Небо затянуло хмарью, и улица, выдержанная в пасмурных тонах, насупилась будто, тускло бликуя сотнями окон. Тень, затянувшая всё окрест, вызывала тревогу, и мои нервы натянулись.
«Ты веришь в знамения и провозвестия? – прошмыгнула ехидная мыслишка. – Ай-я-яй… А еще партейный!»
Народец, снующий вокруг, относился к племени брокеров, поклонявшихся быку и медведю – все с очень озабоченными лицами, спешат, помахивают чемоданчиками или портфелями…
Тем неожиданней было встретить идущего навстречу Аидже. Весь в белом, он шествовал, аки ангел среди грешников, и смертные уступали ему дорогу.
А меня такое зло взяло, что я молча обошел индейца, и зашагал дальше, стремясь к цели, как ракета с самонаведением.
- Постой! – глухо сказал Аидже, разворачиваясь и догоняя меня. – Это ловушка!
- Да неужто? – выцедил я.
За углом мне открылся Федерал-Холл, смахивавший на эллинский храм с колоннами. Только перед ступенями темнело изваяние не Зевса или Афродиты, а Вашингтона, выскочки, которому милостиво улыбнулась История.
Скопище активистов с плакатами… Стадо полицейских машин… Неприметные особи Секретной службы… Флаги, полощущие звездами и полосами…
- Стой! Надо поговорить.
Я ощутил на себе невидимые путы, они сковывали, как вода – каждый шаг давался с большим трудом. Ярость умножила силы, но помогла не особо.
- Слабее, ковбой, слабее… - выговорил Аидже по-английски, напряженным, сдавленным в усилии голосом, и снова перешел на русский: - Я не меняю своих решений, а клятва для меня свята. И, если я перехожу в стан врага, то не для того, чтобы предать, но чтобы спасти.
- Кого? – каркнул я.
- Тебя, - ледяной тон индейца потеплел, и мой, доселе бесстрастный визави улыбнулся. – Не поддавайся юной плоти, Миха, она страстна, но неразумна. Что ты хотел сделать с президентом? Остановить ему сердце? Вызвать обширный инфаркт? Ладно, это неважно. Миха, ты целился не в того.
- Что? – мне стало зябко.
- Не здесь, - качнул головой Аидже, и сделал жест-отмашку.
Меня скрутило по-настоящему. Я затрепыхался – бесполезно. Окружающее заткалось цветным туманом – и бысть тьма…
Воскресенье, 23 апреля. Полдень
Нью-Мексико, ранчо «Секл Джей»
Вчера был день рождения «дедушки Ленина»… Октябрят принимали в пионеры, и в актовых залах ликующе взвивались детские голоса: «Всегда готовы!» А я…
Мои брови сошлись, натягивая морщины. Да нет, всё я помню, просто сделать ничего не мог – мне и две воли не пересилить. И там еще один тип был… Оуэн, кажется. Этот просто бурлил энергией. Деревенский парубок, не сознающий мощи своего мозга.
Мою тушку засунули в фургончик, довезли до Ла-Гуардиа и перегрузили в белый «Гольфстрим» - маленький бизнес-джет уже вовсю свистел, прогревая моторы.
Не помню, долго ли мы находились в воздухе – уснул. Самолет тряхнуло на развороте, и я открыл глаза. А за иллюминаторами горы проворачиваются – то ли Скалистые, то ли Сангре-де-Кристо.
Д-зын-нь! Доставка! Ранчо «Джей в круге».
Пока меня кантовали, я урывчато разглядел место своей временной прописки. Добротный корраль, за изгородью лоснятся ухоженные лошади… Столетний домина из бревен и дикого камня… Покатый горный склон, заросший осинами – голые деревья мреют в зеленой дымке…
«Красота-то какая, - мрачно подумал я. – Лепота…»
Моя комната больше походила на зал, пустой и гулкий, в четыре окна. За ними стелется луг, на травке пасутся коровы, две или три – для антуража. Пастораль, типа. Буколика.
Долина размерами не поражала – два широких берега неприметной речушки, а дальше равнина выходила на пологий склон, задиравшийся все круче с высотой. В окно видать, как в серо-коричневые росчерки весеннего леса вкрапляются сочные мазки сосен, а еще выше темная зелень сливается. Там проходит граница хвойного царства ели и тсуги, и дотягивается оно аж до горных лугов. Но с моего дивана не увидишь альпийского разнотравья.
Я осмотрелся. Из открытой форточки поддувало, донося приятный дух свежего сена. Сквознячок кружил под высоченным потолком, и висюльки огромной люстры взволнованно перезванивались.
