Так все и началось. Попытались было войска подвести, но только танки и боевые вертолеты не заводились, а солдат страх-птички разрядами тока по всей Москве разогнали. Пока в США и других странах думали, что бы это все значило, страх-птички и туда долетели. Размножались они быстро, накинутся кучей на какой-нибудь несчастный бронетранспортер, разберут по винтикам и новых птичек налепят. А подчинялись только Стасу и немножечко – другим детям. Помимо охраны моего брата и остальных детей они еще и преступников разогнали. Стоило хотя бы рубль украсть, как налетала стая и проводила экзекуцию на всю тысячу. Так что милиция уже с месяц маялась бездельем.

Через неделю в мире ни одной армии не осталось, а страх-птичек стало так много, что даже самые упрямые генералы и грабители поняли – лучше не лезть на рожон. Тем более что, когда пару птичек поймали и размонтировали, оказалось, что внутри у них нет ничего, кроме шестеренок и батареек «Крона». И как они летают да еще током бьются – одному Стасу ведомо. (Я-то, конечно, понимал, что и ему это неведомо. Слаб он был в технике. Велел птичкам летать, размножаться и военных разгонять, они и послушались. Магия!)

…Слава нам все это рассказал с удовольствием и взахлеб. И только потом удивился – вот что значит юный возраст.

– А вы ничего этого не знали?

– Не знали, – признался Кубатай и опасливо погладил мальчика по голове. – Мы это… гастролировали. В джунглях Мадагаскара. Были полностью отрезаны от цивилизации.

– На Мадагаскаре? – Слава просиял. – Ой как здорово! А вы видели там марабу?

– Да, – с сомнением ответил Кубатай.

– У него действительно красная голова, темно-зеленая спина и белый живот?

– Ну, ты довольно верно описал моро… Марабу.

– Как я вам завидую… – не по-детски тяжело вздохнул мальчик.

– Ох, нам же пора! – стремясь уйти от орнитологии, воскликнул Кубатай. – Мы обещали быть в цирке и сегодня же приступить к выступлениям. Так что извини, Славочка…

– Я вам помогу! – просиял мальчик. – Вы впятером выступаете?

– Мы? Нет, втроем. Я, пингвин и Смолянин. А эти… э… дяденьки, они просто поклонники.

– Вас сейчас доставят в цирк! И проследят, чтобы никто не мешал до самого выступления!

С этими словами заботливый мальчик Слава щелкнул пальцами, и с крыши ближайшего дома слетел десяток страх-птиц.

– Срочно отведите этих двух клоунов и пингвина в цирк! И пусть им никто не мешает репетировать и выступать! Особенно пингвина охраняйте!

Я навсегда запомню скорбный взгляд Кубатая, сообразившего, что он стал-таки клоуном. «Ищите Стаса в Кремле!» – прошептал он и побрел по улице. Смолянин понял происходящее не так быстро, и одна из страх-птичек щелкнула его по голой ноге искрой. Тот ойкнул и поспешил за Кубатаем и Орликом. А Слава еще раз печально вздохнул и посмотрел на Холмса.

– А вы никуда не торопитесь? – с надеждой спросил он. – Вам не надо помочь? Стас велел детям относиться к взрослым вежливо и помогать по мере сил.

– Спасибо, милый ребенок, – торжественно сказал Холмс. – Нам не нужна помощь. Мы справимся сами.

Эх, что-то я в этом сомневался…

Как мы до Красной площади добирались – отдельная история. Целую книжку можно написать. Холмс еще ничего, а вот Ватсон перед каждым фонарным столбом восхищался прогрессом науки, в метро же его чуть инфаркт от радости не хватил. Я проводником работал: куда полечу, туда и идут бедные англичане. Один раз я от воробья увернулся, в кусты спрятался, так Холмс с Ватсоном тоже туда ломанулись! Ужас, одним словом.

А на Красной площади мы поняли, что никакой человек до Стаса добраться не сможет. Всю кремлевскую стену страх-птички облепили, а в воздухе их было столько, что казалось – грозовая туча зависла. Глянул Холмс на это безобразие, покачал головой и сказал мне:

– Ну что ж, милый друг, на вас вся надежда. Пусть ваши… э-э-э… миниатюрные размеры и… э-э-э… быстрые крылья совершат чудо. Летите!

И я полетел. Страх-птицы, к счастью, на меня никакого внимания не обращали. А обычных возле Кремля не было – боялись металлических, наверное.

