Ватсон ходил по заводу и светился ярче, чем лампочка. Все ему нравилось. Но не зря он был другом Шерлока Холмса – возле одной из работниц он остановился и спросил:
– Простите, леди, чем вы так озабочены?
Девушка и впрямь выглядела расстроенной. Но на Холмса и Ватсона она посмотрела вполне дружелюбно. Потом перевела взгляд на меня и снова помрачнела.
– Возможно, мы сумеем помочь? – продолжал допытываться Ватсон. – Прискорбно видеть, что леди, работающая на славном поприще Электричества, столь грустна…
– Да вот мне где твое электричество! – взорвалась вдруг девушка. И засучила рукав – на коже был красный след от ожога. – Утром в автобусе такого вот шкета, – и она указала на меня пальцем, – заставляла место уступить! И получила от страх-птички… электричеством…
С завода мы шли молча. Ватсона не радовали ни гремящие и дымящие корпуса, ни огромная, с арбуз, сувенирная лампочка, которую подарил нам перепуганный директор завода. Лишь у самого лимузина (кстати, это оказался «кадиллак») Ватсон хмуро сказал:
– Да, как это ни печально, но электричество в неправедных руках способно служить несправедливости…
Хотел я ему еще про электрический стул рассказать, но пожалел. Сели мы в машину, и чуть осмелевшая экскурсоводша спросила:
– А теперь куда? Хотите – вагоноремонтный завод посетим или асфальтобетонный?
– Что мы, тронутые? – грубо спросил я. – В цирк едем!
Холмс, посасывающий нераскуренную трубку, молча кивнул, соглашаясь. Надо нам было найти Кубатая… Смолянина с Кащеем, конечно, тоже, но генерал-старший сержант оставался единственным, кто на Стаса влияние имел.
Пока мы к цирку ехали, много чего насмотрелись. Как какой-то мальчишка с прилавка ларька шоколадку стянул. А продавец замахнулся было на него, но на небо посмотрел и передумал. Как на крыше высотного здания лозунг укрепляли, универсальный такой: «Слава Великому!» Как два пацана стояли и ссорились, а над ними две стаи страх-птиц дрались. Как девчонка лет семи рабочим на стройке указания давала – как и что им строить…
Так что к цирку мы приехали мрачные и подавленные.
Народу у входа было много. Причем в основном не дети – им, видно, и без того развлечений хватало. Взрослые стояли в длинной очереди у кассы, но нам, когда экскурсовод показала какой-то документ, дали пройти со служебного входа. По пути мы увидели двух художников, которые, дымя папиросами, рисовали афишу: Кубатай, с пышной зеленой шевелюрой, бил Смолянина по голове огромным пенопластовым молотком. Смолянин от этого потешно раскрывал рот, и оттуда вываливалась маленькая рыбка, которую на лету ловил Орлик. Видимо, в цирке решили принять ДЗР-овцев на постоянную работу.
Нас усадили в первом ряду, дали программки, пакетики с жареным арахисом, баночки с пепси-колой и вообще были очень вежливы.
– Лучше пусть выступят, – шепнул мне Холмс. – Страх-птичкам дано задание следить за ними до самого выступления. К чему лишние проблемы?
Я согласился. Зачем проблемы, да и в цирке я давно не был.
Вначале выступала дрессировщица с собачками, потом фокусник… А потом, когда над ареной стали натягивать сетку для выступления воздушных гимнастов, вышел конферансье и объявил:
– Впервые! После триумфальных гастролей по Мадагаскару! Весь вечер на арене! Рыжий и Зеленый клоуны! Смолянин и Кубатай! Пра-а-ашу!
И на арену, неумело хохоча и улюлюкая, вынеслись ДЗР-овцы. Яркие цветастые трико эффектно облегали мускулистую фигуру генерала и деликатно драпировали стройное тело переводчика. В руках Смолянина была крошечная гармошка, у Кубатая – небольшая гитара. Лица их покрывал толстый слой разноцветной гуаши. Шевелюра Смолянина сияла; отросшая на голове Кубатая щетинка нежно зеленела. На середине зала друзья остановились и с ужасом огляделись по сторонам.
