– Я не об том, господа. Есть у меня такое представление, что миров много. Однако у каждого из них имеется как бы освещенная и темная сторона. Освещенное место – это настоящая реальность, настоящее время. Все остальное – ненастоящее, неосуществленное, потенциальное. Как я уже чувствую, через это подземелье может протянутся дорожка промеж миров, на манер электрического разряда между двумя лейденскими банками. Вот мы движемся этой подземной тропой и уже начали выпадать из «настоящего» в нашем мире, но еще не попали в «настоящее» мира иного…

– Если я верно измерил глубину вашей мысли, господин ротмистр, то мы как бы уже ненастоящие, призраки вроде папаши Гамлета?

– Пока что призраки. Сейчас мы пребываем вне времени, господа. Первым из «настоящего» выпал я, потом Курбанов и некоторые его разбойнички.

– Да он же верный труп. Ему Келарев башку расколол.

– Я снова видел его живым и здоровым, – упорствовал Сольберг. – Повторяю вам – он вне времени. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Я хотел было отмахнуться от «нашего мудреца», предложив ему вычислить объем и площадь поверхности пещеры, но тут из туннеля позади нас как будто послышался скрип сапог.

– Это ОНИ идут, – спокойно сказал Сольберг. – Скоро мы найдем выход из этой пещеры, но до той поры ОНИ найдут нас.

ОНИ или не они, а потревожиться надо. Я еще раз оглянулся. А потом возвел глаза вверх. Там, выше наших голов саженей на пять, пещерная стена имела изъян, небольшой выступ. Он проходил, сужаясь, и над озерком. А потом втягивался куда-то в темноту, в расщелину, которая испортила кварцевую стену примерно до середины. Возможно этот мостик и ведет к спасению, как знаменитый Чинват из зороастрийского мифа (про это дело мне Сольберг сказывал).

– Не угодно ли, господа, податься на верхний ярус.

Первым вскарабкался Никита, используя ловкими ногами любой выступ в скале, потом Сольберг – на последнем этапе Келарев протянул ему руку и втянул на «мостик». Я получше приладил винтовку и собрался было проявить ловкость необыкновенную, как из тоннеля вдруг выпал Курбанов, с кровью в уголках рта, но вполне дееспособный и с красным отсветом в глазах-щелках. Вместе с командиром выскочил еще пяток сатаноидов с факелами. Огоньки превращали значительную часть пещеры в смертельно опасное простреливаемое пространство.

Я пару раз стрельнул – причем смазал – и полез наверх, надеясь только на мрак. Кстати, и заметить не успел, как оказался на выступе – страх будто приделал мне перья – и осторожным быстрым шагом двинулся в сторону расселины. Впрочем, первая же вражеская пуля едва не сорвала мое ухо словно осенний лист. В одном месте, как раз над озером, стена образовывала изгиб вроде контрфорса – он охотно прикрыл меня. Я зашел за прикрытие и сделался невидим для красных стрелков. Однако они, сменив тактику, стали с обезьяньей ловкостью карабкаться вслед за мной, мне даже показалось, что их ноги оснащены когтями. И как я понял, надлежит мне скромно постоять именно за «контрфорсом», чтоб не стать легким трофеем.

Я все более обостряющимися чувствами воспринимал приближающихся красноармейцев. Они были спокойны как минералы. Соответственно почувствовал я свою возбужденность, некую встопорщенность души. И, устыдившись этого, сразу остыл – неужели я поддамся каким-то чертям.

Вот из-за «контрфорса» как шкодливый нос неосторожно высунулось винтовочное дуло да еще со штыком – хвать рукой, веду вниз и дергаю вбок – вражинка шумно падает в воду. Адью. Следующего преследователя награждаю пинком в пах и зубодробительным ударом в волосатую физиономию, попутно отклоняя в сторону длиннючий маузер. Но опять за меня взялся товарищ Курбанов. Он попытался мощными руками оторвать меня от стены – наверное, чтобы вместе нам упасть в омут и благополучно утонуть.

Силен этот дьявол, взял меня за горло, давит, а я как не потчую его боксерскими ударами, спастись от него не могу. Делаю я замок своими руками, пытаюсь разомкнуть его захват поворотом вбок. И получается не совсем желанный итог, хоть смейся – мы оба зараз в воду летим. Студеная, мерзлая она, а Курбанов все еще держит меня словно Прометей прикованный и тянет как болванка вниз. Молочу я руками и ногами, призываю святых небожителей и свою маманю заступиться за меня пред Богом. И как же дышать хочется. Господи, как гадостна моя жизнь, ни полминуты счастья, покоя, воли. И кончаю ее, будто котенок в ведре. Господи, я так бы хотел получить другую жизнь, в славной любящей меня отчизне, а чтоб эта моя судьба осталась просто дурацким сном.

Под руку попадается какой-то камень, который я что есть сил прикладываю к голове звероида, а он меня все равно не пускает. И уже ни сил ни воздуха в запасе. В груди под гимнастеркой дрожат остатки моей жизни, похожа она на клубок, из которого нитки лезут. И каждая нить при ближайшем рассмотрении – это туннель, который тянет, уводит, то ли в высоты райские, то ли в преисподние глубины.