Я принялся жадно уплетать лакомства, перелетая от одного к другому. И вдруг я почувствовал странный, совсем не аппетитный запах… Дым! Пахнет пожаром!

Я сразу понял, откуда доносится этот запах. Сигара выпала изо рта повара и лежала теперь в ящике с морковью. Тонкая березовая соломка уже не тлела, а горела вовсю. Я живо представил, чем это грозит. Еще минут десять – пятнадцать, и кладовая будет полыхать, как домна, а вскоре огонь перекинется и на весь дом.

Людей жалко вообще, а особенно – людей хороших. Я вспомнил добродушную и милую Джессику. Я должен спасти ее!

Подлетев к повару, я принялся ползать по его лицу, чтобы разбудить его. Но тот даже не шевельнулся. Пьян он был, по-видимому, мертвецки.

Пламя уже лизало соседние ящики. Как мог быстро помчался я к двери. Вынырнув на улицу, стал тыкаться от окна к окну в поисках подходящей лазейки. Наконец нашел то самое окно, через которое влез в комнату Джессики в прошлый раз, и протиснулся в ту же щель.

Если на улице царил полумрак, то тут была полная темнота. Но я-то как-никак муха, и я умею видеть в темноте. Правда, все предметы при этом приобретают странный зеленоватый фосфоресцирующий оттенок.

Я подлетел к постели Джессики, приземлился ей на кончик носа, пробежал по переносице, соскочил на правое веко и стал, вороша ресницы, ползать туда-обратно.

Веко несколько раз дернулось, и тут я угловым зрением уловил, как что-то массивное угрожающе мчится на меня сбоку. Я перепрыгнул на подушку, и ладонь Джессики не задела меня, лишь ударив ее саму по щеке.

Что-то пробормотав, девушка перевернулась на бок. Внутренним взором я видел полыхающую кладовую. Нельзя терять ни минуты. Взяв круто вверх, я вознесся к потолку, а затем спикировал на лицо девушки. Приземлившись лапками на ее верхнюю губу, я, понимая, сколь рискованно для меня это действие, решительным шагом направился ей прямо в левую ноздрю.

Страшным напором воздуха меня вынесло обратно наружу. Джессика чихнула! А чихнув, села на постели. В восторге я, жужжа что было мочи, принялся метаться вокруг нее.

– Гадкое, гадкое насекомое, – пробормотала девушка, потирая нос ладонью. Затем потянулась к столику, взяла с него колокольчик и позвонила.

Из смежной комнаты появилась Сэнди в длиннющей ночной рубашке, чепчике и со свечой в руках.

– Ты была права, – к моему прискорбию, заявила ей Джессика. – Мух нужно истреблять. Эта наглая негодница совершенно не дает мне спать!

После таких слов горничная поднесла свечу к жерлу газового рожка и открыла его на полную мощность. В комнате стало почти светло, и, размахивая снятым с вешалки полотенцем, негритянка принялась охотиться за мной. Убедившись в тщетности ее попыток, присоединилась к ней и Джессика.

Я несколько раз присаживался на дверь комнаты, как бы давая им понять, что из комнаты нужно выйти, но никакого результата, кроме риска быть прихлопнутым, не добился.

– Мисс Джессика, – запыхавшись и сев на край постели, заявила горничная, – или мухи поумнели, или это – та самая муха, которая вечером морочила мне голову на кухне… Давайте просто выгоним ее в коридор?

Джессика согласно кивнула и открыла дверь. И тут же в комнату ворвался едкий запах дыма.

– Боже милостивый, что это?! – вскричала Сэнди и кинулась в коридор. И тут же оттуда раздался ее вопль: – Пожар! Пожар! Сэр Чарлз, горит кладовая!

Послышался топот множества ног – это хозяева и слуги принялись за борьбу с огнем. А я, обессиленный, рухнул на подоконник и сразу же уснул в явно несвойственной для мухи позе – на боку, подмяв под себя одно крыло…

Меня разбудили голоса. Надо мной, внимательно меня разглядывая, склонились два лица: белоснежное – Джессики и глянцево-черное – Сэнди. За окном светало. Запах дыма в комнате почти рассеялся.

– Как жаль, – вздохнула девушка. – Что ни говори, а именно ей мы обязаны своим спасением. Что же с ней случилось? Ведь мы так и не ударили ее ни разу, правда, Сэнди?

