- Поговорим здесь – из моей любви к символам.

Масуд с любопытством поглядел на Владимира Михайловича, и кивнул. В огромном зале, заполненном приятным полумраком и остывшим воздухом, неслышной струной дрожала тишина.

Пол укрывали драгоценные персидские ковры, удобные кресла и диванчики стояли вразброс, поближе к зашторенным окнам.

- Тридцать пять лет назад здесь решали судьбы мира товарищ Сталин, Рузвельт и Черчилль, - с ноткой торжественности выговорил Виноградов. – А в ваших руках, Масуд, судьба Ирана… Хотя, обойдемся без пафоса! Дел много, а времени мало. Кстати, позвольте, Масуд, я, на правах старшего, устрою вам вежливую выволочку. Не стоило вовлекать меня, делая то ли зрителем, то ли свидетелем. В Москве и без того с пониманием относятся к вашей революционной деятельности. Ликвидация аятолл и худжат-аль-исламов просто необходима, и мы всецело поддерживаем этот курс – религиозным фанатикам не место у руководства страной. Оружие, деньги, подготовку боевиков мы обеспечим, а израильтяне поделятся с вами разведданными… Кстати, а почему вы переключились на генерала? Он даже не шиит, а закоренелый атеист!

Раджеви хищно улыбнулся.

- А мы решили сыграть сразу на нескольких досках! Сживаем со свету аятолл – и виним сторонников шаха! Истребляем шахских силовиков, а вина ложится на исламистов. Тут стоило только начать! Шахская охранка САВАК уже сама неистовствует, насылая карателей на особ духовного звания, а те буквально вчера науськали муджахидов, расстрелявших генералов Хайзера и Фардуста. Но вот младших офицеров и солдат мы не трогаем, зато распропагандировали их во множестве!

- Ну, и чему мне вас учить? – заулыбался Виноградов. – Сами, кого угодно научите! Могу только посодействовать в решении кадровой проблемы, так сказать. Мне думается, что союз с Туде и Фидаине хальк пойдет на пользу борьбе за счастье простого народа, ведь ваши партийные линии параллельны!

Раджеви поднялся, и задумчиво прошелся по ковру, глушившему шаги.

- Пожалуй… - затянул он. – Пожалуй, в этом есть смысл. Но при одном условии: решать буду я.

Посол шутливо поднял руки.

- Согласен! Знаете, Масуд… - построжел он. – Я представляю здесь первое в мире государство рабочих и крестьян. И порой забываю о том, что строить Мир Справедливости – цель не для всех. Вот, вспомнилось сейчас… Мы как-то высаживались в порту Бендер-Аббаса. Было уже темно, и нас сопровождали люди губернатора. Проходили через парк – и буквально спотыкались о спящих людей! Прямо на траве ночевали смертельно уставшие докеры. Губернаторская челядь небрежно переступала через них, а меня подобный уровень нищеты потрясал! У работяг не то, что дома, даже рваного одеяла не было!

- Будет! – стиснул кулаки Раджеви. – И одеяло, и дом, и еда каждый день!

- Верю, Масуд, что выиграете, - по губам Виноградова скользнула улыбка, - и поставите шаху мат!

Глава 14.

Москва, проспект Вернадского

Среда, 14 июня. Полдень

Солнце сияло, будто по моему хотению – парк увеселял зеленым глянцем, небо пышело лазурью, не тронутой ни единым облачком, а вот липкая духота не обволакивала, сдуваемая ветерком. Ленивые порывы доносили то запах нагретой листвы, то влажный дух прудов – нос щекотали терпкие нотки болотистой ряски.

Благодушествуя, я гордо оглядел будущую стройплощадку. Шустрые студенты в «целинках» сколачивали из досок забор по периметру огромного пустыря – от террасы Дома студента и до самого проспекта. Через год здесь вырастет громадный параллелепипед из стекла, кирпича и бетона, а с краю крыши засветится розовым неоном: «НТТМ».

Часто рокоча, запыхтел компрессор, короткими очередями задолбили отбойные молотки. Залязгали, опуская отвалы, два мощных бульдозера. Взревели, срезая под ноль травянистые бугры и громоздя кучу глинистой почвы. На нее желтым носорогом набросился польский погрузчик – со скрежетом и гулом загреб полный ковш, и победно воздел его. Погромыхивая кузовом, сдал назад новенький «КамАЗ» - облупленный ковш, щеря надраенные зубья, плавно опрокинулся, выгружая первые кубометры грунта. Самосвал качнулся на рессорах, принимая вес.

