тут князя подхватил Григорий:
– ИЛИ КАК?!! – рявкнул он.
Илья почесал шлем.
– Вот это да, – сказал он, – вот это я понимаю. Глас народа. Проходите, чего уж там. Или мы – нехристи какие, не понимаем?.. Дело-то семейное…
Григорий и Владимир чинно проследовали через границу. Князь с уважением поглядывал на своего спутника.
…Обезумевший от горя Добрыня сидел перед постелью жены, время от времени роняя на дубовый пол скупую мужскую слезу.
Войдя в покои, Владимир остановился в нерешительности. Григорий же протопал прямо к постели и приказал безапелляционно:
– Очистить помещение!
– Ты кто таков? – подпрыгнул от неожиданности Добрыня.
– Лекарь это, Добрынюшка, лекарь, – успокоил его Владимир. – Из народа человек. Святой, ежели не врет. Обещался супружницу твою на ноги поставить.
– Пущай ставит, ежели обещался, – согласился Добрыня. – А не поставит, пусть на себя пеняет.
– Очистить помещение, – неприятным голосом повторил Григорий. – И ты, князь, тоже обче-то выйди, а то, не ровен час, на тебя хворь перекинется.
– Пошли, пошли, Добрынюшка, – заторопился князь и потянул богатыря за рукав.
– Да как же я жену свою… в спальне… с мужчиной… – начал Добрыня неуверенно, но Владимир тут же инициативу перехватил:
