У Лиго была одна мечта: вернуться на цирковую арену. Мысль эта была настолько яркой, что и цеон не смог ничего с ней поделать.

Тени в комнате тяжелели.

Альвар отошел от окна, сел к столу, придвинул чистый лист бумаги. Он не имеет права долго отдыхать. Однако измученный мозг отказывался работать.

Он вышел на улицу, которая из всех своих пор источала тяжелый зной.

Послышался крик:

– Гений идет!

Жильцони прибавил шаг, но было поздно. Невесть откуда набежали мальчишки – еще минуту назад вечерняя улица казалась пустынной.

– Гений!

– Гений без винтика!

Камень, пущенный ловкой рукой, больно ударил в плечо. Другой сбил шляпу. Жалко улыбаясь, Альвар побежал.

Понемногу шумная ватага отстала от своей жертвы.

На обратном пути, купив еды, Жильцони завернул в сквер, что позволял себе редко. Сел на скамейку, рядом опустил ношу. Будь здесь Исав – помог бы нести.

В полове роились нечеткие воспоминания. Дырявой стала память. Все уходит из нее, как вода сквозь решето. Вдруг припомнилось, как возился он в клинике Мензи с Абором, исподволь готовя для себя послушного помощника. Это был неплохой замысел.

Воспоминания…

Вернувшись домой, Жильцони решил привести в порядок свои бумаги.

Начал с пакета, перевязанного красной тесьмой – архив университетских лет. Медленно перебирал пожелтевшие от времени листки. Нескончаемые беседы с Марком Нушем… Жильцони наугад выбрал один листок.

– Человек – это точка, в которой смыкаются две бесконечности: прошлое и будущее, – живо припомнил он голос Нуша.

– В таком случае смерть человека должна нарушать ход времени, – возразил ему Альвар.

– Ты путаешь две вещи, – сказал Нуш, – субъективное и объективное время. А может, времени вообще не существует.

– Откуда же взялось это понятие?

– Человек выдумал.

– Зачем?

– Чтобы упорядочить свои впечатления, получаемые от внешнего мира…

Жильцони отложил в сторону листок.

Письма Шеллы… Нет, не будет он их читать. Слишком больно.

В самой толстой папке Жильцони собирал и хранил материалы, связанные с его старыми знакомыми – избранниками длинного Бига. Больше всего здесь было газетных вырезок, попадались и афиши.

Из года в год популярность этих людей росла. Можно было подумать, что газеты действуют по подсказке длинного Бига…

Поначалу Альвар аккуратно делал все вырезки, связанные с интересующими его именами, и подклеивал их в альбом по датам. Позже, когда вырезок стало слишком много, он выбирал только самые интересные.

«Никакая машина не может поспорить с Лили Шарло, – писал один газетчик, полагая, что высказывает высочайшую похвалу. – Никакая машина не смогла бы с такой точностью рассчитать каждое свое движение, каждый жест, как это делает божественная Лили, Она – само совершенство».

Кумиром всех мальчишек стал Крон Флин. Газеты каждый день писали о нем. Появилась даже книга, посвященная знаменитому футболисту. Жильцони раскрыл ее посередине и прочел место, отчеркнутое карандашом:

«С засильем белковых в спорте покончено. На зеленых полях, рингах, гимнастических снарядах и гаревых дорожках снова появились люди.

Боевой дух, воля к победе и неистощимая импровизация восторжествовали над холодным расчетом и бездушной точностью искусственных созданий.

Главная роль в возрождении самой популярной игры миллионов – футбола – принадлежит Крону Флину».

В столь же восторженных тонах газеты писали о звезде акробатики Лиго Ставене.

Лишь Антон Пульвер почти не упоминался.

Разбирая бумаги, Жильцони вновь вернулся мыслями к загадочному выбору длинного Бига. В выборе электронного гиганта был, безусловно, какой-то скрытый смысл – каждый из его избранников оказывался теперь первым в своем роде. Но только причем здесь физика? Причем уравнение мира?

Шли годы, однообразные словно пики Скалистых гор. Жильцони был теперь бел, как лунь. Его выцветший от времени взгляд не мог долго останавливаться на одной точке. Долгие часы, сидя в комнате, Альвар блуждал глазами по стенам, строчкам раскрытой книги, формулам, не в силах сосредоточиться.

