– Принимай гостей, Антон, – сказал Николас.

– Ну, проходите, раз уж пришли, – проворчал хозяин, освобождая дорогу.

В комнате Жильцони огляделся. Две стены целиком заняты стеллажами, уходящими под потолок. Стеллажи битком набиты блоками памяти и книгами. Жильцони прищурился, пытаясь разобрать надписи на корешках книг.

Пульвер, похоже, жил один. В комнате царил ужасающий беспорядок.

Стоп был загроможден бумагами, патронами биопамяти, а на подоконнике единственного, но зато широкого окна лежал толстый слой пыли.

– Садитесь кто где хочет, – пригласил Антон.

Жильцони сел в кресло с продавленной спинкой.

Ни о чем не спрашивая, Пульвер подошел к стеллажу, вытащил большого формата книжку и протянул ее Альвару.

– Что это? – спросил Жильцони.

– Двенадцатизначные таблицы Карла Шенкерта, – сказал Пульвер. – Незаменимое пособие для психопрограммистов, как они, – он кивнул в сторону новых приятелей Жильцони, усевшихся рядом на узкой софе неопределенного цвета.

– А разве вы не программист? – удивился Жильцони.

– Вы правы, молодой человек, – сказал Пульвер. – Я такой же клерк, как они. Да только мне это пособие ни к чему, потому что я помню его наизусть.

– Весь справочник? – недоверчиво переспросил Альвар, взвешивая в руке книгу.

Эльгар и Николас улыбались – наверно, видеть весь этот спектакль им было не впервой.

– Спрашивайте, – предложил Пульвер.

Жильцони наугад раскрыл толстенный том и ткнул пальцем в первую попавшуюся строку:

– Синус двадцати четырех градусов восемнадцати минут четырнадцати секунд.

Пульвер не миг прикрыл глаза. Лицо его как бы отвердело и казалось синеватым а свете стенных панелей – их пришлось включить, потому что на улице потемнело.

Через секунду Пульвер произнес ответ. Альвар проверил: он совпал со справочным…

– Невероятно, – произнес Жильцони.

Пульвер скупо улыбнулся, весьма довольный произведенным эффектом:

– Давайте еще.

Альвар долго гонял его по таблицам, и младший клерк ни разу не ошибся.

– Не верится, что такие вещи в человеческих силах, – сказал, наконец, Жильцони, захлопывая справочник.

– Это что, – продолжал Пульвер, – это пустяки. Я продемонстрирую вам сейчас нечто более интересное…

Он подошел к столу, перебрал несколько предметов и, наконец, протянул Альвару старенький калькулятор, похожий на тот, который верой и правдой служил затворнику Вороньего гнезда.

Такого Жильцони не доводилось видеть! Это было грандиозное состязание между человеком и калькулятором, причем счет был явно не в пользу последнего.

Каждый раз этот удивительный человек оказывался – пусть на какие-то доли секунды – впереди калькулятора.

Антон Пульвер множил и делил многозначные числа, возводил их в высокие степени и извлекал корни, логарифмировал и потенцировал, и со все возрастающим чувством изумления Альвар убеждался, что каждая новая задача решена верно.

Жильцони охватило радостное чувство. Он подошел к раскрытому окну. Душный воздух был недвижен. Время от времени вдали полыхали беззвучные зарницы. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, высились серые громады старых зданий окраины.

– Я потрясен, – сказал Альвар.

Пульвер махнул рукой:

– Задачи для приготовишек.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что предпочитаю задачи посложнее, чем эта дурацкая арифметика.

– Например?

– Например, дифференциальное уравнение. Или, скажем, порядочный интеграл.

Когда с прежней чарующей легкостью, без бумаги, в уме Антон Пульвер принялся щелкать дифференциальные и интегральные уравнения, одно сложнее другого, чем окончательно посрамил калькулятор, Жильцони уверовал, что на этот раз длинный Биг не ошибся, и уравнение мира уже не за горами.

Только как приступить к нему, к этому уравнению?

– Можно посмотреть, чем вы увлекаетесь? – спросил Альвар и показал на стеллажи.

– Прошу, – сказал Антон.

Жильцони подошел к полкам и вытащил книгу, которая стояла с края. «Численное решение дифференциальных уравнений». Следующая книга. «Руководство к быстрому счету». Дальше, дальше… «Как упражнять память при операциях с крупными числами». «Чародей-вычислитель». «А я утверждаю: память человека бездонна!..». «Методы интегрального контроля собственной памяти». Любопытно, конечно, но при чем здесь физика?