– Говорят, у мух очень короткий срок жизни, – заявила горничная, выпучив для убедительности глаза. – Не иначе, сам Господь послал нам во спасение эту бессловесную тварь.

– И я буду молиться за нее! – воскликнула Джессика с жаром в голосе.

– Молиться?! За муху?! Что вы, мисс, это грех! Грех!

– Нет, не грех! – топнула ножкой девушка. От этого удара мушиный инстинкт сработал, и я, сам того не желая, вскочил на ноги.

– Сэнди, она живая! – закричала обрадованная Джессика и протянула ко мне руку. Я не делал попыток улететь. Осторожно взяв меня за крылышко, Джессика с улыбкой сказала:

– Скольким опасностям подвергается и без того недолгая жизнь этого бедного создания. Всякий норовит убить его, просто ищущего себе пропитания… Сэнди, ступай на кухню и принеси оттуда большую стеклянную банку. Я беру это насекомое на пожизненное содержание. Оно будет жить в такой роскоши и неге, в какой не жила еще ни одна муха в мире!

…Такой поворот событий мог иметь для меня катастрофические последствия. Любая другая муха была бы, наверное, на моем месте на вершине блаженства. У меня же никак не выходило из головы это жуткое слово «ПОЖИЗНЕННОЕ». Кстати, действительно, а как долго живут мухи?

Не скажу, чтобы Джессика прониклась ко мне какими-то особыми чувствами. Она не сидела передо мной часами, с умилением разглядывая мою хитиновую оболочку, не пыталась ласково поговорить со мной… Хотя можно ли было этого требовать от нее? Она же не идиотка, а просто справедливая и добрая девочка.

Но для меня ее доброта вылилась в настоящий кошмар. Мое содержание заключалось в том, что раз в два-три дня Джессика приоткрывала крышку банки и кидала туда кусочек рыбы, ветчины или какого-либо фрукта. Пару раз в такие моменты я делал безуспешные попытки бежать, но Джессика была внимательна и осторожна. Видимо, она считала, что глупое насекомое само не понимает своего счастья… Я думал уже, что свихнусь от скуки и страха, что вот так, без надежды на обратное превращение в человека, и предстоит мне прожить всю недолгую мушиную жизнь. А надежды оставалось все меньше и меньше; у меня была масса свободного времени, и я постоянно думал об этом.

Прошло, наверное, около месяца. Однажды в комнату Джессики без стука вошел, точнее – ворвался, пожилой крупный мужчина с густыми щеточками усов и трубкой в зубах.

– Что вам угодно, папенька? – встревоженно обратилась девушка к нему.

– Прочти это, – мрачно произнес он, подавая газету.

Она развернула листок и прочла заголовок вслух:

– «Языческое поклонение мухе в доме сэра Чарлза (порочная страсть к насекомому юной леди Джессики)»… Боже, какая нелепость!

– Читай, читай дальше!

– Я не желаю читать сей бред.

– А я не желаю быть посмешищем всего лондонского света!

– Но, отец, это насекомое спасло вам дом, а возможно, и жизнь. А уж жизнь повару Гастону – это абсолютно точно.

– Вот пусть Гастон и нянчится с этой мухой. Только не в моем доме!

– Во-первых, Гастон уволен, а во-вторых, он пьяница и неблагодарная скотина.

– Сударыня, вы выражаетесь, как продавщица бакалейной лавки!

Щеки Джессики вспыхнули, и изменившимся голосом она произнесла подчеркнуто сдержанно:

– Что ж, пусть я дурно воспитана. Пусть я – грубая и непочтительная дочь. Но, отец, как вы, джентльмен, можете быть столь несправедливы к этому несчастному, спасшему вас существу?

Сэр Чарлз был явно смущен:

– Пойми меня правильно, дочка. В целом я согласен с тобой. И я не имел бы ничего против… Но эта статья… В конце концов муха – тварь неразумная…

Неразумная!!! От возмущения я принялся метаться в банке по самым нелепым траекториям. И тут в комнату заглянула Сэнди:

– К вам посетитель, сэр.

– Кто?

– Некто Шерлок Холмс, сэр. Сыщик.

Я свалился на дно банки.

– Сыщик? Не хватало только сыщика в моем доме.

– Но папочка! – взмолилась Джессика. – Это же знаменитый Шерлок Холмс! Его проницательности рукоплещет весь просвещенный мир!