Он все реже покидал свое пристанище, предпочитая даже голодать, чем выйти на улицу.

Надежда завершить единую теорию поля давно уже рассеялась. Калькулятор покрылся пылью – Жильцони месяцами не касался его клавиатуры. Он занимался только тем, что прилежно копил газетные статьи о своих питомцах – так Альвар называл в мыслях избранников длинного Бига. Каждый из них был теперь национальной гордостью, за исключением Антона Пульвера, Память его, видимо, повредилась в результате воздействия цеона. А что представлял собой Пульвер без своей феноменальной памяти?

Так или иначе Биг по-своему прав, выбрав именно их…

Время от времени Жильцони делал записи в дневнике, занося туда отрывки воспоминаний, а также скудные происшествия, которые время от времени скрашивали его монотонное прозябание.

Кончена жизнь, думал он, перелистывая дневник. В чьи руки попадет этот свиток страстей и заблуждений? Кто будет листать эти исчерканные страницы, и доищется ли он смысла в них? Или, скользнув равнодушным взглядом, закроет тетрадь? И подумает: вот бессердечный человек. Он все принес в жертву несбыточной надежде. Никого не щадил – ни себя, ни других. Да полно, стоят ли все теории мира одной слезинки, одной загубленной человеческой жизни?

И не сможет крикнуть Альвар:

– Если я и заблуждался, то искренне. А разве искренность в заблуждении не снимает половину вины?

Но Альвару Жильцони суждено было пережить еще одно сильнейшее потрясение.

Как уже говорилось, когда случился взрыв и Воронье гнездо вспыхнуло, Альвар успел выхватить из огня самое для него ценное – архив, бумаги с записями. Груда блокнотов и рулонов перфоленты возвышалась ныне в углу стола внушительной пирамидой.

Много раз Жильцони давал себе слово разобрать эту груду, но каждый раз останавливался на полпути: духу не хватало.

Однажды он все же вооружился терпением и начал с верхушки пирамиды. Для чего, спрашивается, он тащил эту груду на себе там, в Скалистых горах, согласный скорее умереть, чем расстаться с нею? Альвар мог заставить Исава нести эту тяжесть, но тогда погиб бы Лиго Ставен. Альвар этого не сделал.

Странный предмет привлек внимание Жильцони. Он долго вертел в руках шестигранный вытянутый блок, похожий на карандаш Ах, да, это ведь блок биопамяти. Штука, которую изобрели во время его пятнадцатилетнего отшельничества.

Что может быть записано на этом блоке? Не все ли равно?

Жильцони размахнулся, чтобы выбросить блок в корзину для мусора, но какая-то сила удержала его. Он лениво сунул блок в воспроизводитель.

– …Люди – серые тени. Временами, когда вспыхивает боль, они кажутся мне совсем одинаковыми, и я не могу отличить их друг от друга.

До ужаса знакомый голос. Но чей – Альвар не мог припомнить, как ни силился.

– Я не могу отличить и сна от яви, – продолжал тот же голос. – Сон и действительность настолько переплетаются, что это приводит меня в отчаянье. Может быть, таков удел каждого человека? Надо спросить у хозяина, он знает все. Но я не решаюсь…

Спросить у хозяина! Ну конечно, это Исав. Записи его биотоков.

– В последние дни, я заметил, хозяин снова не в духе, – продолжал бесцветный голос Исава. – Такие периоды, не знаю почему, совпадают с обострением моего недуга. Возможно, эти явления связаны между собой.

«А Исав, оказывается, поумнее, чем я считал», – подумал Жильцони.

– Что привязывает меня к хозяину? – продолжал изливать свои мысли Исав.

– Почему я выполняю его приказы? Я делаю это добровольно – заставить он меня не может. Почему я слушаю Альвара? Может быть, из уважения к нему? Нет, Альвар Жильцони мне неприятен, хотя он и спас мне жизнь. В нем есть что-то отталкивающее. Он признает только свое дело, которое мне не понять. Я думаю, что он ради этого своего дела готов убить человека…