С другой стороны, «неоспиритуализм», вопреки отвращению, выказываемому им по отношению к материализму, сходен с ним, однако, больше, чем одной только стороной, так что достаточно справедливо можно использовать по отношению к нему выражение "преобразованный материализм", то есть, по сути, распространенный за пределы телесного мира; особенно четко это видно на его грубых представлениях тонкого и так называемого «духовного» мира, о чем мы уже выше упоминали, которые есть не что иное, как образы, заимствованные из телесной сферы. Тем, что можно называть его «сайентистской» стороной, этот самый «неоспиритуализм» также придерживается предшествующих этапов; и это мы уже отмечали, говоря о влиянии, осуществляемом на эти различные школы научной «мифологией» с момента их рождения; уместно совершенно особо отметить также ту важную роль, которую в их концепции играют, самым всеобщим образом и без всякого исключения, «прогрессистские» и «эволюционистские» идеи, являющиеся одними из наиболее типичных отметок современной ментальности и которых одних только было бы достаточно для характеристики этих концепций как одного из самых бесспорных продуктов этой ментальности. Добавим, что те самые из этих школ, которые стараются придать себе «архаический» вид, по-своему используя фрагменты плохо понятых и деформированных традиционных идей или одевая, в случае необходимости, современные идеи словами, заимствованными из какой-нибудь восточной или западной формы (все это, скажем по ходу дела, находится в полном противоречии с их верой в «прогресс» и в "эволюцию"), постоянно заняты согласованием этих древних или предполагаемых древними идей с теориями современной науки; эта работа, впрочем, без конца переделывается по мере того, как эти теории меняются, но надо сказать, что те, кто этим занят, имеют перед собой упрощенную работу, поскольку они почти всегда придерживаются того, что можно найти в «популярных» произведениях.

Кроме того, «неоспиритуализм» своей, согласно нашей квалификации, «практической» стороной также очень соответствует «экспериментальным» тенденциям современной ментальности; и именно этим ему мало-помалу удается осуществить заметное влияние на саму науку и проникать туда посредством того, что называется «метафизикой». Несомненно, феномены, к которым она имеет отношение, сами по себе заслуживают исследования, так же, как и феномены телесного порядка; но возражения вызывает тот способ, которым она думает их изучать, применяя к ним точку зрения профанной науки; физики (которые упорствуют в использовании своих количественных методов, вплоть до желания "взвесить душу") и даже «психологи» в официальном смысле этого слова, разумеется, настолько плохо подготовлены к изучению явлений такого рода, насколько возможно, и по этой самой причине более, чем кто-либо иной, подвержены всевозможным иллюзиям.[131] К этому можно добавить, что, в действительности, «метафизические» исследования почти никогда не бывают независимыми от поддержки со стороны «неоспиритуалистов» и, в особенности, спиритов, что, в конечном счете, свидетельствует об их намерении заставить служить своей «пропаганде»; но, может быть, самым серьезным в этом отношении является то, что экспериментаторы оказываются в таких условиях, что они вынуждены прибегать к помощи спиритов — «медиумов», то есть индивидов, предвзятые идеи которых значительно изменяют рассматриваемые феномены и придают им, можно сказать, особую «окраску», и которые, к тому же, с особой заботой (поскольку существуют даже "школы медиумов") обрабатываются для того, чтобы служить инструментом и пассивной «поддержкой» определенных влияний, принадлежащих ко «дну» тонкого мира, влияний, которые они повсюду вместе с собою «перемещают» и не преминут опасно заразить ими всех тех, ученых и всяких других, кто вступает с ними в контакт и кто в силу своего незнания о том, что содержится в глубине всего этого, не способен защищаться от этого. Мы не будем больше останавливаться на этом, потому что уже в другом месте достаточно все это объяснили; мы можем отослать к этим разъяснениям всех тех, кто хотел бы узнать об этом подробнее; но, поскольку это совершенно особым образом характерно для современной эпохи, мы хотим подчеркнуть странность роли «медиумов» и предполагаемого необходимого их присутствия для произведения феноменов, относящихся к тонкому миру; почему в прошлом ничего подобного не существовало, что вовсе не мешало силам этого порядка спонтанно проявляться, смотря по обстоятельствам, совершенно в других размерах, чем это они осуществляют в спиритических или «метапсихических» сеансах (и довольно часто в необитаемых домах или в пустынных местах, что исключает гипотезу, слишком удобную, присутствия бессознательного «медиума» этих способностей)? Можно спросить себя, не изменилось ли в действительности что-либо со времени появления спиритизма в самом способе, которым тонкий мир действует в ходе своих «интерференции» в телесный мир, и не является ли это, по существу, лишь еще одним новым примером изменений среды, которые мы уже рассматривали, касаясь результатов материализма; но, во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что в этом есть нечто, в совершенстве отвечающее требованиям «контроля», осуществляемого над этими низшими психическими влияниями, «пагубными» по своей сути, чтобы их можно было бы использовать более непосредственно для каких-то определенных целей согласно с предустановленным «планом» разрушительной работы, для которой они теперь в нашем мире и "спущены с цепи".