Справа громоздился гигантский камин, сложенный из окатанных глыбок. Рядом, валяясь в кожаном кресле, дежурил соглядатай, толстый и губастый, с большой, бритой головой. Казалось, он дремал, но стоило мне шевельнуться, как белесые ресницы вздрагивали, и я перехватывал зоркий взгляд.
Слева темная деревянная лестница уводила на второй этаж, а на галерее, плохо заметный за резными балясинами, устроился второй дозорный. Он мерно покачивался в кресле-качалке, пыхтя тонкими черными сигарками, и время от времени прикладывался к плоской бутылке.
От обоих стражей исходила опаска – и опасность. Они боялись даже не меня. а моего имени, не зная что шарик сдулся. А за стенами, во дворе, еще человек пять, источавших немалую энергию.
«Сейчас мы их пуганем…» - подумал я, тая усмешку в уголке губ.
Лениво поднявшись, зашагал к окну. Охранники сильно вздрогнули, напряглись… Верхний даже поперхнулся бурбоном, закашлявшись, и резко отставил сосуд.
Я уловил его досаду – и глумливо ухмыльнулся. Не глядя во двор, поднял глаза выше. Ага… Не видать альпийских лугов… Только серые скалы дыбятся над кромкой ельника…
Хлопнула дверь, но во мне по-прежнему детство играло – я не обернулся, чтобы посмотреть на вошедшего. Да и зачем? Неяркая аура, много синих, лиловых и багровых цветов спектра… Аидже.
- Оставьте нас.
Голос индейца прозвучал негромко, безо всякого нажима, однако оба моих стража поспешно удалились – бритоголовый укатился пыхтящим колобком, а выпивоха ссыпался по лестнице, и шмыгнул в боковую дверь.
- Расставим все точки над «Ё», как у вас говорят, - скупо улыбнулся целитель с Гуапоре. – Признаюсь, сгоряча я хотел покинуть Рокфеллера, когда понял, что меня используют. Но передумал. Уйти – и ничего не знать, что творится и затевается? Так будет только хуже для нас. И я решил последовать твоему совету. Изобразил сомнения, и как бы через силу признал, что ты все-таки выжил. В общем, вернул доверие «Большого белого босса». И Рокфеллер заслал меня к Баруху…
- Обойдемся без интимных подробностей, - резко ответил я. – Причем тут это, вообще?
- А притом! - с холодной настойчивостью продолжил краснокожий. - Эмоции в тебе так и бушуют. Я выпутал из них самое тошное воспоминание… Убийство твоего отца. Всё произошло в шаге от тебя – и ты не заметил ничего странного?
- Странного? – тупо повторил я, приседая на подоконник.
Аидже стоял в паре шагов от меня, одетый весьма незамысловато – в широкие и короткие штаны, изгвазданные в машинном масле. Но несло от него конюшней.
- Скажи, зачем убийце надо было подъезжать с правой стороны, между забором и твоей машиной? – целитель сложил руки на мускулистой груди, и чуть склонился, заглядывая мне в лицо. - Ведь он точно знал, видел прекрасно, что ты за рулем, а справа от тебя – отец! Даже начинающий киллер остановился бы слева! Тепло, все окна в машине открыты, ни единой помехи… Выстрел – и ты убит! А ведь Джонни Кид – опытнейший профессионал… Вторая странность. Ты целое мгновение наблюдал за дулом пистолета!
- Да, тот целился… - промямлил я, как будто ощущая край ледяного обрыва. Смятение во мне поднималось метелью, морозя и полня тоской.
- «Крошка Джон» никогда не целится, - раздельно выговорил Аидже. – Он стреляет навскидку, мгновенно! Дошло до тебя? Киллеру заплатили десять миллионов долларов, но вовсе не за то, чтобы убить предиктора. Его мишенью был твой отец!
- Чтобы заманить сына-придурка сюда… - дошло до меня. Легло на плечи тяжким грузом. Придавило, лишая дыхания.
Я застонал, жмурясь и пару раз приложился затылком о крепкую раму.
- Ты понял, - хладнокровно кивнул индеец. – Президента подставили, сделали приманкой. Джонни Кида нанял Бернард Барух-младший. Он же разослал по всему миру тысячи искателей, завербовавших «двенадцать апостолов» - явных и скрытых паранормов... э-э... метагомов. Их обычная работа – оберегать Баруха от таких, как мы. А вчера они устроили облаву – на тебя. Это ранчо – одно из многих имений Баруха, и скоро он пожалует сюда лично. Ты ему нужен. А что нужно нам… Будем думать! – помолчав, он вздохнул. – Пойми, выбор у меня был прост – либо перебить всех «апостолов» по очереди, что нереально, либо возглавить. И я стал тринадцатым. Да если бы даже мне и удалось победить «апостолов», что толку?