Зал затих ожидая. Страх-птички, призванные проконтролировать выступление, весело вились над ареной. Два рабочих сцены торопливо вынесли вслед и поставили посреди зала большую плетеную корзину, накрытую клетчатым платком… ой, нет, смоляниновской юбкой!
Первым овладел ситуацией генерал. Видимо, подготовка диверсанта включала в себя многое. Он невесело улыбнулся и печально протянул:
– А вот и мы-ы-ы…
– А вот и вы, – жалобно согласился Смолянин, испуганно оглядывая переполненный зал.
– Мы к вам пришли, – продолжал генерал, беря гитару поудобнее.
– И будем петь, – обреченно сказал переводчик, растягивая гармонику.
Я мельком глянул на Холмса с Ватсоном. Они с любопытством наблюдали за представлением.
– Если скучно жить на свете,
Если вас достали дети, – пробренчал Кубатай.
– Кто прогонит горький сплин?
Кубатай и Смолянин!– несколько самоуверенно, но мелодично пропел младший майор.
Что-то мне эта мелодия напомнила… А зал оживился, послышались редкие боязливые аплодисменты. Ободренные ДЗР-овцы запели громче и на совсем другой мотив.
– Сидела птичка на лугу… – баритоном пропел Кубатай.
– Подкралась к ней корова… – дискантом подтянул Смолянин.
– Ухватила за ногу.
Птичка, будь здорова!.. – хором протянули оба.
Что тут началось! Буря аплодисментов! Овации! Крики «браво!». Я даже не сразу понял, в чем дело, а потом сообразил, что все подумали о страх-птицах. И мне стало не по себе. А ДЗР-овцы раздухарились.
Зал ликовал. Аплодисменты смолкли лишь для того, чтобы услышать новый куплет.
Часть детей повскакивала со своих мест, но осмелевшие от примера ДЗР-овцев родители отвесили им подзатыльники и усадили обратно. Встревоженные страх-птицы закружили под куполом. Запахло озоном.
Видимо, сообразив, что выступление на грани срыва, Кубатай отбросил гитару, выхватил саблю… оглушительно свистнул.
И на арену выбежал наш Орлик. Но в каком виде! Выкрашенный в серебристо-серый цвет, с лампочкой, прикрученной к клюву! Сообразив, что издевательства над ненавистными роботами продолжаются, публика взвыла от восторга.
– Эт-то еще что за птичка? – риторически спросил Кубатай. И, приплясывая, погнался за пингвином. Орлик для вида пробовал убегать, но Кубатай его догнал, запрыгнул на спину и загарцевал по арене, на ходу выкручивая лампочку из патрона.
– О-е-ей! – войдя во вкус, крикнул Смолянин. Бросился к корзине, сдернул с нее юбку… там белели сотни куриных яиц!
– Бейте яйца! – завопил Смолянин, кидаясь яйцами в пингвина и размахивая своим кильтом. – Время бить яйца! Время бить яйца!
Все встали. И принялись скандировать, слегка замахиваясь правой рукой:
– Время бить яйца! Время бить яйца!
Я понял, что присутствую при рождении Сопротивления. Наблюдаю его тайный опознавательный жест, вижу гордое клетчатое знамя и слышу смелый клич. Куда там испанцам с их «Но пасаран!».
– Время бить яйца! Время бить яйца!.. – продолжали вопить люди. Лишь иногда отдельные, видимо наиболее натерпевшиеся, уточняли тайный смысл:
– По-роть! По-роть!
Честно скажу: хоть мне и не нравилось то, что Стас с бедным миром сотворил, но тут я задумался. Как-никак родной брат… а против него зреет переворот! Что делать? Пойти против правды или против брата?
И тут в ослепительном сиянии Кубатай, Смолянин и Орлик исчезли со сцены. «Стас! – сообразил я. – Следил, негодяй. Через зеркальце волшебное или через наливное яблочко…»
А людей было уже не остановить! Люди кинулись на арену и принялись топтать ни в чем не повинный продукт. Некоторые, выхватив из брюк ремни, тут же укладывали своих детей поперек колена, спускали штаны и принимались объяснять разницу между преступлением и наказанием.