Тенденции, соответствующие в области философии и психологии второй фазе антитрадиционной деятельности, естественно выражаются обращением к «подсознательному» во всех его формах, то есть к самым низшим элементам человеческого бытия; конкретно это обнаруживается, если речь идет о собственно философии, в теориях Уильяма Джемса и в бергсоновском «интуиционизме». У нас уже выше был случай говорить о Бергсоне по поводу той критики, которую именно он сформулировал, хотя, может быть, не совсем ясно и в несколько двусмысленных терминах, в адрес рационализма и его последствий; собственно же «позитивную» (если так можно сказать) партию философии характеризует то, что вместо того, чтобы искать средство исцеления разума над ним, она, напротив, ищет его под ним; и таким образом, вместо того, чтобы обратиться к подлинной интеллектуальной интуиции, о которой она, так же, как и рационалисты, совершенно ничего не знает, она ссылается на так называемую «интуицию», принадлежащую исключительно сенситивному и «витальному» порядку, в крайне спутанном понятии о которой собственно чувственная интуиция смешана с самыми темными силами инстинкта и чувствования. Следовательно, явное родство этого «интуиционизма», особенно заметное в том, что можно было бы назвать его "последней фазой" (что также приложимо и к философии Уильяма Джемса), с «неоспиритуализмом» не является более или менее «случайным», поскольку, по существу, это лишь различные выражения одних и тех же тенденций: отношение одного к рационализму параллельно отношению другого к материализму; один стремится к «инфрарациональному» так же, как другой стремиться к «инфрателесному» (разумеется, также бессознательно); таким образом, в обоих случаях, в конечном счете, речь идет об одном направлении в смысле "инфрачеловеческого".

Здесь не место изучать все эти теории детально, но по крайней мере, нам надо отметить некоторые подробности, более непосредственно относящиеся к нашему предмету, и прежде всего их столь интегрально «эволюционистский» характер, насколько это только возможно, поскольку они располагают всю реальность исключительно в «становлении», что является категорическим отрицанием всякого неподвижного принципа и, следовательно, всякой метафизики; отсюда их «ускользающая» и неосновательная манера, создающая, по контрасту с рационалистским и материалистическим «отвердением», образ, как бы предвещающий растворение всех вещей в окончательном «хаосе». Именно такой пример мы находим в том способе, каким рассматривается религия и какой представлен в одной из работ Бергсона, олицетворяющий ту "последнюю фазу", о которой только что шла речь;[132] по правде говоря, здесь нет чего-то совершенно нового, так как, по существу, отстаиваемый там тезис очень прост: известно, что для всех современных теорий является общей в этом отношении чертой то, что они хотят свести религию к чисто человеческому факту, что в результате ведет к ее отрицанию, сознательному или бессознательному, потому что это означает отказ учитывать саму ее сущность; и в этом отношении бергсоновская концепция не составляет исключения. Все эти теории могут быть в целом сведены к двум главным типам: «психологическому», который претендует на то, чтобы объяснить ее человеческой природой, и «социологическому», который хочет видеть в ней факт исключительно социального порядка, производя ее из чего-то вроде "коллективного сознания", которое доминировало бы над индивидами и навязывалось бы им. Оригинальность Бергсона состоит только в том, что он старался комбинировать оба вида объяснения, и делал это довольно странным образом: вместо того, чтобы рассматривать их как исключающие друг друга, как это делают сами их представители, он их принимает сразу оба, относя к двум различным вещам, называя их, тем не менее, одним и тем же словом «религия»; рассматриваемые им два источника являются на самом деле именно этим.