Кремль – сооружение огромное. Но у меня был надежный ориентир – то здание, возле которого больше всего страх-птиц вилось. Отдохнул я на подоконнике и стал искать форточку. Ни одной открытой! Пришлось лезть сквозь выключенный кондиционер… страшно, между прочим, было. Такое ощущение, словно внутри завода бредешь. Пропеллеры, трубки, провода. Но я все преодолел.

Потому что очень уж мне человеком стать хотелось.

И мне повезло: в огромном зале с увешанными картинами стенами и мозаичным потолком я увидел своего брата.

Стас сидел на самой обычной кухонной табуретке. Был он грустный и мрачный. Медалей и орденов на его костюмчике еще прибавилось. На полу перед ним стоял цветной телевизор с подключенной к нему игровой приставкой «Кенга». Отдыхал от дел небось.

Хотел было я сразу к брату кинуться, но что-то мне не по себе стало. А вдруг Стас теперь такой же противный, как Кащей? Если к его испорченному сочинительством характеру прибавилась еще и магия… ой-ей-ей! И, прилипнув к потолку, я стал наблюдать.

А Стас посидел-посидел, вынул из кармана батончик «Марс», слопал, потом почесал затылок и громовым голосом, напомнившим мне Кащея, крикнул:

– Бамбара-Чуфара! Лорики-Ёрики! Явись передо мной мой военный министр, повелитель страх-птичек, Колька Горнов!

Раздался треск, вспышка, и перед Стасом появился обеденный стол, за которым сидел мальчик лет двенадцати. В одной руке он держал кусок хлеба, в другой – ложку с борщом. Мальчик был угрюмый, остролицый, чем-то сам напоминавший страх-птицу.

– Звал, начальник? – зачем-то поинтересовался Горнов, откладывая надкушенный хлеб.

– Ага. Обедаешь?

– Ага.

Минуту Народный Диктатор и его военный министр молчали. Потом Стас спросил:

– Как в мире? Порядок соблюдается?

– В общем-то да, – уклончиво ответил Горнов. – Но если честно – не очень.

– Давай рассказывай, – оживился Стас. – Детей обижают?

– Да нет, – вздохнул Колька, с тоской поглядывая на остывающий борщ. – Дети друг друга обижают. Подерутся – и давай звать страх-птичек! Те – налетят и метелят друг друга… ну и драчунам достается. Поголовье птичье падает!

– А что делать? – растерялся брат.

– А я не знаю. Воспитывать, наверное…

Стас взмахнул рукой, и Колька Горнов вместе со своим обедом исчез. А Народный Диктатор грозно повелел:

– Чуфара-Бамбара! Скорики-Морики! Явись передо мной мой министр пропаганды, Андрэ Николя!

Николя, наверное, был французом. Говорил ли он по-русски, я так и не узнал. И вот почему. Появился он, стоя на полу на четвереньках и играя двумя модельками машинок. Перемену обстановки Андрэ заметил не сразу и еще с полминуты энергично шумел, гудел и бибикал. Да и немудрено – было ему лет восемь.

– Андрэ! – завопил оскорбленный в лучших помыслах Стас. Николя поднял голову и сморщился, готовясь заплакать. – Не надо, не надо! – сразу замахал руками Стас, и министр пропаганды исчез. Видать, достали Стаса детские слезы.

Теперь Стас был уже мрачен, как безлунная ночь в глухом лесу. Он встал, хлопнул в ладоши и зловеще прошипел:

– Лелики-Болики! Мурики-Жмурики! Явись передо мной мой Тайный Советник, писатель Игорь Петрович Решилов!

И по глазам такой свет ударил, а грохнуло так сильно, что я чуть не свалился.

Вот, значит, как Стас дошел до жизни такой! Самого фантаста Решилова в советники взял!

Решилов оказался грузным, довольно-таки пожилым мужчиной с суровым лицом. Он появился вместе с письменным столом, на котором стояла пишущая машинка. Стас вызвал его к себе во время работы, и Игорь Петрович был так увлечен, что, подобно маленькому Андрэ, не сразу заметил диктатора. Смотрел перед собой и молотил по клавишам – «тюк-тюк», «тюк-тюк»…

– Что это вы все время тюкаете? – строго спросил Стас.

– Что значит «тюкаю»? – слегка обиделся Решилов.