Альвар перешел к другому стеллажу. Он так рьяно перебирал блоки и книги, что это заинтересовало Пульвера.

– Вы что-то ищете? – спросил он.

Жильцони смешался:

– Меня интересует одна вещь…

– Какая же? – спросил Пульвер, настроившийся на благодушный лад.

– Я не вижу у вас книг по физике.

– А зачем они?

– Я хотел… Я думал, что если ваши изумительные математические способности простираются и на область физики… – Альвар умолк, не зная, как закончить фразу, но его выручил Пульвер.

– Напрасно ищете, молодой человек, – сказал он.

Жильцони вопросительно посмотрел на клерка.

– Эту науку не терплю, – пояснил Пульвер.

– Физику? – внезапно охрипшим голосом спросил Жильцони. Антон Пульвер не терпит физику? Быть может, это просто неудачная шутка?..

– Да, да, физику, – раздраженно произнес Пульвер и принялся расхаживать по комнате.

– Почему?

– Давать пояснения – не в моих правилах, – сказал Пульвер. – Но вам, так и быть, поясню, – добавил он, внимательно посмотрев на лицо Альвара. – Вы, наверно, в прошлом занимались физикой? А возможно, и сейчас занимаетесь ею?

Альвар кивнул.

– Я так и думал, – продолжал Пульвер, – и поэтому хочу сделать доброе дело.

Жильцони прислонился к стеллажу.

– Физика! – неожиданно выкрикнул Пульвер. – Физика! Наука о природе. Как будто несчастный человеческий ум сможет когда-нибудь познать природу до конца! Как будто недостаточно опыта нескольких тысячелетий, чтобы познать, наконец: каждая частная разгадка ставит десятки новых вопросов, ответ на каждый из чих выдвигает сотни иных задач, и так далее, до бесконечности… Человечество похоже на ребенка, заблудившегося в лесу. Ему бы повернуться и идти назад, след в след. Тогда бы еще был какой-нибудь шанс спастись. Но он беспечно топает вперед, раздвигает кусты и любуется сорванным цветком, не понимая, что каждый шаг вперед приближает роковой исход.

Альвар облизал пересохшие губы. Где-то слышал он или читал эти слова, эти цветистые фразы?

– Мальчишка заблудился, я понял это давно! – продолжал Пульвер, останавливаясь перед Альваром, и непонятно было, кого он имеет в виду: человечество, себя или Жильцони?

Может быть, Пульвер темнит? След заметает?

– Ваши предпосылки неверны, – сказал Альвар.

Комната – сплошная глыба духоты – медленно кружилась, это раздражало его, мешая сосредоточиться.

– Вы занимаетесь единой теорией поля? – вдруг спросил Пульвер, остановившись перед ним.

– Да.

– Мой вам добрый совет – бросьте! – посоветовал Антон. – И чем скорее, тем лучше.

Николас и Эльгар недоуменно переглядывались.

Младший клерк стоял перед Жильцони, и со стороны казалось, что это вышедший из себя учитель отчитывает нерадивого ученика.

– Но вы-то сами, похоже, были не так благоразумны, – отчеканил Жильцони.

– То есть?

– То есть другим вы раздаете советы оставить науку, а сами все-таки вкусили от древа познания нашего мира, – медленно произнес Жильцони, в упор глядя на собеседника. Ему показалось, что Пульвер вздрогнул.

– Заблуждаетесь, мой молодой друг, – сказал Пульвер. – Этот плод мне вкусить не пришлось.

Жильцони решил играть ва-банк:

– Думаете, я не догадался, почему у вас нет ни единой книги по физике? Вы специально их уничтожили, чтобы никто не догадался о вашем открытии.

Альвару показалось, что в глазах Пульвера мелькнуло выражение безумия.

– Знаете, в чем трагедия Эйнштейна? – произнес Пульвер. – В том, что он слишком рано родился. К первой половине двадцатого века физика накопила слишком мало фактов о мире атомного ядра. Знаете, в те годы этот мир в ученых статьях именовали странным. В ученых статьях! Разве один этот штрих – не свидетельство бессилия? Гений не может не опираться на факты. Любой великий ум неизбежно ограничен своим временем. Пьедестал для него – уровень современной науки. А если пьедестал слишком низок – может ли человек дотянуться до вершины, даже если он великан?