[133] Следовательно, для него существует два типа религий, «статическая» и «динамическая», которые он довольно странно называет «закрытой» и "открытой религией"; первая имеет социальную природу, вторая — психологическую; и естественно, именно ей он отдает свои предпочтения, ее он рассматривает как высшую форму религии; мы говорим «естественно», так как совершенно очевидно, что в "философии становления", каковой она и является, не может и быть иначе, потому что для нее то, что совершенно не меняется, вовсе не отвечает никакой реальности, и даже препятствует схватить реальность таковой, какой она ее понимает. Но отметим, что такая философия, для которой нет "вечных истин",[134] логическим образом должна не признавать никакой ценности не только за метафизикой, но и за религией, что на самом деле и происходит, так как религия в подлинном смысле этого слова и есть как раз то, что Бергсон называет "статической религией", в которой он хочет видеть лишь совершенно иллюзионную "игру воображения"; что же касается его "динамической религии", то, по правде говоря, это вовсе не религия. Эта так называемая "динамическая религия", в действительности, не обладает ни одним из характерных элементов, входящих в само определение религии: нет догм, поскольку это нечто неподвижное и, как говорит Бергсон, «застывшее»; разумеется, нет, тем более, и обрядов по той же причине, а также из-за их социального характера; и те и другие должны быть оставлены за "статической религией"; что же касается морали, то Бергсон с самого начала оставил ее в стороне, как нечто, находящееся вне религии в его понимании. И тогда больше ничего не остается, в лучшем случае, туманная «религиозность» (нечто вроде неясного устремления к некоему «идеалу», довольно сходному с идеалом модернистов и либеральных протестантов), напоминающая во многих отношениях также "религиозный опыт" Уильяма Джемса, так как все это, очевидно, довольно близко. Это та самая «религиозность», которую Бергсон принимает за высшую религию, полагая таким образом «сублимировать» религию, как и все те, кто подчиняется той же самой тенденции, в то время как на самом деле он лишь опустошает ее от всякого позитивного содержания, потому что оно в действительности не содержит в себе ничего такого, что соответствовало бы его концепциям; кроме того, несомненно, что это все, что может получиться из психологической теории, так как мы на самом деле никогда не видели, чтобы такая теория была бы способна выйти за рамки "религиозного чувства", которое, повторим, не есть религия. Эта "динамическая религия", по мнению Бергсона, находит свое высшее выражение в «мистицизме», понятом к тому же достаточно плохо и воспринятом с его самой дурной стороны, так как он превозносит его за то, что в нем есть «индивидуального», то есть смутного, бессознательного, и в некотором роде, «анархического», лучшие примеры которого, хотя он их и не приводит, можно было бы найти в некоторых «учениях» оккультистского и теософского духа. По существу, у мистиков ему нравится, это надо сказать четко, тенденция к «блужданию», в этимологическом смысле этого слова,[135] которое они слишком легко обнаруживают, будучи предоставленными сами себе. Что касается того, что составляет само основание мистицизма в собственном смысле слова, оставляя в стороне его более или менее аномальные и «эксцентрические» отклонения, то есть его воссоединения, хотят этого или нет, со "статической религией", то он явно считает это не заслуживающим внимания; однако чувствуется, что здесь есть нечто, его смущающее, так как его объяснения по этому поводу являются весьма путанными; но это увело бы нас слишком далеко от существа нашего вопроса, если бы мы захотели более внимательно это изучить.