- Етта… - послышалось довольное хмыканье. – Красота-то какая!

- Лепота! – поддержал я Вайткуса, улыбаясь.

Ромуальдыч встал рядом и подбоченился, гордо обозревая фронт земляных работ.

- А фундамент-то на глубину уйдет, - сделал он вывод. – Тридцать этажей – етто тебе не баран начихал!

- Тридцать пять. А вон!

С проспекта сворачивал «трал», влекомый «КрАЗом», а сам многоколесный прицеп за его кабиной попирал гусеницами экскаватор, утянувший под себя стрелу. Толстые гидроцилиндры блестели зеркальными штоками, рисуясь в воображении, как напруженные мышцы.

Взрыкивая движком, «КамАЗ» отъехал, грузно качаясь на колдобинах, и в широкие ворота стройки просунулся трейлер. Студенты в одних штанах и касках забегали вокруг тяжелой техники, как мураши у дохлой гусеницы. С коротким металлическим громыханьем упали подпружиненные сходни. Экскаваторщик ловко забрался в кабину ЭО-4123, и машина ожила. Зарокотала дизелем, плавно приподняла стрелу. Дрогнула, опасливо подвигаясь. Стройотрядовцы засуетились, наперебой подавая советы, да только машинист никого не слушал – подавшись вперед, он спустил экскаватор на землю, и развернулся.

Я до того загляделся на его ладную работу, что не заметил даже, как убыл трал, а его место заняла парочка «КамАЗов», церемонно ставших в очередь. По Кравченко подкатывал третий самосвал.

- Пошло дело! – воскликнул Ромуальдыч.

Да… Пошло. Вайткусу ли не знать! Мы с ним на пару обивали пороги высоких кабинетов, дневали в ведомствах – от Минстроя до Госбанка. Перевести миллионы в валюте с моего счета в Швейцарии помог гениальный советский банкир Карнаух, а вот дальше… СССР только-только ушел от двухконтурности и фондирования товарами, привыкая к денежному финансированию. Систему трясло от переналадки, хватало и ловкачей, и саботажников, но начальник Центроштаба НТТМ и его техдиректор, стиснув зубы и воинственно выпятив челюсти, сломили сопротивление номенклатуры.

Выбили. Согласовали. Договорились. Подписали и шваркнули Большую Круглую Печать.

Сощурившись, я поднял глаза к небу, словно созерцая будущие этажи. Кабинеты… Лаборатории… Мастерские… Толпы увлеченных людей в аккуратных спецовках или в халатах, не познавших утюга, с ворохами чертежей или расчетов…

У меня в голове закрутилась, зазвучала полузабытая мелодия: «От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко я начинаю путь…»

- А Марта меня на пенсию гонит! – гулко захохотал Ромуальдыч, обрывая мои романтические позывы. – Щаз-з! Ага… Тут, вон, работы – море!

- Да! – с чувством согласился я.

Тот же день, позже

Москва, улица Автозаводская

Размах сборочного корпуса потрясал. Андрею Жукову даже не верилось, что столь колоссальный объем замкнут. Главный конвейер наполнял цех гулом, приглушенным ритмичным грохотом и дробными перестуками. Лица сборщиков сосредоточены – болтать и смолить папироски некогда.

Не выдашь нормы – не выполнишь план, не выполнишь план – принесешь домой копейки. А оно им надо?

Дюха пригляделся. Лента подачи на «ЗиЛе» - напольного типа. Здесь тележки перемещались по направляющей рельсе, а вверху, под потолком, двигались подвесы – на них слегка покачивались задние и передние мосты в сборе.

На конвейерной ленте выстроились микрогрузовики «Зилант», безкапотные, с откинутыми кабинами, маленькие, да удаленькие – тонну груза перевезут запросто, а бензина потратят – чуть.

«Зилантов» разбирали влёт, как горячие пирожки на зимнем вокзале. Никакой председатель колхоза, если он настоящий хозяйственник, не стал бы гонять здоровенный «сто тридцатый» ради ящика гвоздей или бидона с молоком. Но приходилось. А что делать? Не на горбу же переть? А «Зилант» - в самый раз!